екличках под видом больного.
С этими немцами доехал я до Варшавы и явился там к нашему военному агенту. Мне выдали документы на мое имя, дали секретное донесение генералу Врангелю. Пробыв дней десять под Варшавой, сел я с корнетом Балашовым (Переяславского драгунского полка) в поезд, шедший в Вену.
Все шло гладко до станции Скерневицы. Там польские жандармы арестовали нас и посадили за решетку. Впопыхах не дали вынести наш багаж из вагона – получите, мол, на границе! Я, признаться, не знал, как быть с секретным донесением генералу Врангелю – боялся обыска… Пришлось ночью разорвать и съесть документ и конверт с горькими лиловыми печатями. Лежа на цементном полу спиной к часовому, медленно и с расстановкой жевал я злополучное донесение. Жевал зря…
Наутро вызвали нас к жандармскому унтеру с седыми подусниками. Услышав мою фамилию, он чуть не встал во фронт. От моего польского жандарма так и несло царской сверхсрочной службой. Выяснилось, что нас приняли за большевистских агитаторов. Отпустили с извинениями, но вещей наших мы так больше и не видели. Все это было досадно и абсурдно…
Оказались мы вечером в Вене под проливным дождем и в одних пиджаках, с 2—3 кронами в кармане. Переночевали за одну крону в ночлежном доме с венгерскими коммунистами и всяким другим сбродом. Узнали, по счастью, что в датском Красном Кресте можно получить даровые билеты до Белграда: это было время переселения народов… Там дали не только билеты, но и по паре нижнего белья, которое мы с Балашовым тут же загнали на улице. Больше всего нас мучил голод. За выручку от проданного белья мы купили три большие краюхи хлеба на дорогу. Так странствовали белые офицеры, направляясь обратно в Крым… В элегантном ресторане Венского вокзала старорежимный кельнер был несколько удивлен нашим видом и тем, что мы скромно ограничились супом. Потребовалось трое суток, чтобы добраться до Белграда: три дня и три краюхи хлеба… Впрочем, почти все наши спутники походили на босяков, на нищих, и все жевали хлеб…
В Белграде старые знакомые нас обласкали, дали помыться, накормили, снабдили деньгами, предоставили возможность отдохнуть и прийти в себя.
Потом через болгарскую Варну мы вернулись в Крым, куда позднее из Польши прибыла и вся бредовская армия… В Крыму давался последний акт драмы Гражданской войны. Нас стало меньше, а красных больше. Надежды оставалось мало, откровенно говоря – никакой.
КРЫМЦЫ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА В ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ, ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ ЮГА РОССИИ И В РУССКОЙ АРМИИ. 1918—1920 годы[462]
Весной 1918 года с приходом германских войск в Крым восстановилась в Симферополе нормальная жизнь. Смогли и остававшиеся в городе крымцы собраться и обсудить создавшееся положение. Собралось 15 господ офицеров и решено было обязательно восстановить полк в рядах Добровольческой армии. Некоторые господа офицеры уже смогли пробраться в Добровольческую армию. Первыми были ротмистр Двойченко[463], совершивший так называемый Дроздовский поход[464] из Ясс в Новочеркасск в должности командира 2-го эскадрона конного дивизиона (в будущем 2-го офицерского конного генерала Дроздовского полка) и штабс-ротмистр Семичев[465], который, несмотря на изуродованную больную ногу, был участником 1-го Кубанского генерала Корнилова Ледяного похода.
Под германской оккупацией формирование полка было, конечно, невозможно, но приготовления к формированию уже начались, а как только германские войска эвакуировались из Крыма, и Крым был занят частями Добровольческой армии, то на основании приказа командующего Крымско-Азовской армией от 7 декабря 1918 года сразу же был сформирован Кадровый эскадрон Крымского конного полка.
Полковник Бако[466], как старший штаб-офицер полка, поместил в местной газете объявление следующего содержания: «Приказом Добровольческой армии и с согласием краевого военного министерства в г. Симферополе формируется кадровый эскадрон Крымского конного полка. Всем чинам Крымского конного полка предлагаю вступить в ряды родного полка. Кавалеристов офицеров, юнкеров, вольноопределяющихся и добровольцев приглашаю в полк на общих для Добровольческой армии основаниях. Прием заявлений будет производиться с 7 декабря с 10 до 12 ч. дня в здании Офицерского собрания Крымского конного полка. Полковник Бако».
