— Тебе не нужно объяснять это, Саймон. Некоторым женщинам нравится просто быть матерями. Некоторым нужно больше испытаний. Нет ни неправильного, ни правильного.
Саймон кивнул:
— У Рани и раньше были периоды упадка сил. Она жаловалась на усталость, на то, что ей нужно новое хобби. Я напомнил ей, что когда-то она мечтала открыть школу актерского мастерства. Мы пошли ужинать в тот вечер, только вдвоем. Она светилась, когда сказала, что знает, чего хочет.
— Еще одного ребенка? — прошептала Эни.
— Да. Сказать, что я был в шоке, было бы преуменьшением.
— Вы поругались?
— Не в тот день, нет. Я думал, она прислушается к моим доводам. Я сказал ей, что мы должны радоваться тому, что Мире сейчас десять. Пытался напомнить ей, что мы ждали, пока она вырастет, чтобы они обе могли путешествовать со мной. Она, казалось, согласилась, и с обычной мужской рассеянностью, — в голосе его звенела горечь, — я подумал, что это так.
Месяц спустя она сказала мне, что записалась на прием к новому специалисту по фертильности. Я отказался заниматься ЭКО. Я не хотел больше детей, и я определенно не хотел их за счет того, что Рани снова подвергнет свой разум и тело всем этим гормональным встряскам. Она отстранилась от меня после этого спора. Она молчала месяцы напролет. Это убило то немногое, что у нас еще было общего. Она не говорила и не вмешивалась, только хотела услышать от меня «да». И она была очень хорошей актрисой: делала вид перед Мирой, что все в порядке.
Он посмотрел на свои руки, словно не мог выдержать взгляда Эни. Как будто он все еще чувствовал стыд за свои действия. У Эни сжалось сердце.
— Я думал, что в конце концов она справится с этим. Я был занят открытием нового отеля на Сейшельских островах и редко бывал дома. Я даже спросил ее, не хотят ли они с Мирой присоединиться ко мне. Рани сказала, что у нее есть планы со старыми друзьями в Мумбаи. Она была такая жизнерадостная, счастливая, что я подумал, что она справилась. Я был дураком. Она взяла Миру с собой в Мумбаи. Когда я вернулся с Сейшельских островов, она сказала мне, что подписала договор на кинопроект, и, должно быть, тогда же посетила адвоката по бракоразводным процессам. Она сказала мне, что, если я не даю то, что ей нужно в нашем браке, то сможет хотя бы возродить свою карьеру. Как будто я когда-либо останавливал ее раньше.
— И что произошло?
— Я разозлился… не потому, что она хотела вернуться к съемкам. Но что она была настолько непреклонна в попытках зачать ребенка, что вообще не давала мне выбора. Мы сильно поссорились. Она разозлилась на меня и уехала. Через час ее машина разбилась, и она умерла. Я даже не знаю, куда она направлялась. Последнее, что она услышала от меня, было обвинение в том, что она разрушила наш брак и все, что я когда-либо чувствовал к ней.
— Мне очень жаль, Саймон. Эти слова, должно быть, мучают тебя до сих пор.
— Так и есть. Я не хочу изображать ее какой-то злодейкой, Энжел. Потому что она не была такой. Она обожала Миру.
Эни искала нужные слова, зная, что их может и не быть.
— Я бы никогда так о ней не подумала. Никто, кто знает уверенность Миры, веру Миры в одну только память о своей матери, не подумал бы так.
— Я начал считать себя монстром. Я был тем, кто отказал ей в том, чего она так отчаянно хотела. Это я вслепую решил, что мы справимся, если я просто проигнорирую ее требования. Если бы я согласился на ЭКО, может быть, она и забеременела бы в этот раз. Может быть, это не подтолкнуло бы ее снова к депрессии. Может быть, в тот день она не ехала бы так безрассудно. Возможно, она не чувствовала бы себя такой одинокой. Правда заключается в том, что мы больше не любили друг друга. После ее смерти меня раздирало чувство вины, а не горе.
— Ты не можешь просто предположить, что она вела машину безрассудно, Саймон. Это мог быть просто ужасный несчастный случай.
— Почему ты так считаешь, Эни?
— Потому что ты сам сказал мне, как сильно она любит Миру. Я видела эту любовь в каждом слове Миры. В глубине души ты знаешь, Саймон, что Рани никогда бы не стала подвергать свою жизнь такой опасности. Ты должен помнить, что она любила Миру. То, что между вами что-то развалилось, не означает, что ее стремление к жизни иссякло.
Он поднял ее и усадил к себе на колени. Эни уткнулась лицом ему в плечо.
— Ты облегчил мне задачу быть храброй, Саймон. С тобой так… легко любить тебя. Ты дал мне все, в чем я нуждалась еще до того, как поняла, что мне это нужно.
— И тебе трудно поверить, что я чувствую то же самое к тебе, Эни? Я так люблю тебя.
Его ладонь переместилась к ее животу, и Эни почувствовала его судорожный вздох, когда он ощутил небольшую, но отчетливую выпуклость ее живота.
— И этот ребенок…
Она покачала головой, чувствуя, как будто ее раздирают надвое.
— Пожалуйста, не лги мне, Саймон. Я могу принять все, кроме лжи. Ты никогда не хотел еще одного ребенка. Я знаю, что ты никогда не обидишь невинного ребенка, но он или она заслуживает большего. Я заслуживаю большего.
