дверь, пропустив Марию и меня вперед. Поднялись на второй этаж. Листы, пожелтевшие от времени, укрывала пыль. Мне казалось, я оставила их несколько часов назад, но за это время они постарели на несколько десятилетий. Я подула на них и скрутила в рулон. Рядом с сундуком на пыльном полу лежал серовато-синий с позолотой шнурок, вероятно, его обронила Лукреция.
– Филиппо, мы в доме твоего отца? – Не удержалась я от вопроса.
– Да. Мой дом рядом. Он значительно просторнее этого. Мне хотелось, я уже говорил вам, помочь исполниться отцовской мечте – купить дом, достойный нашей мамы.
Слава Филиппино стремительно распространилась за пределы Флоренции. Поступил даже заказ на его работу от короля Венгрии Маттиа Корвино.
– Итак, ты знаменит! – Мария с обожанием смотрит на предка. – Что дальше? – Она тоже приметила шнурок Лукреции и тут же взяла его в руки.
– Это мамино рукоделие. Если хотите, можете сохранить его на память о ней. Но продолжу! За моё будущее можно было уже не опасаться, но все мы под Богом, а потому я подготовил первое в жизни завещание. Потом в сентябре 1488 года, в Риме, подписал контракт на роспись фресками родовой капеллы неаполитанского кардинала Оливиеро Карафа в церкви Санта Мария сопра Миневра (Santa Maria sopra Minerva), получил задаток и незамедлительно вернулся во Флоренцию, чтобы заняться гробницей отца в Сполето.
Это невероятно, но правда – семья Липпи смогла дать миру двух равных по силе живописцев. Работы и Фра Филиппо, и Филиппино Липпи украшают как музейные, так и частные коллекции многих стран. Их можно видеть даже в России, в собрании Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге – «Видение блаженного Августина» Фра Филиппо, «Благовещение» и «Поклонение младенцу Христу» Филиппино.
У каждой картины – свой непростой путь к публичности. К примеру, эрмитажное тон-до «Поклонение младенцу Христу», в котором Филиппино успешно подчеркнул глубину пространства, используя воздушную перспективу – предметы постепенно утрачивают четкость контуров и у горизонта подернуты легкой дымкой, – было куплено в Италии князем Трубецким. В Петербурге он подарил его тайному советнику Дмитрию Михайловичу Мордвинову, тот, в свою очередь, завещал тондо генералу Муравьеву. Именно у него купил работу Филиппино граф Строганов. Согласно завещанию графа, картина была передана в Эрмитаж, где и представлена ныне. Думаю, путь иных работ по миру к своему месту в музейной экспозиции может быть менее продолжителен, но не менее интересен.
– Я восхищался мамой и долго искал свою Мадонну, но лишь март 1496 года принес мне изменение моего статуса: в возрасте тридцати девяти лет я сочетался законным браком с Маддаленой Монти, – Филиппино продолжает рассказ о себе. – Я изобразил Маддалену в образе Девы Марии в «Поклонении волхвов». Я надеялся, что Всевышний примет мой дар и пошлет нам первенца. Моё желание исполнилось не так
скоро как мне того бы хотелось, но Бог отмерил щедро – втройне. Он послал нам троих сыновей одного за другим. Первенец Роберто увидит свет 2 февраля 1500 года, он проживет свою жизнь как художник; Джованни Франческо войдет в мир 15 мая 1501 года и прославится как ювелир, младший Луиджи Томмазо появится 24 сентября 1503 года. После моей смерти его станут называть Филиппо-сапожник. К моему сожалению, я так и не успел закончить «Коронование Марии»…
Филиппино умер во Флоренции в расцвете творческих сил в своём доме 20 апреля 1504 года от молниеносной ангины, когда его младшему сыну не исполнилось и года. На следующий день прошли похороны. А уже 24 апреля свекром великого художника, Пьетро Паоло Монти, была составлена инвентаризационная опись оставленного имущества как в доме, так и в мастерской на улице Аньоли. Завершился период кватроченто, и как след его в описи будут упомянуты лютня матери Лукреции и другие музыкальные инструменты. Кроме Библии, переписчики имущества учтут книги Данте, Петрарки и Боккаччо, а также многочисленные незавершенные картины Филиппино Липпи.
Мария и я чувствуем, что еще мгновение, и великий сын Липпи оставит нас. Художник не отрывает глаз от Марии, а потом, озарившись улыбкой, говорит ей:
– Третьим был мой сын Роберто. Ты – еще одно звено в нашей цепочке…
Потом мягко, проникновенно Филиппино смотрит на меня.
– Найди, пожалуйста, время для Сандро. Я не скрыл ничего: мы любили друг друга, однако, каждый из нас впоследствии искал и обрел-таки свою Мадонну…
– Но кто был инициатором разрыва отношений?
– Разрыва не было. Я стремился к безупречности и контролировал каждый свой шаг. Сандро понял меня и не настаивал. Мы не отдалились, и все дальнейшие годы поддерживали теплые отношения.
– Мне кажется, Сандро сохранил тебе верность. Его романтическая влюблённость в Симонетту не имела продолжения… Пожалуйста, еще мгновение, Филиппино, – я умоляла взглядом не оставлять нас так быстро. – Скажи, оглянувшись на жизнь, тебе хотелось бы что-то изменить в своем прошлом?
