лант признали и доверили мне закончить росписи рано почившего Мазаччо. Я справился! Стали появляться небольшие заказы и для других церквей Флоренции. Я был молод, мне хотелось посмотреть мир, и в двадцать пять я ушел из монастыря, не сняв с себя иноческих одежд.
– Биографы говорили и писали всякое, даже будто бы во время плавания с друзьями близ побережья Анконы Фра Филиппо угодил в плен к мусульманским пиратам. После освобождения, похожего на чудо, он добрался до Неаполя, а затем и до Флоренции. Однако я сомневаюсь в правдивости этих слов, – Мария Липпи выжидающе смотрит на пращура.
Ему явно нравится и внимание, и услышанное.
– Девочка моя, конечно, это – абсолютная чушь! Историю с пиратами я придумал за бокалом вина, когда уже вернулся. А что? Соврал так хорошо, что все поверили, а потом еще и приукрасили моё враньё каждый на свой лад. Очень меня развлекло это, мне понравилось, и потом я еще много про себя врал. К чему людям знать, что я странствовал и стремился совершенствовать своё умение, им не интересно это. Впрочем, – он задумался на мгновение, – а я действительно был тогда в плену!
– Но Фра Филиппо из монастыря направился-таки на юг? – Мария окольными путями хочет выведать у художника подробности путешествия.
– Я проделал своими ногами длинный путь на север ради того, чтобы познать особенности венецианской школы живописи. Я был в венецианском плену. Краски Тосканы прекрасны чистотой цвета. В Венеции воздух влажный, словно после дождя, и
краски, особенно в солнечный день, насыщены перламутром. Девочка моя, если нет денег на обучение, двери мастерских не откроются. Я учился у многих, я выбирал для себя учителей сам, я находил тех, кому уже не нужно платить. Там я открыл для себя прелести иной жизни. Я полюбил карнавал, он много обещает, и бывает, что не обманывает. В мой первый венецианский день на площади ко мне подошла девица в маске, взяла за руку и повела за собой. Так я открыл для себя большое удовольствие… Но это скучная тема для вас. Вижу и Лукреция опечалилась. Может, для всеобщего удовольствия мы вспомним наше драгоценное время в Прато? Оно для меня ценнее золота!
От длительного сидения на сундуке в неудобной позе затекли мои ноги. Для беглости записи я положила листы бумаги рядом с собой и писала карандашом по ним столь быстро, что некоторые фразы сжались до неразборчивости. Карандаш лишь на мгновение замер в пальцах моих и, не удержав равновесие, скатился на пол. Мы с интересом наблюдали за его перемещением от меня к Фра Филиппо. Художник ловко поймал диковину и, прежде чем вернуть мне, несколько раз чиркнул грифелем по своей ладони.
– Я обходился без него, – с сожалением произнес великий Липпи. – Надеюсь, донзелла миа[20], в твоем повествовании обнаружится гораздо меньше несуразностей, чем у Вазари?
– Надеюсь, синьор…
Он упомянул имя известного биографа Джорджо Вазари, тот к 1550 году подготовил огромный том жизнеописаний величайших художников Возрождения. В работе Вазари опирался в меньшей степени на архивные документы, предпочитая им воспоминания очевидцев, а также легенды и предания. Если верить Вазари, единственной добродетелью Фра Липпи была любовь к искусству. В остальном же он был лжец, плут, пьяница, сластолюбец, обольститель, развратник, мошенник и транжира. Скажите, положа руку на сердце, неужели в одном человеке могут ужиться столько пороков?
– Венеция в моё время была хорошо знакома как с эпидемиями чумы, так и с эпидемиями удовольствия, наслаждения, веселья, обмана. Она смутила моё неискушенное сердце, наполнила его удовольствиями разными и даже подарила мне краски венето. И я так полюбил их, что уже не мог без них ни дня. Я работал, много работал! Лукреция, sono il tuo prigioniero[21], пожалуйста, скажи хоть слово, – Фра Филиппо умоляюще глянул на жену.
– Да, Филиппо! Ты не был безупречен, но зарабатывал хорошо, и ни я, ни дети ни в чем не нуждались. Ты любил меня сильно, но… своеобразно. Однако без твоей любви мне всё стало немило, и я пошла за тобой в потусторонний мир без промедления, без сожаления, без раздумий.
– Моя Мадонна, звезда жизни моей, императрица славы моей, – Филиппо упал к ногам её, с благоговением покрыв поцелуями руки жены. – Мы должны рассказать этим девочкам как всё случилось: наша любовь, дорогая, достойна бессмертия.
Мария и я видим, просветлела лицом Лукреция, как вмиг уловили это преображение глаза Фра Филиппо. Действительно, то была история любви, о которой хорошо бы знать людям, даже тем, кому еще предстоит родиться.
Он, многому научившись, вернулся во Флоренцию и в монастырь, тому подтверждение монастырский список монахов-кармелитов, датированный 24 октября 1434 года. В нем есть запись на странице 514: Lippus Tomasi.
Под скромную мастерскую Фра Филиппо приспособил небольшую лавку и взялся за мелкие заказы. Художник остро нуждался в покровителе, и, три года спустя, нашел такового в лице архиепископа Флоренции Джованни Вителлески. Чуть позднее отыскался еще один покровитель – Козимо ди Джованни де Медичи – основатель династии Медичи, банкир, владелец крупнейшего состояния в Европе.
