– Здравствуйте, Юлия Гордеевна, узнаете меня? Я – Боря Штейфон. Помните?
Она вспомнила, расплакалась и судорожно схватила мою руку. Так и не отпускала моей руки, покуда я сидел у ее кровати.
На другой день я снова ее навестил. Она была к этому времени переведена в лучшую частную лечебницу, лежала в отдельной комнате на прекрасной кровати. Около нее находилась специально командированная полковая сестра. На ночном столике стояли цветы и лежала добытая с трудом коробка шоколадных конфет. Совершилась одна из сказок жизни!
О положении Ю.Г. я сообщил дроздовцам, и их трогательным попечением Ю.Г. была вывезена на юг.
Пятидневная Черниговская операция, а затем полуторамесячная оборона города потребовали от полка громадного напряжения.
Большие потери снова обессилили нас. Очередная мобилизация лишь временно отдалила кризис, однако он назревал с каждым днем.
Еще более усилившийся материально после взятия Чернигова, Белозерский полк являлся, вероятно, самым богатым полком в армии. У меня имелось много пулеметов, винтовок, я располагал достаточным количеством обмундирования и снаряжения. Хозяйственная часть, отнюдь не прибегавшая к незаконным приемам, благодаря разумной экономии обладала большими запасами. В любое время мы могли по примеру «цветных» полков развернуться в сильную, прекрасно снабженную бригаду. И несмотря на все эти данные, полк таял с каждым днем. Как после Льгова, так и в Чернигове мне необходимо было иметь 5—7 дней спокойствия, дабы дать отдых измученным людям. Дать им две ночи спокойного сна. Только отведя полк в резерв, можно было действительно его пополнить, устроить и дать ему силы для продолжения успешных боевых действий. Однако о каком отдыхе могла быть речь, когда надо было слабыми силами оборонять двадцативерстный фронт, имея перед собою втрое сильнейшего врага?
И с чистой совестью можно признать, что войска Черниговской группы делали больше, чем можно было от них требовать. Постоянно получаемые благодарности от высшего начальства свидетельствовали об этом. 7 октября генерал Драгомиров, например, телеграфировал:
«Полковнику Штейфону, копия генералу Бредову.
Сердечно благодарю Вас и молодцов белозерцев за доблестную отвагу в боях 6 октября у ж.д. Товстолес – Халявино. Особенно благодарю за постоянную активность действий. Уверен, что под Вашим умелым руководством доблестные белозерцы отстоят грудью древний Чернигов».
Читать подобные признания белозерских заслуг было, конечно, приятно, но, как всякие слова, они начинали терять свое значение. Ряды защитников уменьшались с каждым днем.
Недостатка в пленных мы, правда, не ощущали, но по своим настроениям это были лучшие большевистские части – они не годились для немедленной постановки в строй.
Нам не хватало солдат. Роты вновь снижались до 40—50 штыков.
Катастрофа приближалась, но, к счастью для себя, фронт ее еще не предвидел. Растянутые тонкой линией на сотни верст, войска пытались своею кровью и величайшей доблестью исправить недочеты тыла и организации. И как ядро, прикованное к ноге каторжника, стесняет все его движения, так и неустройство тыла, несовершенство военной системы и вся совокупность сделанных раньше ошибок парализовали порыв фронта.
Приближалась осень. Истомленные войска не имели теплой одежды. Резервов не было. Части воевали уже только своими кадрами. Дух бойцов явно изнашивался. И когда после занятия Орла и Брянска советская Москва готовилась к эвакуации и на фронт была двинута даже личная охрана Ленина – Латышская дивизия, добровольческое командование уже не имело сил, чтобы сломить несомненно последнее сопротивление.
Наступила агония фронта и трагический отход к Новороссийску.
Черниговскую и Киевскую группы ожидал крестный путь Бредовского похода.
В. Чернопысский[675]42-Й ПЕХОТНЫЙ ЯКУТСКИЙ ПОЛК В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ[676]
В некоторых военных журналах были напечатаны статьи, касавшиеся Якутского пехотного полка[677]. Мой отец прослужил в этом полку до предельного возраста и ушел в отставку в 1913 году, а мое детство и моя юность все прошли среди офицеров и солдат этого полка. В 1914 году, по окончании Виленского военного училища, я вышел в Казанский военный округ и тотчас же подал рапорт о назначении меня в Якутский полк, указав мотивы этой моей просьбы. Просьба моя была удовлетворена, и таким образом я начал свою офицерскую службу в рядах этого славного полка.
Будучи одним из ближайших сотрудников полковника Антоновича[678], нашего командира полка, в его попытках сформировать полк в Добровольческой армии, я хочу рассказать о действиях нашего полка во время Гражданской войны.
