А моральной силой, толкавшей белых воинов и вдохновлявшей их, было ясное понимание своей миссии – сохранить свои заветы и принести, если Бог позволит, в Россию свои старые, овеянные славой знамена, ибо они твердо верили, что «коммунизм умрет, Россия же – вечна». Это был наш лозунг тех дней, и во имя него можно было принести любую жертву.
С Галлиполи тесно связано имя последнего Главнокомандующего Русской Армией – генерала Врангеля. Хоть и оторванный от 1-го армейского корпуса (Галлиполи), генерал Врангель, находясь в Константинополе, всей душой, всем сердцем был со своими соратниками, а его редкие приезды в Галлиполи, когда ему удавалось вырваться из Константинополя, были для войск генерала Кутепова большим праздником.
Через туман далекого прошлого в моей памяти ярко встает картина одного такого приезда генерала Врангеля в Галлиполи. Такие приезды обыкновенно ознаменовывались смотрами и парадами войск корпуса генерала Кутепова.
Накануне смотра, по приезде генерала Врангеля, который на этот раз приехал в сопровождении старых английского и французского генералов, полки начали старательно готовиться к смотру. Каждый из нас сознавал все значение этого смотра, который должен был наглядно показать прибывшим иностранным генералам, что Русская Армия за рубежом – это не дезорганизованная толпа беженцев, потерявших всякий воинский вид (как они себе представляли), а стройная войсковая часть, повинующаяся своим начальникам, готовая в любой момент возобновить боевые действия против красных поработителей их Родины.
Приведя за ночь в порядок свое сильно потрепанное обмундирование, «освежив» краской отличительные части его (околыши фуражек, погоны и т. п.), полки рано утром вышли на большой плац между пехотным и кавалерийским лагерями и построились для встречи Главнокомандующего. День был хмурый и сырой…
Вдруг послышался шум идущих из города нескольких автомобилей… Не доезжая правого фланга выстроенных частей, автомобили остановились, и из переднего вышел генерал Врангель в сопровождении своего начальника штаба – генерала Шатилова. Их сопровождали английский и французский генералы со своими адъютантами, несколько греческих офицеров и десяток иностранных журналистов.
Корпус замер, пожирая глазами своего Главнокомандующего… Оркестр правофлангового полка грянул встречный марш и отчетливо послышался рапорт генерала Кутепова…
Стройная, высокая фигура генерала Врангеля с тонкой талией, затянутой в серую черкеску, его гордая посадка головы, орлиный взгляд – все обличало в нем «вождя Божьей милостью»… Под лучами проглянувшего в этот момент солнца генерал Врангель вышел перед серединой строя и поздоровался с полками: «Здорово, орлы!»
Не успел замолкнуть ответ, как воздух огласило громовое «Ура» доблестных полков, которое долго не умолкало. Приехавшие иностранные гости с удивлением смотрели на эту восторженную встречу, которой они не ожидали…
Обойдя все части корпуса, генерал Врангель опять встал перед серединой корпуса и обратился к своим соратникам с приветственным словом. Генерал Врангель ничего им не обещал – будущее по-прежнему оставалось туманным, но самое его появление среди нас наэлектризовывало и наполняло чувством обожания и веры в своего вождя. Вновь громовое «Ура» было ответом на слова генерала Врангеля.
Перейдя с прибывшими гостями на край поля, генерал Врангель приготовился пропустить полки церемониальным маршем.
Раздались громкие команды, грянул оркестр бравурный марш, и, твердо выбивая шаг, с выравненными как по линейке штыками винтовок проходят перед генералом Врангелем легендарные корниловцы с черно-красными погонами и белыми черепами на рукавах черных рубах; за ними черно-белые марковцы, бело-малиновые дроздовцы, синие алексеевцы, юнкера военных училищ…
Их сменяют идущие легким, эластичным шагом лихие кавалеристы: николаевские юнкера в алых бескозырках; желтые кирасиры Его Величества, голубые ингерманландские гусары, алые изюмцы, желто-коричневые ахтырцы и другие, с обнаженными шашками у плеча…
Это не были уже рожденные в условиях Гражданской войны добровольческие части – это были не уступавшие по выправке старым частям Императорской армии полки Русской Армии…
С нескрываемым изумлением и восхищением смотрели старые английский и французский генералы на это не поддающееся описанию зрелище и сами невольно вытянулись, отдавая честь проносимым старым, овеянным славой русским знаменам…
Вспоминается мне еще один глубокого значения парад, состоявшийся по случаю открытия в Галлиполи памятника умершим за время галлиполийского сидения белым воинам.
Для постройки этого символического памятника каждый из нас – от генерала до рядового – принес из лагеря по большому камню, из которых и был сложен этот памятник. Он имел форму большой пирамиды с железным крестом наверху.
Приказом по корпусу 1 июня 1921 года я был откомандирован от штаба Кавалерийской дивизии и назначен в Кавалерийское училище[318] для преподавания военных наук.
