Эни вздохнула, почувствовав, будто очередная рана, которая так долго гноилась, наконец начала заживать.
Глава 7
— Прости, что тебя втянули во всю эту семейную драму, — сказала Эни, чувствуя себя неловко во внезапно опустевшем номере. Ее братья и их жены уехали, и впервые за целую вечность Эни почувствовала себя новым человеком. Другим человеком.
В каком-то смысле она почувствовала облегчение оттого, что они все знали. Они знали, что Мира значила для нее. И они знали, что теперь Эни могла позаботиться о себе. Впервые за многие годы она выбралась из своей скорлупы и заняла место в собственной жизни.
И они знали, что Саймон заботится о ней.
Она не собиралась обманывать себя, что с ее стороны это было что-то романтическое или даже близкое к любви, но факт был в том, что он заботился о ней. Так же, как и она о нем.
— Хотел бы я сказать, что не понимаю, откуда берутся семейные драмы. Но я знаю… — Саймон провел рукой по лицу. — Я знаю, каково это — видеть, как любимый человек страдает, и быть бессильным помочь. Как это разъедает тебя. Как ты кажешься суровым и непреклонным, когда все, что ты делаешь, — это пытаешься помочь.
Эни удивило, что он немного приоткрыл завесу над своим прошлым. Она хотела знать о нем все — об этом человеке, который явно обладал огромной способностью любить, но не хотел этого делать.
— Саймон, о чем ты говоришь?
Его взгляд был отстраненным, казалось, он смотрит вглубь себя.
— Рани… Я не всегда давал ей то, что она хотела. И она обижалась на меня за это.
— Что ты имеешь в виду?
— Скажем так, я подвел ее. Особенно когда она нуждалась во мне.
Его откровение поразило Эни. Из всего, что сказала Мира, она сделала вывод, что его брак был идеальным, а его жена — образцом совершенства, с которым она никогда не могла соперничать. И все же он говорил так, словно винил себя в несчастье Рани. Почему?
Любопытство грызло Эни, но она не хотела вторгаться в его личную жизнь. Особенно после того, как ее семья только что сделала это таким эффектным образом.
— Не могу поверить, что ты когда-либо причинил ей боль, Саймон. Чем ты ей не помог? Я никогда не понимала, как тяжело тогда было брату. Как тяжело на него давило то, что он не мог сделать больше для меня, — сказала она, указывая плечом на закрытую дверь позади нее.
— Ты сама была еще ребенком, — мягко сказал он. — Теперь я еще лучше понимаю беспомощность Викрама.
Он протянул ей бутылку воды, и она с благодарностью взяла ее.
— Ты выглядишь усталой.
Она почувствовала его взгляд на своем лице.
— Я работала три дня без отдыха. Возможно, это тоже частично спровоцировало мое паническое состояние.
— Такое с тобой часто бывает?
— Уже не так часто. У меня не было таких случаев с того вечера, когда я узнала, кто такая Мира, а до этого было несколько лет назад.
— Но это часто случалось после того, как ты… отказалась от нее?
Эни кивнула, сжимая бутылку с водой в руках.
— И до того тоже.
Она вообще не любила вспоминать о том периоде своей жизни. Это было похоже на кошмар, готовый снова вонзить в нее свои когти. Но она хотела рассказать об этом Саймону. Она хотела наконец положить этому конец.
— Мне было шестнадцать, когда я встретила… его. Мы встречались тайком. Я очень хотела убежать из семьи, и он дал мне такой шанс. Мои родители были некоронованной королевской парой киноиндустрии. Но семьи как таковой у нас не было. Пристрастие моего отца к азартным играм и три гигантских финансовых вложения мамы в возрождение ее карьеры означали, что мы были близки к банкротству. Они уже испортили детство Викрама и Вирата своими постоянными публичными расставаниями и воссоединениями. А Викрам… он пытался удержать всех вместе. Моя бабушка заботилась обо мне. А этот человек… он давал мне сладкие слова и лживые обещания.
Пальцы Саймона легли на ее запястье, словно он пытался унять ее душевную боль.
— Я даже не знала сначала, что беременна. А потом, когда узнала, скрыла это от всех. Это стало той странной навязчивой идеей, на которой я начала фокусироваться. Того человека давно не было рядом со мной. Он пропал после того, как я сказала ему, что наше богатство — не что иное, как мираж. — Эни протерла глаза. — Иногда я смотрю на Миру и думаю. Боже, как же я была наивна, что поверила ему.
— Судя по тому, что я знаю, у тебя было не самое легкое детство. Похождения твоих родителей до сих пор обсуждают. Легко понять, что ты искала внимания и стала жертвой не того парня. Мира, с другой стороны…
— Имеет самое замечательное воспитание. И она заставила тебя изменить свою жизнь и переехать в другую страну только для того, чтобы она могла попробовать свои силы в кино. Если я когда-нибудь снова решу завести ребенка, это будет своего рода… — Ее щеки покрылись румянцем, когда Эни поняла, что она сейчас сказала.
— Разве ты не должна подумать об этом, прежде чем делать предложение первому понравившемуся мужчине?
