— Дань? Какую же дань? Серебряные слитки?
— Да откуда ж они у нас? — укоризненно глянул на Драйбена Войко. — Все, что в руднике добыто, на Хмельную Гору отправляем. И рудник-то — тьфу! — одно название. А дань — корзины с едой. Окорока, птица битая, хлеб. Если с каждой деревни понемножку взять, ни от кого не убудет, а нам защита.
— Какая защита? — удивился Драйбен. — От кого?
— Ну как же! Вот прошлой зимой, — увлеченно повествовал Войко, — в предгорьях землетрясение нескольких медведей из берлог выгнало. Лесной хозяин голодный, отощавший… И начали медведи на людей охотиться. Старосты на совет собрались, порешили отправить посланника в Рудну. О помощи просить. Ты не думай, в деревнях люди многое помнят и многое знают, да не всем говорят.
— Отчего тогда мне говоришь?
— Так ты ж теперь владетель Рудны. Прэт и слуга хозяйки Кергово. Значит, свой, керговец. Так вот, про медведей. И седмицы не прошло, как о шатунах даже говорить перестали. Повывелись. А две туши медвежьих кто-то приволок в нашу деревню, да причем ночью, и положил у крыльца дома старосты. Кто — неведомо. Следов на снегу не нашли.
— Значит, — рассудительно сказал Драйбен, — если ваши старосты носят в Рудну дань, просят неизвестно у кого о помощи в трудном положении и эту помощь получают, в Рудне кто-то живет. Видел кто-нибудь хозяев?
— Не, не видел. Они вроде бы того… Незримые. Староста приходит к воротам, говорит, что нужно, и уходит. Там же телегу с припасами оставляет. Потом мы телегу забираем, и глядь — пустая она.
— Ты сам в Рудне-то был?
— Не. Боязно. Рядом ходил, но только днем. Старенькая такая крепость. Две башни совсем обвалились, северную стену оползень разрушил. Ветер завывает в камнях. Если уж люди говорят, что там упыри, значит, так оно и есть.
— Устами народа изъявляют Боги свою волю, — ввернул Рей, внимательно слушавший Войко, и с подозрением уставился на Драйбена, — Надеюсь, мы туда не полезем? Или ты поведешь себя так же, как в руинах Аласора? Асверия мне рассказывала о вашем захватывающем путешествии.
— Асверия меня туда и затащила. Я вовсе не собирался спускаться в тамошнее подземелье и нарушать покой мертвецов.
— Если госпожу интересуют кладбища, могу отвести в замечательную долину. Там сплошь тальбы похоронены. Гробницы такие красивые, только разрушенные…
— Чего-о?! — ахнул Драйбен. — Где?
— В горах. Я, когда с отцом на кабана ходил, видел. Звездочки восьмиконечные, розочки из мрамора, деревья со звездами, буквы всякие…
Драйбен радостно расхохотался. Вот она, глухомань, дебри и чащи, где древние секреты хранятся куда лучше, чем в столичных библиотеках! Надо же, Войко походя назвал основные символы сгинувшего народа тальбов — дерево, звезда и роза. И ведь не врет про кладбище-то, слишком прост, чтобы такое выдумать.
— Прэт, а прэт! — позвал Войко. — Сейчас на холм заедем, от него, если смотреть налево, как раз Рудна видна будет. Только незнающему человеку до нее дойти тяжело, а то и вовсе никак. Есть только две тропы. По одной мы телеги с провизией туда отправляем, через гать она проходит. Лисью скалу и буковую рощу. Вторая — для охотников. Мимо Рудны, дальше к горам ведет.
Рей, заметив, как у Драйбена загорелись глаза, только головой покачал:
— Не рассказывал бы ты, парень, господину прэту про здешние чудеса. Он ведь и сам к упырям отправится и нас с собой потащит.
— А чего ж ему не пойти? — недоуменно вскинул брови Войко. — Раз господин Драйбен теперь владетель Рудны, надобно ему к нашим упырям, сиречь каттаканам, наведаться.
— Почему ты решил, будто в замке живут именно каттаканы? — спросил Драйбен. Ему самому были известны полтора десятка описанных в манускриптах разновидностей существ, коим приписывались повадки пить человеческую или звериную кровь. Каттакан — удивительная тварь, обликом сходная с человеком, был, по мнению ученых мужей, совершеннейшей выдумкой. Однако, если Войко утверждает, что в Рудне кто-то живет, недурно было бы и в самом деле туда наведаться…
Дело шло к вечеру, когда отряд Драйбена приблизился к самому большому поселению Рудны. Деревня была обнесена могучим частоколом, в котором имелись лишь одни ворота с деревянной сторожевой башней. Ввиду позднего времени ворота были на запоре, но с башни за приезжими из Хмельной Горы пристально наблюдали.
— Кто пожаловал, назовись! — В бойницу выглянула бородатая рожа. — К кому, зачем?
— Прагаб, ты, что ли? — не дожидаясь приказаний Драйбена, заорал Войко. — Не узнаешь родного племянника? Отпирай, новый владетель Рудны приехал! От самой хозяйки Хмельной Горы! Война теперь!
— Знаю, что война, — сердито ответили сверху. — Какой такой владетель?
— Драйбен Лаур-Хельк из Кешта, по приказу Асверии Лаур! Зови старосту, я пергамент от госпожи привез.
Драйбен сделал знак десятнику замковой стражи, и тот поднял повыше наскоро сшитое в Хмельной Горе зеленое знамя с припавшими к жбану волками и двумя черными башнями Рудны.
