Этим попаданием наш бронепоезд потерял способность движения и остался беспомощно стоять под обстрелом красных. Вспомогательный наш поезд, следовавший позади «Офицера», сделал несколько попыток подойти, чтобы взять нас на буксир и вытащить из нашего беспомощного положения, но сам пострадал от снаряда, разбившего вдребезги один из вагонов, и сильный огонь красного бронепоезда не позволял ему приблизиться к нам.
Наконец вспомогательному поезду все же удалось подойти и взять нас на буксир и полным ходом вывести из-под огня. Доставленный сперва на станцию Томаровка поезд дальше был отправлен в Белгород для полного ремонта.
После этого случая я «закаялся» совершать такие «увеселительные прогулки» – в чистом поле, на коне чувствуешь себя увереннее.
С июля 1919 года полк вошел в состав 5-го конного корпуса генерала Юзефовича, в котором были две кавалерийские дивизии из регулярных кавалерийских полков (1-я и 2-я кавалерийские дивизии). Ингерманландский гусарский полк входил в 1-ю кавалерийскую дивизию.
Все лето полк, в составе 5-го конного корпуса, вел бои в Курско-Орловском направлении, а также принял участие в операции по освобождению Киева.
14 ноября 1919 года, как окончивший ускоренный курс Академии Генерального штаба, я был отозван из полка и назначен старшим адъютантом штаба 1-й Терской казачьей дивизии[313], которой командовал генерал Владимир Агоев[314] (его младший брат Константин Агоев[315] в той же дивизии командовал бригадой). В декабре 1919 года начальник штаба этой дивизии – Генерального штаба полковник Аметистов[316] – был куда-то командирован и я вступил в исполнение должности начальника штаба, в каковой должности и оставался весь тяжелый период неудач Добровольческой армии (и казачьих частей) почти до самой Новороссийской эвакуации. В конце февраля 1920 года я по своему желанию был откомандирован в свой полк, который нагнал на пути к Новороссийску.
В период, предшествовавший отходу Добровольческой армии к Новороссийску, ввиду наступивших неудач и понесенных больших потерь Добрармии как людьми, так и в конском составе, 5-й конный корпус, ряды которого сильно поредели, был сведен в одну трехполковую бригаду, командиром которой был назначен генерал Барбович (ингерманландец). В свою очередь, и Ингерманландский гусарский полк был сведен в трехэскадронный дивизион, который вошел в 1-й кавалерийский полк, командиром которого стал полковник Тихонравов.
В январе 1920 года Кавалерийская бригада генерала Барбовича отошла за Дон и стала в Батайске. В это время красные большими силами перешли в решительное наступление, угрожая жизненным центрам Донской области. 5 января 1920 года были получены сведения о движении к Батайску конной армии «Красного Мюрата» – Буденного, и поднятая по тревоге бригада генерала Барбовича была направлена на угрожаемый пункт переправы через Дон – у станицы Ольгинской.
6 января 1920 года бригада генерала Барбовича совместно с Терско-Кубанским корпусом генерала Агоева стремительно атаковала переправившиеся у станицы Ольгинской части Буденного и наголову разбила их, причем сам Буденный еле спасся, ускакав на тачанке.
В конце февраля 1920 года под станицей Егорлыцкой произошел самый крупный (за всю войну) конный бой нашей конницы с красной конницей Буденного и Думенко, в котором с обеих сторон участвовало до 20 000 конницы. В этом бою с нашей стороны был собран «кулак» из Донского корпуса генерала Павлова, Терско-Кубанского корпуса генерала Агоева и бригады генерала Барбовича. В этом столкновении двух крупных масс конницы первоначальный успех был на нашей стороне, и стремительной атакой бригады генерала Барбовича и нескольких казачьих полков красная конница была отброшена за реку Егорлык. Но успех не мог быть развит вследствие начавшегося разложения у казаков (особенно кубанских), не желавших больше воевать и покидавших ряды своих полков. Хотя это разложение коснулось не всех казачьих частей, но казачий дух был уже подорван и начался наш отход к Новороссийску.
Добровольческая армия сделала еще попытку взять инициативу в свои руки, но успеха не имела, и наше оставление Новороссийска с целью переброски в Крым было уже предрешено. В этом последнем бою под Егорлыцкой я еще был в штабе 1-й Терской дивизии.
Оглядываясь на пройденный Добровольческой армией тернистый путь в борьбе за Кубань, Дон, Юг России или на путях к Москве (Курск – Орел), я не могу не вспомнить с теплым чувством нашу жертвенную русскую молодежь, оставившую светлый, немеркнущий след на этом пути защиты чести России!
Какой страны история знает пример такого стихийного массового героизма юношей и мальчиков, добровольно отдавших свои жизни за Родину?! Разве можно забыть этих мальчиков – партизан Семилетова или Чернецова, своею грудью защищавших подступы к Новочеркасску или Екатеринодару от наступавших большевиков в то время, как возвращавшиеся в свои станицы «фронтовики» митинговали или держали «нейтралитет»! Разве можно забыть те сотни кадет и гимназистов, которые бежали из дома на Дон или Кубань, чтобы встать в ряды легендарных корниловцев, марковцев и дроздовцев или в ряды добровольческих кавалерийских полков?! Перед моим мысленным взором проходят, один за другим, эти герои, мальчики-воины… Я не помню их всех по именам, но и сейчас, после 55 долгих лет, стоят они перед моими глазами, как будто видел я их только вчера.
