Хотя по всем признакам никакой обороны города не предвиделось, но так как все предыдущее время прошло в слухах о готовности петлюровцев до последней возможности защищать Могилев, то наш командир полка решил повести на город наступление, распределив всем частям отряда полосы наступления, начиная от реки Днестра. Но никакого сопротивления не было оказано, и все части отряда, теперь названного «Могилевским», без боя, как на параде, вошли в город, радостно приветствуемые населением. В Могилеве полку был дан шестидневный отдых. Таманцы и лабинцы в ближайших селах, расположенных к северу от Могилева, также стали на отдых. С артиллерийским взводом, считавшимся нами уже совсем своим, а также и с двумя пехотными ротами, Симферопольской офицерской и Житомирской, пришлось расстаться; все они вернулись в свои постоянные части. Вместо артиллерийского взвода придавалась полку конно-горная батарея полковника Батурского[526], но она еще не прибыла. В Могилеве осталось брошенным большое войсковое имущество, в том числе бронепоезд и много груженых вагонов; пришлось выставлять караулы до прибытия коменданта города и комендантской команды, которые, к нашему благополучию, прибыли уже на третий день. На другой день по занятии Могилева присоединился к отряду конвой генерала Слащева и бывшие при нем две сотни лабинцев. Конвой сразу же убыл в штаб генерала Слащева, а Лабинские сотни вернулись в свой полк. В Могилеве поступило в наши ряды человек двадцать добровольцев; конные эскадроны пополнились несколькими лошадьми и седлами. 1-й эскадрон стал уже весь конный, хотя и с малым числом рядов, всего в строю было 55 всадников; 3-й и 4-й эскадроны были немного крупнее; всего официально считалось 215 шашек. Пешие эскадроны сошли на нет. Все, что представляло собою пешую часть 1-го эскадрона, пошло на пополнение конных эскадронов; 2-й эскадрон, в последних боях понеся значительные потери, также пополнил немного конные эскадроны и остался в составе всего лишь двадцати человек. Полковник Туган-Мирза-Барановский не хотел расстраивать эскадронную организацию и оставил 2-й эскадрон как кадр будущего разворачивания эскадрона. Только с 1 ноября удалось в Симферополе начать формирование запасного эскадрона. Севастопольским воинским начальником была назначена партия мобилизованных солдат для Крымского конного полка в числе ста человек; по прибытии в Одессу, кроме трех унтер-офицеров, все остальные разбежались.
Все дальнейшее движение полка от Могилева-Подольского до польской границы произошло без боев. 9 ноября занят был город Новая Ушица. Здесь получены были сведения о том, что поляками занят город Каменец-Подольский и что правительство Украинской народной республики спешит по железной дороге на Проскуров, в надежде проскочить его до подхода частей Добровольческой армии. Из Новой Ушицы, по приказанию командующего войсками Новороссийской области, 2-й Лабинский и 2-й Таманский конные полки Кубанского казачьего войска убыли из отряда для переброски на Киевский фронт. Здесь же присоединилась к полку конно-горная батарея полковника Батурского. На другой день по прибытии в Новую Ушицу была послана делегация к начальнику польского гарнизона в город Каменец-Подольский, во главе которой назначен был штабс-ротмистр Люстих, его ассистентом поручик фон Фе и переводчиком вольноопределяющийся младший унтер-офицер Юзефов; сопровождало их трое всадников. Принята была делегация весьма корректно и установлены если и не дружеские, то все же добрососедские отношения.
Во время пребывания в Новой Ушице дошли до нас слухи о большом поражении наших войск около Орла. Никто не мог еще представить себе, что это было началом трагедии, закончившейся Новороссийской эвакуацией. Здесь, у польской и румынской границ, мы себя еще чувствовали победителями. После поражения войск Петлюры на фронте армий Новороссийской и Киевской областей происходили перегруппировки. Крымскому конному полку было приказано в спешном порядке перейти в город Проскуров на смену 1-го Симферопольского офицерского полка. 25 ноября после нескольких переходов полк прибыл в Проскуров, только дня три назад занятый нашими войсками. В городе еще не знали, так же как и мы, о начавшейся трагедии белых армий. В меньшем масштабе в Проскурове происходило то же самое, что было в Одессе: приветствия и выражения радости по случаю избавления горожан от произвола петлюровцев, торжественные приемы, устройство вечера с открытой сценой и сбором в пользу отряда, занявшего Проскуров, хотя это все, в сущности, нас не касалось, так как мы пришли лишь на смену того отряда, который избавил проскуровских жителей от гнета петлюровской власти. Но как все это объяснить и исправить? Отряд, занявший Проскуров, уже далеко (1-й Симферопольский офицерский полк), жители даже не знали названия этого отряда, а про нас уже сложили песню, которую распевала приятным голосом певица со сцены на вечере, устроенном в честь нашего полка. Впрочем, все эти приветствия относились, конечно, вообще ко всей Добровольческой армии. Но крымцы не только были заняты приемом приветствий проскуровцев, а также продолжали свои боевые действия. 