– Ты выбрал удачное время и место, – ответил я. – Пока что, если только я не обращусь за помощью к Каспариану, магия мне недоступна. Но я не побоюсь сразиться с тобой и без нее. Мадоней против человека. Поскольку ты пришел без боевого коня, я даже не стану использовать крылья. – Совершенно непонятно, какую пользу он собирается извлечь из убийства того, кто помог ему обрести новое царство? Отбросив эти мысли я задумался о практических вопросах. – Так где же мы будем сражаться, мой господин? В крепости или в саду было бы по отношению к тебе нечестно, потому что я прекрасно знаю местность. Каспариан может создать для нас любой ландшафт на учебной арене: пустыню, лес, степь, известные нам обоим, или, наоборот, незнакомые нам. Это похоже на проход через Ворота, который я описывал тебе. И не стоит опасаться, что он будет помогать мне. Меня он ненавидит так же сильно, как и тебя, или даже еще сильнее.
– Мне все равно, где сражаться. Я просто должен выполнить обещание.
Я призадумался.
– А не начать ли нам там, где, собственно, все и начиналось? – Отведя в сторону Каспариана, я описал то, что имел в виду, позволив ему погрузиться в мои воспоминания. Он ушел, а я кивнул принцу и женщине: – Идемте. Клянусь головой моего ребенка, тебе нечего бояться, пока я не обнажу меч. И тебе, госпожа. Ты просто будешь свидетелем, что все было честно.
Я повел их через крепость, они шли за мной, негромко разговаривая на ходу. Я не подслушивал. Мне не было дела до их тайн.
Нехорошо начинать поединок без должного разогрева. Когда я был Смотрителем, я отправлялся на битву абсолютно спокойным, но меня всегда согревали огонь праведного гнева и чувство долга. Позже мою руку направляла месть, ярость или другие чувства, которые я мог назвать, но уже был не в силах понять, забытые чувства, оставлявшие неприятный привкус во рту. Кровь должна проливаться по какой-то причине, а не из-за чувств. И сейчас, когда я легко запрыгнул на прямоугольную площадку в центре арены Каспариана, разумной причины, чтобы рука сама потянулась к клинку, не было.
Каспариан все сделал прекрасно, он воссоздал даже пронизывающий ветер, который гулял по Кафарне в тот день, когда я стоял обнаженный и закованный в цепи перед своим будущим хозяином. Землю покрывал иней, в стенах торчали железные кольца, к которым приковывали рабов.
Я не видел ни Элинор, ни Каспариана. Они смотрят откуда-то из замка, как и мой отец… Не сомневаюсь, что он наблюдает. Вся его ненависть к людям сосредоточилась на этом принце, отец не пропустит часа моего торжества.
Принц держался прекрасно. Он не терял времени на глупые эмоции, его не поразил переход из Тиррад-Нора в давно ушедший зимний день в его летней столице. Выхватив кинжал и меч, он бросился на меня.
Я неохотно достал меч из ножен.
– Ты должен объяснить мне насчет твоей клятвы, – произнес я, парируя его удар и увеличивая расстояние между нами. – Мой отец освободил меня от всех человеческих слабостей, а это значит, что у меня нет даже желания мстить.
Еще одна короткая яростная атака. Каждая клеточка тела Александра была начеку. Все его существо следило за моими движениями и контролировало собственные, но что-то все-таки мешало ему. Его удары были быстрыми, легкими и точными. Он чувствовал мои движения. Возможно ли, что он сомневается в правильности своих действий?
В центре деревянной платформы находился шест, к которому привязывали потенциальную покупку, когда покупатель хотел рассмотреть детали. Я шагнул назад, используя этот столб, чтобы увеличить расстояние между собой и принцем.
– Разве твоя честь пострадает, если ты скажешь, что заставляет тебя желать моей смерти? Хотя что какой-то принц может знать о чести?
Александр медленно перешел влево, обойдя столб.
– Я обещал Сейонну, что, если он вдруг превратится в чудовище из своих снов, монстра, который, как Сейонн верил, собирается разрушить мир, я приду и убью его. Я думал, что те перемены, которые мы наблюдали в тебе, были обыкновенной тактической уловкой, чтобы припугнуть врагов. Я молил богов, чтобы это оказалось своеобразным способом в очередной раз спасти нас всех. Но потом ты забрал сына… привел в это место, которого так боялся… в самое средоточие опасности… и я понял… – Он медленно заходил слева, его пальцы сжимались и разжимались на рукоятке меча. – Да падет проклятие Атоса на эту крепость и ту силу, что живет здесь, которая сотворила такое с моим другом… – И он с диким криком бросился на меня, нанося удар, способный опрокинуть тысячелетний дуб.
Хотя я и был мадонеем, кости моей правой руки едва не затрещали. Отразив удар, я скатился с возвышения, давая себе маленькую передышку. Но скоро я уже снова стоял в позиции, держа наготове кинжал и меч, а он выскочил из-за помоста и снова напал. Удар, еще один, и еще, между ними не было даже секундной паузы. Вокруг возвышения, вверх и снова вниз, от стены до стены мы метались сражаясь, точнее, он нападал, а я отражал удары. Вскоре я оказался прижатым к ржавым железным дверям. К счастью, двери распахнулись, и мы продолжили сражение на булыжниках рыночной площади, окруженной низкими домами с грязными стенами и сторожевыми башнями настоящего дерзийского города в горах, в котором, правда, никто не жил. День стоял серый, тяжелые тучи были готовы в любую минуту разродиться снежными хлопьями. На постройках лежал грязный снег, длинные сосульки свисали с крыш, словно кинжалы.