Ждали недолго. Ворота без скрипа распахнулись, и глазам прибывших открылось целое посольство. Бородатый Прагаб, высокий мужчина средних лет и трое старцев.
— Тот, кто повыше, и есть наш староста, — шепнул Войко Драйбену. Запомни, прэт деревня наша называется Величка, а старосту зовут господином Яскотом.
Яскот не пожелал кланяться. Подойдя поближе, безошибочно распознал в Драйбене главного и вопросительно уставился на него. Новоиспеченный прэт тоже не торопился начинать разговор, разглядывая людей, которых его приезд едва ли мог порадовать. До сих пор Рудна прекрасно обходилась без владетеля и, надобно думать, прожила бы без него и впредь, но ведь не станешь же вот так сразу объяснять этим мужикам, что прэт по закону обязан иметь какой-либо кусок земли, то есть быть владетелем чего-то. И что титул прэта ему пожалован Асверией, дабы сколотить из высокородных беженцев боеспособный конный отряд, потребный для защиты Кергово от степняков. А нардарская знать, хотя бы и самая завалящая, титулы чтит и не имеющего титула человека слушать не будет, какие бы дельные вещи тот ни говорил.
— Это вот, дядя Яскот, и есть новый владетель Рудны, прэт Драйбен, родич Асверии, госпожи нашей, — нарушил наконец затянувшееся молчание Войко. Она его к нам и послала, а господин управитель, Страшар значит, дюжину людей ему в провожатые дал. Чтобы вы, значит, не сомневались.
— А-а, Войко… — узнал староста. — Как оно теперь живется? Погляжу, настоящую кольчугу носишь? Здравствуй, прэт. Если приехали из Хмельной Горы от самого господина Страшара — милости прошу.
— Правильнее будет сказать, что от Асверии Лаур, — уточнил Драйбен. Впрочем, прочитайте-ка вы писанный ею пергамент, а потом и поговорим.
— И то верно, — согласился Яскот, обмениваясь с односельчанами взглядами, свидетельствующими о том, что он впервые слышит о возвращении Асверии в Хмельную Гору. — Пойдем в дом. Откушаем, переговорим и пергамент, писанный дочкой кониса нашего, почитаем.
Драйбен облегченно вздохнул, соскочил с седла и, махнув рукой страже, последовал за старостой.
Проснулся Драйбен еще до восхода солнца оттого, что Рей толкал его кулаком в бок.
— Просыпайся, арвагет, не то вода согреется, а оленина остынет.
Аррант, как видно, поднялся затемно, успел умыться и даже подогрел в открытом очаге на угольях вчерашнюю оленину, которой потчевал гостей староста Яскот.
— Х-холодно, — стукнул зубами Драйбен, коснувшись голыми пятками утоптанного земляного пола. — Ну какой я тебе арвагет, Рей? Арвагет должен скакать на белом коне под штандартом своего лагитора. За ним пылит тяжелая конница или же печатают шаг бравые панцирники, ревут трубы… А здесь? Бородатые мужики с луками да мальчишки с охотничьими ножами… Что ты там про остывающую оленину говорил?
— Я говорил, что оставил тебе у колодца ведро с ледяной водой для умывания. Если не поторопишься, она нагреется.
— Богиня Милосердная! — Драйбен содрогнулся при одной только мысли о ледяной воде, но прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь, неумолимый аррант напомнил.
— Ты сам желал, чтобы я научил здешних воителей "аррантским штучкам". Это одна из них. Очень поднимает воинский дух.
Драйбен скрипнул зубами, но промолчал. Рей не издевался над ним, он и впрямь уделял много внимания заботе о телесном здоровье. Пожалуй, даже чересчур много, ибо во время путешествия на глазах нардарца купался в предгорных озерах, где вода только что в лед не превращалась, и не упускал случая ополоснуться даже в виду занятой мергейтами деревни. Каждое утро бывший «кречет» словно сумасшедший скакал с оружием в руках, а затем просил Драйбена встать против него в потешной схватке. Тот соглашался, но бои постоянно проигрывал.
Рей почти перестал тосковать о своем друге из "Сизого кречета" или тщательно скрывал свои чувства. Асверия по-прежнему подшучивала над ним при каждом удобном случае, но аррант лишь снисходительно улыбался, мол, что с женщины взять? С Драйбеном же у них сложились ровные, товарищеские отношения, хотя каждый, как водится, считал, что приятелю его далеко до совершенства.
— Кошмар-р! — прорычал Драйбен, когда Рей окатил его колодезной водой. — И чего ради я это терплю? А ну еще разок!
— Ты вроде вошел во вкус, — улыбнулся аррант. — Погоди, зима настанет, среди льдов будешь плавать и похваливать!
— Я до зимы не доживу. Меня эти керговцы умными рассуждениями замучат, пожаловался Драйбен.
— Мне показалось, вы вчера быстро со старостой поладили. Яскот и мужиков по деревням обещал кликнуть, и припасами ратных людей снабдить, осторожно заметил Рей.
— Поладить-то поладили, но от всех этих «тодысь», "окромя", «сталбыть» и «вестимо» я к концу разговора почувствовал, что мхом порастаю и, ежели мы станем дожидаться тут, когда ополченцы соберутся, заговорю по-ихнему. А потому предлагаю прокатиться пока в Рудну, развеяться.
— Ну вестимо. Сталбыть, упырей решил навестить. Что ж от тебя иного, окромя этого, ожидать можно, — сокрушенно вздохнул Рей.