Он вздохнул, не находя нужных слов. В раздумье поднёс к лицу левую ладонь, прижатая вертикально, она прикрыла его подбородок, губы, нос. Средний палец верхней фалангой коснулся переносицы и Филиппино несколько раз стукнул подушечкой пальца по ней.
– Итак… Я излишне контролировал свою жизнь. Меня угнетала моя незаконнорожденность. Всегда и со всеми я был вежлив, приветлив, даже услужлив. Мне хотелось, чтоб обо мне думали только хорошо. Возможно, из-за этого самоконтроля мои работы получились более… сдержанными, чем мне хотелось. Я стремился к безупречности во всём и лишь потому оставил Сандро. Возможно, возможно, да!
Мы видим как его тело теряет плотность, вот сквозь художника уже просвечивает стена с небольшим окном, погруженным в ночь. Филиппино постепенно растворяется в воздухе, а спустя несколько секунд мы не можем различить даже его взгляд. Никого! Мы одни в доме. Ощущение утраты давит настолько, что хочется поскорее уйти отсюда. Мои листы с записями Мария перевязала шнурком Лукреции, соорудив сверху красивый бант.
– Так надежнее, чтобы больше не терять наш семейный архив, наши документы… чтоб не забылось.
– Спасибо!.. Буду хранить!
Нам в этот час не интересна Рыночная площадь: мы уже насмотрелись на неё. Но мы можем увидеть площадь Филиппо Липпи и улицу Филиппино. Имена отца и сына снова располагаются рядом.
Филиппино Липпи похоронили во Флоренции в церкви Святого Михаила, на улице Буфалини. Художника оплакивал весь город: мастерские были закрыты как во время похорон правителей, что свидетельствует о том, что Филиппино был не только талантливым мастером, но и уважаемым человеком.
Улица его имени в Прато – крошечная, протяженностью едва ли в сто метров. Площадь имени отца также небольшая, но очень уютная.
– Что-то известно тебе о сыне Филиппино, художнике в третьем поколении?
Мне нечем порадовать Марию: ибо я нашла о нем мало упоминаний.
– Роберто ди Филиппе Липпи обучался мастерству у флорентийского скульптора и живописца
Джованни Франческо Рустичи[35], но так и не смог достичь ни высот отца, ни деда. Признанный мастер Рустичи имел в средневековой Италии большую известность, думаю, попасть к нему в ученики было непросто. Документальные сведения о старшем сыне Филиппино относятся к периоду с 1553 по 1571 годы, когда художник был уже немолод. О нем упоминает некто Сильвано Рацци – друг Вазари, принимавший активное участие в редактировании «Жизнеописаний». Вот что он пишет:…Роберто, сыну живописца Филиппо Липпи, своему ученику, Джован-Франческо подарил много выполненных им собственноручно барельефов, моделей и рисунков и, между прочим, в числе других картин – Леду, Европу, Нептуна и Вулкана… Он же (Роберто) вылил из бронзы прекраснейшую женскую фигуру высотой в два локтя, изображавшую грацию, прижимающую руку к одной из грудей, но куда она делась и в чьих руках находится, неизвестно…
Таково, Мария, упоминание о старшем сыне Филиппино, и это всё.
– Если учитель подарил состарившемуся ученику так много, значит, они были связаны узами дружбы многие годы. Этот шаг – свидетельство того, что Роберто сумел прожить достойную жизнь. Возможно, он не стал ярким художником, но хороший человек в нем состоялся. Мне достаточно знать это.
– Мария, меня поражает любовь – сколь велика её сила. Быть может, банально сравнивать её с землетрясением, но, представь, вот эпицентр – любовь Фра Филиппо Липпи и Лукреции Бути, а вот растекающиеся от неё по времени сейсмические волны. Я нашла свидетельства, что интерес к истории их любви вновь ярко проявился в XIX веке. Лукреция и Фра Филиппо смогли вдохновить двух известных живописцев. Один из них – итальянец Габриеле Кастаньола – был настолько одержим их романом, что не менее пяти раз изображал на своих полотнах сцену соблазнения Лукреции монахом-живописцем в монастыре Святой Маргариты. Француз Поль Деларош также посвятил им свою картину. И, возможно, найдётся еще некто, если хорошо поискать.
Обозначились признаки рассвета. Солнце проснулось и потянулось первыми лучами к горным вершинам. Нежно коснулось склонов, а потом разукрасило их алым. Следом прикоснулось к небу, и оно порозовело, потом дошла очередь и до колокольной башни кафедрального собора Прато. Солнечные лучи тянулись к земле, ширились, заполняя пространство, и вскоре они нарядили площадь в мраморно-розовое сияние. Мария и я в восхищении кружились по её центру, желая видеть это чудо со всех сторон. Нам казалось, это сам Фра Филиппо водит кистью по воздуху, расписывая новый земной день.
– Мария, а вы?.. Любили?
– И я любила, – отвечала она, смеясь.
– Мария, а вы?.. Мечтали?
– Много!
– А что-то сбылось, Мария?
– Хотела увидеть своими глазами прошлое Липпи…
Мы опустились на прохладные камни и замерли в благоговении: в это мгновение солнце высветило колокольню Дуомо, и она засияла ярко до боли в глазах. Контур её обрел легкость и прозрачность, было ощущение, что колокольня парит над городом. Я, как Мария, зажмурилась от счастья и отдалась ему всецело: нас нисколько не волновало, какой наступил в Прато век, и какой год.