— Да, — сказал он, вытирая одинокую слезинку на ее щеке. — Ты и этот малыш заслуживаете того, чтобы вас любили и лелеяли. И я бы никогда не солгал тебе. Наш брак уже был разрушен еще до того, как Рани решила, что ребенок все исправит. Я не мог представить себе, что ребенок будет жить в такой нестабильной атмосфере. Но ты… ты появилась в моей жизни, когда я и не надеялся, что у меня будет еще один шанс на любовь. Я почти отказался от себя. Я никогда не ожидал, что так безумно влюблюсь в тебя, Эни. Если ты не хочешь выходить за меня, это нормально. Я совсем не беспокоюсь о Мире, потому, что она знает, как сильно я тебя люблю. Меня не волнует, что думает мир или твои братья. Я только хочу, чтобы ты знала, что я буду счастлив, если ты просто позволишь мне быть частью твоей жизни и жизни этого ребенка.
Он взял ее руку и поцеловал костяшки пальцев, его взгляд был полон любви.
Эни зарылась пальцами в его густые волосы и потянула.
— Я современная женщина, но все же… На этот раз, Саймон Де Акоста, я хочу, чтобы меня спросили. Я хочу, чтобы меня уговаривали. Я хочу, чтобы меня… убедили стать твоей женой.
Он в мгновение ока оказался на коленях, и Эни рассмеялась. В его большой широкой ладони лежало кольцо.
Гигантский рубин расположился среди крошечных бриллиантов, и все это было оправлено в старинное золото… Это был королевский символ любви.
— Это так красиво!
— Я хотел подарить его тебе, потому что знал, что ты оценишь его. И я хотел сделать тебя счастливой.
Эни неловким движением села на пол рядом с ним, смеясь и плача.
— Ты мне и так кое-что подарил. Мое собственное сердце вернулось ко мне, чтобы я могла снова начать жить. И теперь оно твое. Я люблю тебя, Саймон.
— Эни Рааваль, ты выйдешь за меня замуж и избавишь меня от моего одиночества? Дашь ли ты мне шанс создать семью с тобой, Мирой и этим ребенком, которого я обещаю любить до конца своей жизни?
Эни посмотрела в его пристальные карие глаза и сказала:
— Да.
Он надел кольцо ей на палец, поднял ее, запер дверь в спальне, затем осторожно положил ее на кровать. А потом он накрыл ее тело своим и поцеловал, как будто не мог продержаться ни секунды без этого, и ее ноги разошлись, превратившись в колыбель для него.
— Так хорошо? — спросил он, не позволяя всему своему весу упасть на нее.
— Идеально. Я скучала по тебе.
Как только Саймон прижал ее к себе, звякнул ее телефон. Они вместе повернули голову и увидели, что это астрологическое приложение прислало свое очередное предсказание. Оно гласило, что Эни найдет любовь всей своей жизни. Они оба рассмеялись, и Эни подумала, что, возможно, Вселенная, наконец, все поняла правильно.
Эпилог
Восемнадцать месяцев спустя
Маленький Рахул наконец заснул, и Эни вышла в гостиную в построенном для них Саймоном доме. Она хотела поскорее найти мужа и дочь, кричащих где-то друг на друга.
— Если кто-нибудь из вас разбудит этого капризного парня, клянусь, я выйду в эту дверь и никогда не вернусь. Тогда вы двое сможете и дальше отстаивать свои интересы, не забывая и о нем. И обо всей семье, которая нагрянет сюда через два часа.
Спор оборвался на полуслове, Саймон и Мира виновато уставились на нее.
— Папа говорит, что я не могу пойти на вечеринку сегодня вечером, хотя вы оба согласились месяц назад, что я могу, и я обещала вернуться к десяти.
Эни вздохнула, подыскивая слова, чтобы не подорвать авторитет Саймона перед Мирой, но она знала, что девушка права. Но за последние восемнадцать месяцев Мира превратилась в такую красивую девушку, что Саймон приходил в ярость при мысли о неуклюжих подростках, которые окружали ее, куда бы она ни пошла.
Даже сейчас, когда она смотрела на Миру, ее сердце начинало учащенно биться. Хорошо, что через несколько месяцев после рождения Рахула они сказали Мире, что она ее биологическая мать.
Ее сильная самостоятельная дочь сначала плакала и спряталась на несколько часов ото всех. Потом пошла в детскую своего младшего брата и держала его на руках, отчего Эни заплакала еще сильнее, чем Мира.
Со слезами в своих огромных глазах она спросила Эни, не будет ли ей больно, если она не сможет назвать ее мамой. Потому что хотела оставить это для женщины, которая ее воспитала.
Эни честно пообещала, что никогда не попытается занять место Рани.
Так что они остановились просто на имени «Эни». Потому что это то, к чему привыкла Мира.
Теперь Мира обожала свою большую семью, особенно своих теток и двоюродных братьев и сестер, и своего младшего брата Рахула. Тем более что иногда малыши отвлекали всеобщее внимание от ее собственных выходок.
— Эни, ты должна поговорить с ним о том, чтобы отпустить меня на вечеринку. Ты единственная, кого он будет слушать, — напомнила о себе Мира.
Саймон и Эни рассмеялись.
— Мы согласились отпустить ее, Саймон, — сказала Эни, похлопывая по широкой груди мужа, которая была ее убежищем с первой минуты их встречи. — И прежде чем ты обвинишь нас в том, что мы приняли это решение, Викрам пообещал присматривать за ней, помнишь? Вечеринку устраивает племянник его друга.