Невзирая на отвращение, Джедао был впечатлен своим старым «я». Он и не знал, что люди могут так хорошо обращаться с огнестрельным оружием. Никакой причудливой боевой хореографии, просто грязное, деловитое смертоубийство. Он пытался вести счет жертвам, оценивая свою чудовищность, но цифры вылетали у него из головы, как полыхающие птицы.
Наконец он добрался до того места, где Джедао-из-прошлого застрелил нескольких техников-Нирай в спину, когда те попытались бежать. Он больше не мог этого выносить.
– Прекрати, – хрипло сказал он. – Пусть это прекратится.
Сеть отключила планшет. Она ничего не могла поделать с образами в его голове.
Джедао подождал, пока его дыхание замедлится. Затем сказал, преисполнившись самобичевания:
– Хочу увидеть свою казнь.
Он не был уверен, что это улучшит его самочувствие, но выбор казался подходящим.
Сеть смогла предоставить ему только одну запись. По какой-то причине казнь не была публичной. Его смерть поручили двум людям. Один из них был Нирай, прикомандированный к Кел. У него были волнистые волосы, и он был необычайно красив, но, учитывая отсутствие знаков отличия, Джедао решил, что это всего лишь техник, ничего особенного. Он держал в руке наполненный чем-то шприц.
Другой была худая седовласая женщина с печальными глазами – высокопоставленный генерал Кел в полном парадном облачении. Она смотрела на старшего Джедао, который лежал в открытом черном гробу, в седативном состоянии. Генерал выглядел спящим, если не считать ужасного остаточного напряжения вокруг глаз. Верховный генерал ласково погладила его по руке и что-то пробормотала.
Джедао захотелось разбить ей лицо. Неужели она не знает, что он сделал со своими Кел? Как она может ему сочувствовать?
На этом видео остановилось. И это было прекрасно, потому что Джедао больше не мог выносить неправильно адресованных чувств генерала Кел. Он посмотрел вниз и обнаружил, что сжал кулаки. Ладони болели там, где ногти впивались в них.
Теперь он понял, почему Кел так невзлюбили его, хотя по-прежнему ничего не мог вспомнить. Но ему и в голову не пришло, что все это обман. Он не мог изменить прошлое. Все, что он мог сделать, – это вести себя достойно и двигаться дальше, не забывая о том, что случившееся нельзя искупить никаким покаянием.
12
Наши дни
Брезан должен был встретиться со своим оппонентом через час, плюс-минус несколько минут, в зависимости от того, чей календарь доминировал. Все, о чем он мог думать, это какими тяжелыми оказались три многоярусных ожерелья – словно три виселичные петли. Согласно протокольному советнику геральдические символы, вырезанные на каждой подвеске-кабошоне – если точнее, Пепельный Ястреб, Падающий в Небо, Пепельный Ястреб Бдительный и Пепельный Ястреб во Славе, – должны были убедить всех здравомыслящих Кел, включая ожидаемую гостью, в его надежности.
Брезан возражал против этого втройне. Во-первых, будучи самым известным из ныне живущих «падающих ястребов», если не считать Черис, он не мог рассчитывать, что какое бы то ни было количество драгоценностей, сколь угодно тяжелых, изменит представления людей о нем. Во-вторых, вряд ли кто-то мог различить особые символические разновидности «пепельных ястребов», разве что схватив его за шею и внимательно вглядываясь в каждый кабошон. Хотя Брезан был штабистом, а не пехотинцем Кел, его стандартной реакцией на людей, распускающих руки, все еще было: «А ну иди на хрен, или хочешь, чтобы я тебе вломил?» В-третьих, он сомневался, что генерал-протектору Кел Инессер есть дело до каких-то пустяковых украшений.
Все в комнате, куда его поместили, вызывало зуд. Казалось бы, за девять лет он привык к бессмысленной роскоши, даже на звездной базе размером с Истею-Прайм. Интеллектуально он признавал, что его работа как главы государства заключалась в том, чтобы производить впечатление, в то время как избранный премьер делал реальную работу. «Вы – клей, скрепляющий наших Кел», – так выразился Микодез. Брезан сдерживал свои возражения на том основании, что невозможно оскорбить человека, известного тем, что он нанес удар в спину другим гекзархам. Но тяжелые сверкающие гобелены, фонари с янтарными панелями и скульптуры «пепельных ястребов» заставляли его чесаться. Он с радостью обменял бы это все на какой-нибудь тускло освещенный кабинет под начальством у кого-нибудь.
Микодез предложил вести переговоры за него. Брезан не был настолько горд, чтобы не признать, что шуосский гекзарх гораздо опытнее, если не сказать безжалостнее, в подобных делах. Однако Инессер наотрез отказалась разговаривать с Микодезом. К этому моменту союз Брезана с фракцией Шуос уже не был тайной. Более практичные из его Кел признали, что без помощи Шуосов координация их военных действий была бы невыполнимой задачей. Но очень многие люди по-прежнему относились к Микодезу с подозрением. Он уже пользовался дурной славой после убийства двух своих кадетов много лет назад; убийство гекзархов только укрепило его репутацию. Это срабатывало против них так же часто, как и в их пользу.