В октябре 1917 года я, как и многие другие офицеры, оставил мой родной 42-й пехотный Якутский полк и проживал у родителей в Волынской губернии. В июне месяце 1918 года я случайно вошел в связь с бывшим командиром полка полковником Антоновичем. Георгиевским кавалером ордена и оружия. Полк он принял в 1916 году, имея 45 лет от роду. Мы с ним встретились, и на этом свидании полковник Антонович сообщил мне о своем намерении сформировать Якутский полк на Дону. Для первой встречи он ограничился лишь этим, но сказал, что в Киеве он назначил полковника Лошакова руководить «центром связи» якутцев.
После встречи с полковником Антоновичем я вошел в контакт с полковником Лошаковым, моим командиром батальона во время войны, и от него узнал, что он занимался вербовкой и переброской якутцев на Дон. Система вербовки была такова: полковник Антонович устроился у гетманского правительства агентом по закупке скота в Херсонской губернии для оккупационных войск. Эта служба давала ему возможность набирать повсюду своих «представителей». Все эти «представители» были бывшими офицерами и были завербованы для кадра будущего полка и должны были быть переправлены в Южную армию.
В это же самое время украинское правительство формировало кадры для украинской 11-й дивизии, полки которой носили названия бывших полков Российской армии. При вторичной моей встрече с полковником Антоновичем я получил задание отправиться в город Луцк, где формировались кадры Якутского полка, чтобы узнать, кто там есть из якутцев, и сообщить им о планах полковника Антоновича. В Луцке я нашел 4—5 офицеров-якутцев, чьих фамилий я говорить не буду. Штаб полковника Антоновича находился в городе Балта, Херсонской губернии. Кажется, в конце июля я был вызван полковником Лошаковым в Киев, где получил распоряжение узнать, кто из офицеров согласен поехать на Дон. Из пяти человек согласились трое. Приехав с ними в Киев, мы узнали от полковника Лошакова о том, что мы должны выехать на станцию Миллерово, в Южную армию, куда он уже отправил других офицеров. Мне было приказано явиться в штаб Южной армии и доложить там настоятельную просьбу полковника Антоновича о том, чтобы из прибывающих офицеров была бы сформирована рота 42-го пехотного Якутского полка. Начальник штаба (кажется, генерал Штейфон) в этом категорически отказал. Получив отказ, я поехал в Новочеркасск, в штаб Донской армии, где и получил согласие на такое формирование при 5-м или 6-м полку Саратовского корпуса[679]. Явившись затем на станцию Белая Калитва, я показал предписание штаба армии командиру полка и получил и его согласие.
Вернувшись обратно на станцию Миллерово, я сообщил остававшимся там офицерам, что они могут ехать в полк, а сам с прапорщиком Бегловым возвратился в Киев для доклада полковнику Лошакову.
На станции Ромодан я узнал, что петлюровцы восстали против гетмана, а по прибытии в Киев нам стало известно, что бои идут на дальних подступах к Киеву. С прапорщиком Бегловым мы отправились к полковнику Лошакову, но его уже не было.
В это время в Киеве формировался офицерский отряд генерала Келлера, в который мы и поступили, попав на бронепоезд, которым командовал генерал Багинский[680], мой бывший начальник дивизии.
После сдачи Киева мы очутились в чужом городе без связи с кем-либо, без железнодорожного сообщения и без средств. К нашему счастью, здесь жила моя сестра, предоставившая нам временный приют.
Не помню уже, сколько времени прошло, во всяком случае, больше месяца, когда пошли поезда на Одессу. У нас были документы: мой – старшего писаря, а у прапорщика Беглова студенческий, и были воинские литеры на проезд по железной дороге. Мы и решили ехать в Одессу, но сначала заехать в Балту, где я думал найти полковника Антоновича. В Балте я узнал, что полковник Антонович скрылся, а в городе прочел расклеенный на стенах приказ петлюровского коменданта города, кажется капитана Садовского, в котором полковник Антонович объявлялся вне закона и с ним вместе и начальник полиции.
Решая, куда ехать дальше, мы узнали на вокзале, что на Одессу поехать нельзя – идут бои. Решили пробираться на Таганрог или в Крым, чтобы затем попасть на Дон. Доехав поездом до станции Помощная, мы узнали, что ни на Таганрог, ни на Крым поездов нет. Добравшись в товарном поезде, переполненном солдатами, до Николаева, мы попали на пароход, шедший как раз в Одессу.
На палубе парохода я случайно поднял с полу газету, в которой прочел приказ коменданта Одессы, подписанный… полковником Антоновичем. Сейчас же по приходе парохода в Одессу я помчался в комендантское управление. Спрашиваю: «Где комендант?» – и говорю, кто я. Мне отвечают, что я могу найти коменданта в «Московской гостинице», на Дерибасовской. Мы оба мчимся туда и находим там нашего полковника…
С этого дня начинается вторая фаза формирования Якутского полка. На следующий день я явился к полковнику Антоновичу в комендантское управление, где полковник Антонович