Помимо своих кадровых крымцев, откликнулось много офицеров, как кавалеристов, так и из других родов войск; много добровольцев из учащейся молодежи явилось для зачисления в ряды полка; широко откликнулось татарское дворянство (мурзы), но татарские народные массы остались глухими к призыву полковника Бако. Произошло это по причине очень большой агитации крайне левонастроенной и шовинистической грунты из татарской интеллигенции, призывающей татар не идти в ряды Добровольческой армии, и в частности в Крымский конный полк, поскольку он формируется на общих добровольческих основаниях. Но все же главной причиной отказа татар вступать в ряды полка считалось их опасение, что в случае неудачи Добровольческой армии в Крыму их ожидает тогда со стороны большевиков полное уничтожение; ведь после первого выступления против большевиков они очень пострадали, а если еще раз выступят добровольно, то будет значительно хуже. Если была бы мобилизация, то тогда им было бы оправдание. Но мобилизации не было!
Жаль, что не пошли татары в полк. Хорошие были солдаты, стойкие, отличные в разведке, исполнительные; потом, когда была объявлена мобилизация, они все же пошли, но пока пришлось примириться с их отсутствием. Тем не менее дело формирования «кадрового эскадрона» пошло очень успешно. Все приходившие со своими лошадьми назначались в конный взвод, а остальные в пеший. На первой неделе формирования уже был полный комплект, а через месяц «кадровый эскадрон» развернулся в дивизион. 1-й и 2-й эскадроны лошадей не имели, а конный взвод, превратившийся в конный эскадрон, был назван 3-м. Вместо татар 1-й и 2-й эскадроны пополнились добровольцами немцами-колонистами, стремившимися в Добровольческую армию, чтобы иметь возможность защищать свои семьи и имущество от большевиков-коммунистов. Почти все добровольцы приходили хорошо одетыми, что было очень важно, так как в дивизионе запасов обмундирования не имелось и рассчитывать на интендантство пока еще не было никакой надежды. Большинство уже служило в армии, были обучены, грамотны, и не потребовалось много труда со стороны господ офицеров, чтобы превратить эскадроны в настоящие боевые подразделения, напоминающие старые, императорские. При разворачивании «кадрового эскадрона» в дивизион была сформирована и пулеметная команда; получено было 4 кольта и 4 «Люиса»; нашлись отличные пулеметчики. Также сформировали команду связи и необходимый обоз.
К началу формирования оказались налицо или в ближайшие дни после 7 декабря 1918 года прибыли к полку следующие коренные господа офицеры полка: полковники Г.А. Бако, М.М. Петропольский[467], Е.А. Зотов[468], Э.Ф. Мартыно[469], А.П. Рыбасов[470], И.К. Нарвойш[471], ротмистры К.П. Баженов[472], В.Т. Юрицын[473], П.Н. Лесеневич[474], штабс-ротмистры Л.К. Глазер[475], В.Я. Ван-Воорендейк[476], К.А. Каблуков[477], А.И. Лихвенцов[478], С.М. Муфтий-Заде[479], П.П. Росницкий[480], А.Е. Люстих[481], поручики В.А. Эммануель[482], К.Я. Бехтольд[483], В.Е. Апанасенко[484], Н.Ф. Шлее[485], А.А. Одель[486], В.И. Воблый[487], А.К. Решко[488], князь Г.В. Кудашев 1-й[489], Г.Н. Лесеневич[490], князь Е.В. Кудашев 2-й[491], Л.И. Петерс[492].
Полковые казармы снова оживились, открылось полковое офицерское собрание. Верхний этаж был занят летчиками, а весь нижний оставался для офицеров полка. Столовая была устроена в библиотеке. Почти все офицеры полка и почти все вновь прикомандированные столовались в офицерском собрании. Кухней и буфетом снова распоряжался старый полковой «метрдотель» Яков, сопровождавший полк и во все время Первой мировой войны.
Временно командующим дивизионом был полковник Бако; старшим штаб-офицером и помощником командира по хозяйственной части – полковник Петропольский; помощником по строевой части – полковник Мартыно; адъютантом был назначен штабс-ротмистр Глазер; командиром 1-го эскадрона – полковник Рыбасов; командиром 2-го эскадрона – полковник Смольский (коренной офицер 19-го драгунского Архангелогородского полка, литовский татарин по происхождению); командиром 3-го эскадрона – ротмистр Баженов; назначены были: начальником пулеметной команды – полковник Зотов; начальником команды связи – штабс-ротмистр Каблуков; казначеем – поручик Воблый;