– Сэр, – нейтральным тоном произнесла протокольный советник Ойя Фиамонор, – вы опять грызете ногти. Через перчатки. Не делайте этого.
– По крайней мере, я не ковыряю в носу, – возразил Брезан.
– И этого тоже не делайте.
Брезан подавил вздох. Микодез убедил его, что помощник, прошедший обучение во фракции Андан, – блестящая идея. В Конвенции было не так много Кел, чтобы они могли выделить одного для протокола. И если Фиамонор в чем-то и преуспела, так это в соблюдении протокола. Она также заставляла Брезана чувствовать себя беспокойным шестилетним ребенком.
В течение девяти лет генерал-протектор Инессер отказывалась от любых дипломатических контактов с Конвенцией. И теперь она хотела встретиться. У Брезана были дурные предчувствия, но премьер Дзуро хотела, чтобы он пришел – и вот он здесь.
– Потому что я – расходный материал? – сказал Брезан, когда видел ее в последний раз.
Дзуро похлопала его по руке. Брезан ненавидел этот жест, но теперь он лучше контролировал свои реакции.
– Вы лучше читаете язык тела. Когда не ввязываетесь в драки. Выясните, что задумала Инессер.
Система Истейя была предметом спора между его Конвенцией и Протекторатом Инессер. Брезан ненавидел думать о Конвенции как о чем-то «своем». Он просто оказался не в том месте и не в то время. В частности, он никогда не желал сделать карьеру в политике. Генерал Кируев и генерал Рагат занимались военными делами. А Черис все еще отсутствовала, что было очень плохо, потому что он хотел бы пихнуть «Джедао» навстречу Инессер.
Генерал-протектор Инессер пошла на большую уступку, согласившись встретиться на территории Конвенции. Брезан подозревал, что она замышляет что-то коварное, но что именно? Даже Микодез, который специализировался на коварстве, одобрил это место. Впрочем, Микодез одобрил бы все, что обещало развлечение ближе к вечеру, и неважно, насколько это раздражало всех остальных. По крайней мере, Брезан не боялся, что Инессер убьет его. (А вот насчет Микодеза он не был уверен, но стоило признать – если Микодез решит от него избавиться, ему в любом случае крышка.) Инессер так заботилась о своей репутации самого честного Кел во Вселенной, что если бы кто-то угрожал ему, она бы сама уничтожила нападавшего.
Сеть предупредила о вызове из оперативного отдела, который Брезан принял, пока в десятый раз поправлял свои черные перчатки.
– Рой передовой обороны сообщил о появлении двухсот девятнадцати знамемотов и одного пепломота, путешествующих в формации «Речная змея».
Брезан узнал этот голос. Он принадлежал Нирай Ханзо, человеку, который любил мастерить украшения из пришедших в негодность компонентов мот-двигателя. Он подарил Брезану удивительно красивый браслет: «На случай, если вы когда-нибудь захотите произвести на кого-то впечатление». Скорее всего, Ханзо надеялся, что Брезан будет его носить и послужит бесплатной рекламой. Разумнее всего было бы передать штуковину одной из куртизанок, которых он время от времени навещал. Вместо этого Брезан иногда ловил себя на мысли, понравилось бы это Тсейе, – но шансы, что он когда-нибудь снова увидит ее, были близки к нулю.
– Дайте угадаю, – сказал Брезан. – Пепломот – это «Три пустельги, три солнца».
– Именно так.
За всю историю гекзархата командование Кел удостоило чести лишь одного генерала, назвав боемот – и даже пепломот – в честь личной эмблемы. Этим генералом была Инессер. Как будто он и так недостаточно страдал от комплекса неполноценности. Микодез предложил назвать один из своих тенемотов, как будет угодно Брезану – в качестве утешительного приза, – но тот отказался. У него даже не было эмблемы, хотя и Микодез, и Фиамонор заставляли выбрать ее. Но в этом вопросе он был непреклонен. Вместо личной эмблемы он использовал колокольчик и свиток – эмблему Конвенции. Премьер Дзуро это одобряла, и, хоть ей случалось ошибаться, мнение было верным.
– Надеюсь, никто не собирается убивать Инессер, – пробормотал Брезан. Он схватил планшет с декоративного стола – даже ящики были фальшивыми, ради пламени и золы, кому пришла в голову такая идея? – и просмотрел формации из Первичного Лексикона, которые мог создать рой из двухсот двадцати боемотов. Не то чтобы этот список значил для него что-то, кроме плохих новостей.
Он знал, что избранная Инессер «Речная змея» была насмешкой. Эта формация не давала никаких оборонительных преимуществ. «Верю, что ты обойдешься без глупостей» – вот что это значило. Что же касается размеров роя… М-да. Он в достаточной степени Кел, чтобы знать, что они полагаются на количество. Кел никогда не путешествовали в одиночку, если могли этого избежать.
Фиамонор посерьезнела.
– Было бы неприлично убивать генерала после того, как мы пригласили ее сюда, – сказала она.
Иногда Брезан не мог понять, когда Фиамонор его разыгрывает. Но не стоило из-за этого пререкаться. Иногда ему удавалось держать себя в руках.