3-й и 4-й эскадроны продвинулись дальше, зайдя в пределы Волынской губернии. Везде население радушно их встречало, петлюровцев нигде не было, также не было еще и красных. Разъезды наши иногда встречали отдельные мелкие группы всадников (от двух до пяти человек), которые сразу же быстро исчезали; вероятно, это были разведчики многочисленных банд разных атаманов, хозяйничавших в этом районе. Наши эскадроны дошли до города Староконстантинова и до местечка Любар, откуда были вызваны обратно в Проскуров, где 4 декабря весь полк был погружен в эшелоны и по железной дороге прибыл на станцию Жмеринка. По всему фронту Вооруженных сил Юга России отступление продолжалось. В Проскурове крымцы находились далеко впереди остальных частей, поэтому и приказано было сделать сразу такой большой отход до Жмеринки. Полку была дана задача прикрывать эвакуацию Жмеринского железнодорожного узла, а также вести борьбу с бандами, окружающими район Жмеринки. С другой стороны, наше командование стремилось установить дружеские отношения с атаманами, и даже специально для переговоров с главным атаманом был послан Генерального штаба полковник Перевалов[527], проехавший через станцию Жмеринка куда-то в сторону города Винницы. В Жмеринке расстались мы с нашей конно-горной батареей, прислуга которой вся была заражена сыпным тифом. Во время похода от Новой Ушицы до Проскурова ежедневно полковник Батурский докладывал полковнику Туган-Мирза-Барановскому о том, сколько орудий может стрелять: и в Проскурове уже в случае необходимости ни одно орудие не могло поддержать полк своим огнем; вся батарея была погружена в Проскурове в вагоны и по прибытии в Жмеринку отправлена далее в сторону Одессы. В нашем полку тоже были тифозные заболевания, но пока еще лишь отдельные случаи. Заболел и корнет Кокораки; после нескольких дней пребывания в госпитале он скончался. Во время нашей стоянки в Могилеве-Подольском, как прослуживший в полку более шести месяцев, он был принят обществом господ офицеров в постоянный состав полка. Вместе с корнетом Кокораки были приняты еще корнет Козырев, корнет Тулумбиев и поручик Утин. Корнеты Кокораки и Козырев – бывшие вольноопределяющиеся полка, произведенные в прапорщики запаса и отбывавшие в полку лагерные сборы; корнет Тулумбиев из прапорщиков запаса; поручик Утин до прикомандирования к полку служил в 1-м офицерском генерала Маркова полку.
В Жмеринке полк поместился в казармах 3-й стрелковой бригады, хорошо устроенных и находившихся в сосновом лесу. Городок был плохенький, но мог гордиться своим роскошным вокзалом. В полку работы было много. Эвакуация станции задерживалась, и, несмотря на установившиеся союзнические отношения с атаманами, мелкие банды продолжали грабить население; приходилось их разгонять, а при удаче ловить и арестовывать; попадались и более крупные партии грабителей, и доходило иногда и до перестрелки. Войска Новороссийской области, так же как и на всех других фронтах, отходили, и когда наш полк прибыл в Жмеринку, то находились уже на линии Умань – Вапнярка. Как остров среди океана, находились крымцы среди шаек союзников атаманов. Наконец 17 декабря получен был приказ выступить походным порядком на Рахны, Вапнярку, Крыжополь, Бирзулу. Командир полка приказал только конным эскадронам налегке идти походным порядком. Больные, число которых сильно увеличилось, а также и все остальные пешие посажены были в вагоны; погружены были и все повозки, включая и пулеметные двуколки. Эшелон этот двигался медленно, останавливаясь на всех ночлегах конных эскадронов. На ночлеге в Крыжополе заболел полковой адъютант, и временно исполняющим должность адъютанта назначен корнет Джаксон. 23 декабря по прибытии на станцию Бирзула конные эскадроны также были погружены в эшелоны; 24-го отбыли из Бирзулы, и 26-го утром полк двумя эшелонами прибыл в Одессу. Предполагалась немедленная посадка полка на пароход Добровольного флота «Владимир», но пароход находился в ремонте, и спешная отправка полка в Севастополь откладывалась на какое-то неопределенное время. Прибавлялись новые больные, но все же и некоторые старые больные поправлялись. Службу полк нес только свою внутреннюю. До сего времени в полку еще не было своего постоянного врача. Обыкновенно навещали полк врачи из ближайших войсковых частей, а по приходе в Одессу был назначен врач, но опять лишь временный. Почти месяц провел полк в Одессе. На 23 января 1920 года была назначена погрузка полка на пароход Добровольного флота «Саратов», а 22 января, накануне погрузки, из штаба командующего войсками Новороссийской области генерала Шиллинга пришло приказание срочно выслать один эскадрон в распоряжение командира 2-го армейского корпуса, находящегося где-то в районе города Николаева. Так как не было вполне боеспособного эскадрона, то пришлось составить сводный эскадрон, который под командованием штабс-ротмистра Лихвенцова, при шести младших офицерах и 69 строевых нижних чинах, убыл в распоряжение командира 2-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Промтова (бывшего начальника 82-й дивизии 33-го армейского корпуса).