– Его марионетки все хуже слушались хозяйских рук, – сказала Черис. – При жизни Джедао фракция Лиож сделалась очень сильной. И ее члены начали задавать неудобные вопросы о поминальных церемониях и о том, можно ли их отменить. Это не понравилось Куджену.
«Мы – государство из тысяч и тысяч миров, и мы не можем помешать ребенку умереть от голода рядом с одной из академий нашей фракции».
– Я не могу объединить гекзарха, которого ты помнишь, с гекзархом из его ранних записей, – сказала Гемиола. – Впрочем, в тех, что были сделаны позднее… он больше погружен в свои занятия и меньше интересуется людьми, кроме тех случаев, когда они ему полезны.
– Есть такая тенденция, – сказала Черис. – Я не знаю, как оно бывает с сервиторами. Люди не живут по 900 лет. Даже в течение обычной жизни мы сильно меняемся.
Гемиоле не нужно было спрашивать, откуда она это знает, – ведь часть ее была Джедао. Все знали историю Жертвенного Лиса. Змееформа даже смотрела некоторые драмы о нем, хотя у нее не хватило смелости спросить Черис, что она о них думает.
– Должно быть, он рассказал тебе о своих мотивах, – сказала Гемиола. – Чего он хотел?
– Он утверждал, что речь идет о том, чтобы наблюдать за возрождением мира, – сказала Черис. – Я ни на секунду в это не поверил. Куджен никогда не заботился о высоких абстрактных принципах. Единственное, что действительно имеет для него значение, – это математика. Во всяком случае, он не стал бы рисковать собственной шкурой ради высокого абстрактного принципа. Он посвятил себя самым элементарным удовольствиям. Еде. Сексу. Красивой одежде. Он… спал он мало, но ему нравилось смотреть, как спят другие люди. – Черис откинулась на спинку сиденья и устало потерла глаза. – Я сразу понял, что ему не нравится быть уязвимым. Он соорудил для себя идеальную защиту.
– Но принципы заботят тебя, – сказала Гемиола, до которой наконец дошло. – И тебе не нравилась система гекзарха.
– Нет. – Глаза Черис стали холодными и напряженными, как у убийцы. Ее глазами на Гемиолу смотрел Джедао. – Я бы с удовольствием прикончил его. Но убийство не решило бы проблему, даже если бы я смог такое устроить. Я пытался, когда впервые встретил его. Он просто захватил новое тело, и после этого я понял, что у меня нет способа избавиться от него навсегда. Поэтому мне пришлось сблизиться с ним, чтобы узнать все, что можно, и попытаться реформировать его систему. Кроме того… – она скорчила гримасу, – мы нуждались друг в друге.
Возбужденные розово-желтые огни осветили всю кабину игломота, когда 1491625 выразил свое мнение об этом заявлении.
– Хочешь сказать, что он был хорош в постели?
– Ну, даже прожив «всего лишь» несколько столетий, он отлично разбирался в… впрочем, забудем об этом.
У Гемиолы возникла оскорбительная и, возможно, еретическая мысль о том, что гекзарх мог бы сыграть роль куртизанки в драме. Конечно, он всегда был достаточно хорош собой для такой роли, даже в мире, где правят красивые люди. Еще оскорбительней было то, что у нее достаточно видео с его участием для…
«Нет, я не буду монтировать музыкальное видео с танцами гекзарха».
– Если вы когда-то были союзниками, – сказала Гемиола, подавив эту ужасную идею, – что заставило тебя передумать?
Вместо того чтобы снова солгать, Черис подперла подбородок руками и вздохнула.
– Он знает, что я больше не нуждаюсь в нем, что делает меня первоочередной обузой. Я уже бросила ему вызов, создав Конвенцию. Он не стал бы уничтожать меня из злобы, но он также не потерпит угроз своей власти. И прямо сейчас я – единственный человек, который может остановить его. – Она обдумывала какие-то хитросплетения стратагем, невидимые никому, кроме нее самой. – Мне жаль, что тебя втянули в это дело.
Гемиола не слишком доверяла себе, чтобы ответить. Она решила, что необходимо заново провести инвентаризацию грузового отсека. На тот случай, если на борт случайно пробрались паразиты во время стоянки у Айонг-Прайм и теперь проедают себе путь через драгоценные батончики с походным пайком.
Пайки со вкусом жареного сушеного кальмара исчезали быстрее всего – либо это был любимый вкус Черис, либо ненавистный, и она пыталась избавиться от него, чтобы добраться до чего-то более вкусного. Она убирала за собой достаточно добросовестно; системы игломота аккуратно перерабатывали обертки. Но каждая обертка снабжалась сканируемым кодом, определяющим вкус, срок годности и место производства, предположительно для целей контроля качества. Работа для сервиторов, которую они могли делать, даже не открывая ящики, чтобы посмотреть на этикетки с избыточными надписями, предназначенными для человеческих глаз.