Вот маленький кадетик Сумского корпуса, звали его, кажется, Миша… Вытягиваясь, чтобы казаться выше, и стараясь говорить баском, он просится, чтобы я принял его в свой эскадрон.
– Да сколько же тебе лет?
– В будущем году пойдет семнадцатый!
(При раскрытии скобок оказывается, что сейчас-то ему всего пятнадцать лет!)
Когда я отказываюсь его принять, глаза Миши наполняются слезами.
– У меня никого нет. Мне некуда идти!
Скрепя сердце беру его в эскадрон, стараясь упрятать куда-нибудь побезопаснее. Увы, большевистская пуля его все же нашла. Маленькая могила его осталась где-то в кубанских степях.
А вот славный, немного застенчивый шестнадцатилетний гимназист Коля. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, это храбрый и толковый «солдат». Помню, когда конный корпус генерала Врангеля брал город Ставрополь, мой эскадрон получил задание – наступая со стороны женского монастыря, очистить предместье города от засевших в домах большевиков. Медленно двигаясь по улице, мой спешенный эскадрон с боем выбивал отстреливавшихся из окон и дверей красных. Под сильным перекрестным огнем цепь эскадрона должна была залечь поперек улицы. Коля лежал в нескольких шагах левее меня, служа мне связным для передачи приказаний. Какое-то движение правее меня привлекло мое внимание. Не глядя на Колю, я ему что-то сказал. Ответа не слышу. Поворачиваюсь к нему и вижу, что мой Коля лежит уткнувшись в землю, а из головы его течет струйка крови. Подбежавшие санитары вынесли его из цепи. Позже какой-то очевидец рассказал, что на перевязочном пункте Коля скончался на руках перевязывавшей его сестры милосердия.
Жалко мне было этого славного мальчика, и с тяжелым сердцем вычеркнул я его из списка эскадрона.
Проходит пять-шесть месяцев, и в один прекрасный день является в эскадрон не кто иной, как Коля! Как всегда застенчиво улыбаясь, докладывает, что под Ставрополем он не был убит, а только тяжело ранен, и просит зачислить его в родной эскадрон. Оказывается, как это часто бывает, очевидец перепутал и преждевременно «похоронил» Колю. Впрочем, через пару месяцев вторая пуля догнала бедного Колю и он пал смертью героя. Лежит он где-то под Харьковом.
А вот другие два бравых кадета Полтавского корпуса. Один ростом повыше, а другой маленький и очень живой. Сердце обливалось кровью при виде того, каких усилий стоило этому малышу поднимать тяжелое кавалерийское седло, чтобы по тревоге быстро поседлать свою лошадь! Но малые годы и небольшой рост не препятствие для подвига: посланные с важным донесением, мои полтавские кадетики с боем пробиваются через кольцо красных и доставляют донесение по назначению.
И много еще было их – этих сильных духом мальчиков-героев. Одни из них, исполнив до конца свой долг, лежат там – далеко, под родной, русской землей. Другие же, уцелев и украшенные Георгиевскими крестами, стали впоследствии отличными унтер-офицерами и даже офицерами, пополнив собой ряды выбитого командного состава…
Но я отвлекся от постепенности событий.
Как я уже сказал, бой под Егорлыцкой был последней попыткой командования Добровольческой армии отнять у красных инициативу в боевых операциях. Потерпев неудачу, Добрармия продолжила свой безостановочный отход к Новороссийску для эвакуации в Крым.
В Новороссийске сразу же обнаружился недостаток в плавучих средствах для перевозки такой массы войск. Вследствие этого пришлось не только бросить в порту в море всю артиллерию и броневые машины и оставить весь конский состав, но не хватало места, чтобы погрузить всех людей на пароходы, а потому большая часть казаков двинулась в конном строю вдоль берега моря на Туапсе и далее, к границам Грузии. Но Грузия отказалась пропустить их на свою территорию, и часть казаков вынуждена была капитулировать перед красными.
Более счастливыми оказались регулярные полки Добровольческой армии. Корниловцы, марковцы и дроздовцы успели обеспечить себя необходимым тоннажем и своевременно погрузиться. В то время как происходила их погрузка, кавалерийская бригада генерала Барбовича получила приказание задержаться на подступах к Новороссийску и прикрывать посадку на суда пехоты, и ей пришлось с боем удерживать красных, наступавших от Тоннельной. По получении известия, что большевики заняли Абрау-Дюрсо (место производства русского шампанского), в непосредственной близости от Новороссийска, бригада генерала Барбовича была брошена туда, чтобы выбить красных, угрожавших посадке частей Добровольческой армии на пароходы. По выполнении этой задачи бригада генерала Барбовича опять заняла оборонительную позицию, прикрывая погрузку.