Кавалерийское училище было сформировано в Крыму, в Симферополе, полковником Генерального штаба Шукевичем[319] (бывшим питомцем Елисаветградского училища) из вольноопределяющихся кавалерийских полков, если не ошибаюсь, получивших среднее образование.
Юнкера училища были разбиты на два эскадрона. Ко времени эвакуации училища из Крыма начальником его был Генерального штаба генерал Прохоров[320] (бывший ингерманландский гусар). По прибытии училища 22 ноября 1920 года в Галлиполи, оно было размещено в городе, в старой, полуразвалившейся турецкой мечети, где юнкера едва не пострадали от обвалившегося потолка, после чего были переведены в другое здание, немного более сохранившееся.
Учебную часть возглавлял Генерального штаба генерал Линицкий[321] (инспектор классов). Ко времени моего назначения в училище в нем был некомплект преподавателей-офицеров Генерального штаба, так как среди старых офицеров Генерального штаба, находящихся в частях корпуса, не было желающих посвятить себя неблагодарному труду преподавания наук, при полном отсутствии не только учебников и учебных пособий, но и просто самой обыкновенной писчей бумаги и карандашей, да еще в условиях существования на полуголодном французском пайке. Поэтому незанятые места преподавателей были пополнены молодыми офицерами, причисленными к Генеральному штабу, то есть так же, как я, окончившими во время войны ускоренный курс Академии Генерального штаба.
Кроме меня, на преподавательские должности в Кавалерийское училище были назначены: полковники Козубский и Петельчиц[322] и ротмистр Шульгин[323] (все кавалерийские офицеры). Мне было предложено преподавание юнкерам военной топографии.
С энергией, свойственной молодости, мы взялись за создание учебной части, и скажу без излишней скромности, что вся тяжесть по составлению (за неимением учебников) записок по разным предметам, всевозможных таблиц и чертежей и т. п. легла исключительно на наши плечи. Полковник Козубский, помимо своих функций преподавателя тактики, исполнял также и обязанности помощника инспектора классов.
Как я уже упомянул, в нашем распоряжении не было никаких учебников, а потому каждому из нас пришлось основательно напрячь свою память, знания и способности, чтобы составить по своему предмету хотя бы краткие записки, снабдив их соответствующими чертежами и схемами. (Впоследствии, уже в Югославии, учебная часть напечатала наши записки и размножила их с помощью шапирографа.)
Не скрою, мне нелегко дался этот труд – восстановить в своей памяти и изложить на бумаге, в доступной для юнкеров форме, курс военной топографии, прослушанный мною еще в бытность мою самого юнкером. Между прочим, в дальнейшем, в Югославии, нас хорошо «отблагодарили» за наш жертвенный труд: как я уже сказал, при тяжелых условиях преподавательской деятельности (без всякого вознаграждения) в Галлиполи, желающих посвятить себя ей среди старых офицеров Генерального штаба не нашлось. Когда же в Югославии у генерала Врангеля от продажи части пароходов образовались некоторые материальные средства, чтобы платить небольшое жалованье преподавательскому составу, то сразу нашлись охотники на эти должности из старых офицеров Генерального штаба, в результате чего мы, причисленные к Генеральному штабу, были смещены со своих преподавательских должностей под предлогом, что мы, не прослушав полного курса Академии Генерального штаба, «не имеем права преподавать». Циничнее всего было то, что наши «заместители» продолжали вести преподавание по нами составленным запискам.
Строевая часть в училище тоже была поставлена очень основательно, благодаря отличному составу сменных офицеров – хороших строевиков. Большинство сменных офицеров были бывшими питомцами Елисаветградского кавалерийского училища.
Приказом Главнокомандующего – генерала Врангеля – 3 августа 1921 года Кавалерийскому училищу было присвоено имя старейшей нашей кавалерийской школы – «Николаевского кавалерийского училища». Конечно, о блестящей форме гвардейской школы, с ее красивым мундиром, кивером и «шассерами» с генеральским лампасом, не приходилось и мечтать! Единственно, что напоминало форму Николаевского кавалерийского училища, – это были перекрашенные в «алый» цвет бескозырки да домашними средствами сфабрикованные черно-красные «владимирские» пояса и желтые «этишкетные шнуры».
Бедные наши юнкера, воодушевленные славным именем гвардейской школы, из кожи лезли вон, чтобы походить на былых лихих юнкеров-николаевцев, и надо признать, что своей старательной выправкой и отчетливостью они искупали дефекты своего потрепанного обмундирования. Что же касается их внутреннего быта и соблюдения старых юнкерских традиций, то и тут, в меру своих возможностей, они были достойными наследниками своих славных «предков». Конечно, «тон» давали несколько старых юнкеров, поступивших в сформированное в Крыму училище. Было трогательно (и в то же время грустно) видеть, как эти юноши, почти дети, героически переносили условия своей более чем примитивной галлиполийской жизни, при вечном недоедании, и находили в себе силы не терять бодрости духа, учиться и щеголять своей подтянутостью и выправкой. А ведь «французский паек», на котором мы все сидели, был только-только чтобы не умереть с голоду.