В 1437 году Фра Липпи закончил для архиепископа Мадонну на троне с ребенком (Madonna di Tarquinia). Эта работа представлена в наши дни в Риме во Дворце Барберини среди экспонатов Национальной Галереи древнего искусства. Еще заметно в его творчестве влияние Донателло, но в чуткой манере Липпи уже проявлены абсолютно естественные, душевно страстные объятия матери и желанного ребенка. Их чувства сильны, жесты искренни, перспектива объемна и натуралистична, краски упоительного солнечного дня мажорны. Рука мастера уже уверена в себе, ибо обрела своё предназначение.
Следующую Мадонну с младенцем и ангелами Фра Филиппо пишет для алтаря Барбадори флорентийской церкви Святого Духа (la Pala Barbadori). Сегодня можно увидеть и её, но в Лувре.
Он много трудится, проявляет эксцентричность и непоследовательность, ищет вдохновение в вине, в женщинах и находит его, создавая шедевры новой флорентийской эпохи. Фра Липпи прощают его выходки, ибо тут талант высокий и дар редкостный.
Днём 8 октября 1441 года задокументирована еще одна запись в монастыре дель Кармине, связанная с именем художника и его новым назначением. С 23 февраля следующего года по воле Папы Евгения IV Фра Филиппо занимает пост настоятеля церкви Санто Кирико (la chiesa di S. Quirico a Legnaia), вблизи Флоренции. Там он вновь встречается со своим братом Джованни.
Восемь лет спустя Фра Липпи решит не выплачивать вознаграждение в 40 флоринов одному из художников-ассистентов. Сфабриковав фальшивую расписку и подделав подпись помощника, он попытается выкрутиться из щекотливой ситуации, но его таки обвинят в подлоге и упрячут в тюрьму.
Под пытками он сознается в неблаговидном поступке и раскается в содеянном. В это же время по инициативе двух неудовлетворенных заказчиков пройдут и другие судебные заседания. Их решения также окажутся не в пользу Липпи. Дела растянутся на несколько лет и, в конце концов, Фра Филиппо лишится-таки занимаемой должности в церкви Санто Кирико, но не потеряет ни заказов, ни вдохновения.
Столь непростой была дорога художника к судьбоносной встрече с послушницей Лукрецией Бути. В начале 1456 года Фра Липпи получит место капеллана монастыря Святой Маргариты в Прато. Ему уже пятьдесят, а ей – только двадцать…
Моё тело ныло, противясь неудобному положению. Я, чувствуя его усталость, решительно отодвинула от себя листы и карандаш. Встала, подошла к окну. Средневековая улица показалась мне необычайно узкой. Живо представила спешащего по ней Филиппо, а за его плечом то ли от быстрой ходьбы, то ли от стыда раскрасневшуюся Лукрецию. Не прошло и минуты, как рядом со мной оказалась Мария.
– Ваш предок, простите меня, был авантюристом от Бога, – я не могла уже думать ни о чем другом, кроме как о Филиппо и его семье. – Жизнь многому его научила, он прошёл тюрьму и пытки, но так и не захотел жить с оглядкой на установленные обществом нормы. Согласитесь, в пятьдесят лет Фра Филиппо всё еще беспечен, как мальчишка! Его могли сурово наказать за Лукрецию, гораздо сильнее, чем за мошенничество, но великодушно простили. Неужели столь велика над людьми власть любви?
– И мне он нравится, – рассмеялась Мария. – В нашем роду мужчины сильные, неординарные из поколения в поколение. Безупречными их точно не назовешь, но они на общем фоне, как звёзды. А Филиппо… ну как можно было наказать его? Упрятать в тюрьму? Лишить заказов? Живопись в то время уже преобладала над другими искусствами, а уровень творений Липпи был столь высок, что все безоговорочно признавали его дар редкостный и ожидали от него новых и новых шедевров. Если он имел вдохновение от Лукреции, ну ладно, и пусть вдохновляется, лишь бы работалось ему много и несравненно по дару своему редкостному во славу Божью и на радость людям. Фра Липпи о том знал.
Наша увлеченность прошлым заинтересовала Лукрецию. Она, оставив мужа, направилась к нам.
– А где монастырь Святой Маргариты? – Не удержалась я от вопроса.
Лукреция ответила без тени смущения на лице.
– Близко! В шаге от дома! На этой же улице, почти напротив. И улица, и монастырь названы в честь Святой Маргариты.
– Вы хотите сказать, уважаемая Лукреция, что, убежав из монастыря, жили в двадцати метрах от него? Как бы не потерять дар речи от столь пикантной детали!
Однако её не смутили ни мои слова, ни ирония тона, ни смех Марии.
– Вообще-то, я бежала из монастыря дважды!
– Но как, скажите, такое возможно? Неужели первая попытка провалилась?
– Обе попытки оказались успешны. Так вышло. Бывает, сделаешь ошибку, потом ищешь выход как бы поправить – это про меня. Вы не осуждаете?
– Лукреция, как можно осуждать? И за что? Ваш путь вдохновляет нас.
– Если хотите, я могла бы показать вам монастырь. Сейчас меня уже не могут закрыть в его стенах.