Эни старалась не принимать на свой счет его резкий тон.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты должна знать, что мужчина может тебе дать и чего не может, до того, как ты сделаешь ему предложение. — Он вздохнул и закрыл глаза. — Рани и я потеряли годы, пытаясь зачать ребенка. Она столько всего пережила, морально и физически. Наши отношения так и не восстановились.
Она видела, как шевельнулся его кадык, как будто признание все еще было болезненным.
— Ты должна знать, Эни, брак, дети и любовь… это то, во что я больше не верю.
Ее сердце вздрогнуло от его решительного тона. Он не просто предупреждал ее. В его словах была боль.
— Я не хотела вызывать у тебя болезненные воспоминания. — Она откашлялась, пытаясь преодолеть напряжение между ними. — Саймон, о ребенке… Я мечтала. Пока не появились вы, я никогда не задумывалась о своем будущем.
— Когда ты сообщила своей семье о беременности? — спросил он, перебивая ее.
Эни хотела, чтобы он задал ей этот вопрос. Она хотела рассказать ему, что поняла за последние три дня. Что она заведет с ним роман без обязательств в настоящем. Теперь, когда Мира знала о них правду. Но напряженные морщинки вокруг его рта заставили ее отступить.
— Я им не говорила, — сказала Эни, возвращаясь к своему прошлому. — Однажды вечером я потеряла сознание — мое давление было опасно высоким, — и Викрам нашел меня. Я знаю, что братья долго винили себя в том, что не заботились обо мне лучше.
Саймон просто слушал. И она продолжила, потому что хотела, чтобы он это знал:
— После этого я обратилась за медицинской помощью, но на самом деле ситуация не улучшилась. Мое тело и разум чувствовали себя такими… разъединенными. И я впала в очень глубокую депрессию.
— А после того, как ты родила?
Эни вздохнула:
— Это была еще одна катастрофа. Я потеряла много крови и чуть не впала в кому. Викрам еще до родов начал разговаривать со мной об усыновлении. Он сказал, что у него есть друг, который заверил его, что ребенок перейдет к родителям, которые очень хотят его. Он проводил со мной часы, говоря мне, что я слишком молода, слишком нездорова. Что это была ответственность, к которой я просто не была готова, и что мне нужно сначала позаботиться о себе.
В конце концов, я согласилась, особенно после того, как врач сказал нам, что роды будут тяжелыми. Я держала ее некоторое время на руках, глядя на ее милое личико, но у меня все еще текла кровь, поэтому меня пришлось забрать.
Саймон сжал ее руку в своей.
— Когда через два дня я пришла в сознание, ее уже не было. Период депрессии продолжался долгое время. В течение многих лет единственным чувством, которое я помню, была эта… злость по отношению к Викраму. Но он никогда не держал зла на меня.
— Значит, ты хочешь сказать, что я должен еще больше благодарить самодовольного Викрама Рааваля?
Эни улыбнулась, и ее сердце согрелось от того факта, что именно это и собирался сделать Саймон.
— Его сердце всегда было в нужном месте.
Его большой палец провел по выпуклым венам на тыльной стороне ее ладони.
— Я рад, что он заботился о тебе. То, через что ты прошла… было невероятно тяжело. Рани хотела бы, чтобы я поблагодарил тебя за такой замечательный подарок.
— У меня даже не было времени сблизиться с ней должным образом… мне казалось, что мое сердце разрывается.
Он кивнул:
— Спасибо, что поделилась этим со мной. Не могу представить, как больно должно быть говорить об этом.
Его слова были формальным выражением вежливости, как будто он снова устанавливал дистанцию между ними. Как будто ему нужно было отстраниться от их общей тайны.
— Что мы ей скажем? — спросила Эни, решив покончить с этим. — Сказать, что у меня был… своего рода нервный срыв, и тебе пришлось стать моим рыцарем в сияющих доспехах? Что это было не столько романтично, сколько необходимо? Что ты…
Он нахмурился:
— Между нами нет никаких обязательств, Эни. Рано или поздно она поймет, что меня к тебе безумно влечет.
Саймон хотел ее. Может быть, так же отчаянно, как она хотела его. Но он явно не был этому рад. В самом деле, иногда у Эни возникало ощущение, что он прямо-таки злится, что она его привлекала.
Она не могла этого понять. Потому что он ни разу не намекнул ни словом, ни жестом, что она ему не нравится. Что он ее не уважает.
После общения на протяжении большей части ее жизни с эмоционально закрытыми мужчинами — ее отцом и братьями — открытость и честность Саймона были как глоток свежего воздуха. Но чем больше он узнавал о ней, тем больше ему хотелось отстраниться.
Он медленно протянул руку к ее лицу, как будто не хотел ее спугнуть, и подождал. Только когда она кивнула, он сжал ее щеку своей широкой ладонью.
Выдерживая его взгляд, Эни положила голову на его ладонь. Ее дыхание сбилось. Он не наклонялся к ней и не притягивал ее к себе, не превращал прикосновение во что-то сексуальное. Но он не отпускал ее. Долгие минуты они стояли так, ее бедро касалось его бедра. Ее легкие наполнились древесным ароматом его одеколона.