Гемиола вернулась к просмотру записей гекзарха. В конце концов, они продемонстрировали, почему его невозможно убить. Змееформа не распознала ключ к разгадке, когда столкнулась с ним. Ключом оказалась карта, хотя и с неверным масштабом, что обеспокоило Гемиолу больше, чем она хотела признать. Гекзарх раскрасил ее несколькими цветами. После поиска в своих собственных базах данных, обновленных информацией из Айонг-Прайм, Гемиола пришла к выводу, что цвета обозначали различные календарные зоны влияния. Желтый символизировал гекзархат. Другие пастельные тона представляли Республику Таураг, Хафн, Хоссен, Реальность Гва и так далее.
«Гва-ан держатся особняком, – записал гекзарх стенографическим методом, который она к этому моменту успела расшифровать. – От Хафн и таурагов, скорее всего, стоит ждать неприятностей в ближайшие десятилетия».
И дальше: «Впервые за двести тридцать семь лет нашим границам угрожает серьезный коллапс, пусть даже только вдоль Запутанной марки и марки Крещендо. Я чувствую давление наступающей календарной гнили, как болезнь под собственной кожей».
Под заголовком «черная колыбель» последовала длинная цепочка уравнений и лихорадочных заметок. Гемиоле пришлось напряженно изучать их в течение нескольких дней, маскируя свой интерес разумным применением плохих драм. Даже неумело поставленные танцевальные номера больше не имели значения. Ставки были слишком высоки, чтобы она могла уделять много внимания своим прежним увлечениям.
Гекзарх и Джедао могли менять тела. Джедао делал это только с помощью гекзарха, что, возможно, отчасти объясняло его двойственное отношение к Куджену.
С другой стороны, гекзарх мог прыгать туда-сюда по собственной воле. Это объясняло, как он выживал последние девятьсот с лишним лет. Джедао не убил гекзарха в постели (или во время танцев, или за ужином), потому что это не принесло бы никакой пользы. Гекзарх просто прыгнул бы в другое тело. Значит, Черис сказала правду.
Здесь, наконец, пришло объяснение интереса гекзарха к границам своей страны и тому, насколько тесно его благосостояние было связано с ними, помимо очевидного. Его бессмертие – его способность обитать в других телах – было экзотическим эффектом. Оно работало только в сфере влияния высокого календаря.
С безжалостной паранойей гекзарх исключил существование других экзотических эффектов, которые могли бы его уничтожить. Он даже смастерил пару прототипов оружия, предположительно для использования против Джедао. Это показалось Гемиоле необычайно опасным, но, с другой стороны, Джедао не смог заполучить это оружие, пока гекзарх был у него на мушке.
Некоторые эффекты формаций Кел могли также отделить гекзарха от тела-носителя и уничтожить его. Но Кел никогда не ослушаются своих командиров, и Гемиола не могла себе представить, что гекзарх предоставит этим командирам достаточно свободы, чтобы пойти против него.
Нынешняя фрагментация гекзархата должна была обеспокоить гекзарха. В конце концов, если государство падет, то и он тоже. Еще хуже было то, что Протекторат и Конвенция объединили свои силы и отказывались от высокого календаря.
Преисполненная решимости разобраться в этом окончательно, Гемиола быстро просмотрела предыдущие записи Куджена. Если бы змееформа была человеком, у нее наверняка разболелась бы голова. Но она нашла искомый ответ в исследованиях мотов, которые раньше сочла неважными. Не в материале о карликовых мотах, а еще раньше, в самом начале исследовательской программы по мот-двигателям.
«Моты – живые, – написал гекзарх. – Доказательства нельзя игнорировать: они почти наверняка разумны. Если мы продолжим это направление исследований, то поработим чужаков, которые не причинили нам никакого вреда.
С другой стороны, гептархат проигрывает свои битвы. Я смотрю новости каждый день. Несмотря на пропаганду, я вижу истину. У наших границ захватчики пожирают целые миры. Более быстрый звездный двигатель мог бы все изменить».
Два дня спустя: «Я хочу, чтобы мне не было больно думать о мотах. Об умирающих детях. О голодающем населении. Каждый раз, когда я думаю об этом, я вспоминаю свое собственное детство. Жаль, что я не могу сделать так, чтобы мне было все равно».
А на следующий день на полях неровными, дрожащими буквами, почти совсем не похожими на его обычный почерк, было написано: «Я знаю, как следует поступить».
Гекзарх имел в виду психохирургию. Судя по всему, что Гемиола когда-либо слышала, это почти всегда была плохая идея – делать самому себе подобную операцию. Гемиола пожалела, что она не может переместиться назад во времени и отговорить гекзарха от этого шага. Она опоздала на несколько веков.
Гемиола нервно завибрировала, не зная, что делать. Она все еще торчала на игломоте. Но кому она обязана своей преданностью? Даже если гекзарх вырвал свою собственную совесть и исказил целое государство, подстраивая его под свою жажду вечной жизни, это автоматически не делало Черис заслуживающей доверия.
Черис втиснулась в последнее оставшееся свободное место в трюме и серьезно смотрела на Гемиолу.
– Ты выглядишь так, будто хочешь о чем-то поговорить, – сказала она.
«Хочешь» – это сильно сказано.
– У меня есть информация, которая тебе нужна.
– Нужна? – переспросила Черис.
– Ты сказала, что хочешь убить гекзарха.