Принц загнал меня на высокий прилавок, вскочил туда сам и снова нанес мощный удар. Парировав его, я едва не споткнулся о кузнечный горн и перепрыгнул через кучу ножных кандалов. Любопытство и нежелание сражаться уступили необходимости защищать себя. Я снова и снова парировал его удары.
Мы покинули рынок и двинулись по улицам города. Только когда мы добрались до середины моста, переброшенного через полузамерзшую реку, я удосужился обдумать стратегию поединка. Толстая куртка принца сковывала его движения, я уже воспользовался этим преимуществом. На его щеке горел и сочился кровью порез, еще один был у него на кисти руки. Он остановился на мосту, чтобы скинуть куртку. Ему не стоило этого делать. Когда он опять пошел на меня, я был готов.
Александр отличался огромной силой, его искусность, скорость и напористость были известны всем дерзийским воинам. Наши боевые навыки почти не отличались, никто не мог взять верх. Но мое тело мадонея не знало усталости, а раны заживали буквально на глазах. Александр могуч и молод, но он всего лишь человек. Я могу позволить ему нападать сколько ему угодно, буду заманивать его, дразнить, оставлять порезы на его теле, а когда он совсем измучается, я убью его.
Я развернулся и перебежал через мост, издевательски крича:
– Давай, человек, схвати меня, если можешь!
Он бросился за мной, шлепая по грязи и мокрому снегу бедняцкого квартала. Еще несколько шагов, и я остановился и позволил ему подойти, не слишком близко, делая на пять его выпадов один. Потом я увернулся от его последнего удара и помчался дальше по узким переулкам. Когда я снова остановился, все порезы и царапины на моем теле исчезли, а принц выглядел так, словно продирался через заросли терновника. Я засмеялся и снова позволил ему приблизиться.
Когда мы начали ходить кругами, глядя друг на друга, как голодные псы, дерущиеся за кость, он заговорил:
– Элинор сказала, что ты отзываешься на имя вашего бога Валдиса. Это так?
Я не обратил внимания на ложный выпад принца, оставил на его щеке еще одну царапину и шагнул назад.
– Я все, что осталось от воспоминаний Валдиса, я владею силой, которая предназначалась ему с момента его рождения. Если люди считают силу мадонея проявлением божественной силы, это проистекает только из их ограниченности и слепоты.
Еще один круг.
– А этот пленник, которого ты боялся… этот Безымянный бог… ты называешь его отцом… – Он шагнул влево и нанес еще один могучий удар.
Я парировал его. Он отлетел назад, ударившись спиной о стену. Ему на голову обрушилась небольшая лавина грязного снега.
– Когда-то мой отец был самым могущественным из мадонеев, – ответил я. – Он и меня сделал мадонеем, даровав мне свою силу…
– …и свою ненависть к людям, о которой ты мне рассказывал. – Он утер лицо рукавом и выплюнул снег изо рта, не расслабляясь ни на минуту.
– У меня нет ненависти к людям. Мне они безразличны. Я освобожден от их слабостей и могу верно судить обо всем. – Я обрушил на него серию молниеносных ударов, оставив не меньше десяти ран.
Но он не сдавался. Принц отбивал мои атаки, пока мы снова не разошлись.
– Нет, тебе есть до них дело… твоя жалость всегда была сильнее твоего меча. Разве ты не помнишь? Фиона может рассказать тебе. И Блез. – Он обвел мечом окружающее нас пространство. – Когда-то в этом самом месте ты спас от моего гнева целый квартал Кафарны. Ты все время наблюдал за мной, и с того дня я стал глядеть на мир глазами раба. Я ненавидел тебя за то, что ты сделал со мной.
Я посмотрел на обшарпанные постройки и старые мастерские вокруг нас. Да, я узнал это место. Дерзийские дворяне хотели сжечь эту часть города, чтобы построить здесь дворец. Александр не разрешил им. В тот день на этой самой улице принц приказал слуге дать мне плащ и башмаки, увидев, как я дрожу от холода.
На какой-то миг мне показалось, что я не заметил его движения и он успел всадить мне в лоб кинжал. Но это был не кинжал. Почему в последние дни у меня так резко начинает болеть голова? Неужели принц и эта женщина принесли с собой какое-то заклятие против меня? Чушь. В людях нет силы. Я постарался собраться.
– Неужели ты пытаешься отвлечь меня, говоря о чувствах, принц? Вспомни, у меня их больше нет.
Преодолев минутную слабость, я сделал выпад, выбил у него из руки кинжал правой ногой и сам приставил нож к его груди. Он выругался, почувствовав укол, кровавое пятно расползлось по его рубахе. Улыбнувшись, я отскочил назад. Принц опять бросился на меня. Я отбил яростный удар и в который раз побежал. Мы бились уже два часа, но я чувствовал себя свежим, словно мы только что начали.