Прошло много лет. Из памяти начинают улетучиваться не только фамилии, но даже подробности событий, которые следует отметить в истории своих частей.
Гренадерам не везло – им не удалось окончательно сформироваться. А жаль – у старых гренадер было горячее желание иметь свою часть. Что было причиной – сказать трудно: малое ли количество кадровых гренадер или вручение полков командирам не гренадерам, не заинтересованным в создании чуждой им части.
Первая гренадерская часть зародилась в Марковском полку Гренадерской ротой, которой командовал полковник Кочкин (12-го гренадерского Астраханского полка). Когда же начала формироваться Южная армия, то в ней был создан 2-й Сводно-гренадерский полк, где гренадеры составляли 2-й батальон. Полком командовал полковник Веревкин, бывший командир 5-го гренадерского Киевского полка. Полк участвовал в боях под Богучаром, Павловском и Бобровом.
По расформировании Южной армии гренадеры вместе с полковником Стремским отправились в город Екатеринодар, где полковник Кочкин формировал гренадерскую часть.
Окончательно сформированный в городе Армавире, Гренадерский батальон был отправлен в Торговую, где и принял участие в боях на реке Маныч в районе станицы Великокняжеской.
Отсюда батальон для развертывания в полк перешел в станицу Егорлыкскую. Сформировано было 16 рот, носивших наименования своих полков. Из станицы Егорлыкской полк отправился в город Царицын, где развернулся в дивизию, влив в себя остатки Астраханского и Саратовского корпусов. Дивизию принял генерал Писарев.
Дойдя до города Камышина, дивизия, ввиду начавшегося отступления фронта в августе 1919 года, отошла под Царицын, где сдерживала наступление большевиков. В октябре гренадеры, когда Волга уже начала покрываться льдом, перешли на другой берег, но из-за изменившейся обстановки должны были через несколько дней вернуться. В это время дивизией уже командовал генерал Чичинадзе.
Дивизия, простояв до января 1920 года под Царицыном, начала отступать. Во время отступления на одной из станций железной дороги вблизи Царицына был сделан ночной набег большевиков. Зарублен был начальник дивизии, ранен в руку начальник штаба дивизии полковник Яковлев и взят в плен в числе других временно командующий полком 2-й гренадерский дивизии. Дивизию принял генерал Виноградов[616].
Проходя Гнилую Балку, на идущую походным порядком дивизию наскочил отряд большевиков, прорвавшийся сквозь донские части генерала Павлова и захвативший много офицеров в плен; несколько человек было зарублено.
На пополнение дивизия прибыла в город Екатеринодар, а 5 марта вышла на город Новороссийск. В пути, в станице Крымской, вследствие полученного распоряжения, дивизия, из-за своей малочисленности в личном составе, влилась в Алексеевский Партизанский полк[617] отдельным батальоном.
С Алексеевским полком прибыла в город Новороссийск и затем с ним же в город Керчь. В Керчи Гренадерский батальон вместе с Алексеевским полком влился в 152-й пехотный Виленский генерала Алексеева полк. По выделении гренадер из Виленского полка совместно с Алексеевским полком нес охрану побережья.
Вместе же с Алексеевским полком – третьим батальоном – ходил в десант на Кубань, высадившись выше Приморско-Ахтырской станицы. Сейчас же по высадке, оставив Кавказскую роту в Ахтарской, три роты двинулись в Свободные Хутора. Тридцать верст офицеры несли ящики с патронами. Позиции заняли, пройдя Свободные Хутора.
Бой начался в 3 часа ночи 2 августа 1920 года. Наступала большевистская дивизия с орудиями. Гренадеры, несмотря на потери, держались до двух часов дня. Не получая приказаний, не видя помощи, командир батальона полковник Смирнов приказал отступать. Большевики, преградив отступление к железной дороге, рубили всех, на кого натыкались. Зарублен был и полковник Смирнов. Наконец в пять часов дня большевики были выбиты.
3 августа было похоронено вблизи железнодорожной будки 59 человек. Всего же погибло более ста человек. Этот печальный день остался навеки в памяти гренадер, и ежегодно в этот день – 2(15) августа – гренадеры служат панихиду по своим павшим товарищам. 3-й батальон Алексеевского полка перестал называться Гренадерским.
Перед самым уходом из Крыма в Акимовке начал формироваться Гренадерский полк. Формирование было поручено неизвестному старым гренадерам молодому полковнику Новицкому. Старые гренадеры не уходили из Алексеевского полка и перенесли с этим полком всю страду перехода за Днепр.
В Галлиполи я не видел отдельной гренадерской части.
К. Попов[618]ВОСПОМИНАНИЯ КАВКАЗСКОГО ГРЕНАДЕРА[619]
После объявления самостоятельности Грузии русским с каждым днем становилось все тяжелее и тягостнее жить на территории вновь образовавшейся республики. Правда, здесь не было кровавых гонений в виде массовых расстрелов и прочих видов истребления людей инакомыслящих, как это имело место в пределах Советской России, но объявление национализации всех государственных учреждений выкинуло за борт громадное количество русского чиновничества и мелких служащих, которые громадной волной устремились на Украину, где в то время было у власти гетманское правительство. Что касается бывшего русского офицерства, то новое правительство ограничилось снятием с него формы и запрещением иметь оружие.
В другой республике, образовавшейся на территории Закавказья, – Армении, – обстановка для русского населения сложилась более благоприятно. Армяне относились к русским вполне лояльно и более сердечно, русское офицерство, например, широко принималось на службу в Армянские национальные части, дисциплина в которых по тому времени была на значительной высоте.
Зная это, часть наших офицеров-эриванцев[620] поступила на службу к армянам; так, например, мне было известно, что, кроме офицеров нашего полка армянской национальности, у них служили: наш бывший командир полка генерал Вышинский[621], мой командир батальона полковник Тимченко, наш бывший адъютант подполковник Шлиттер, капитан Тихонов и подполковник Снарский. По их отзывам, им служилось хорошо. Между прочим, когда умер у них на службе генерал Вышинский, государство приняло похороны его на свой счет, а вдове назначило солидную пенсию.
Все это не улыбалось мне, я отлично сознавал, что ни в одной армии, кроме родной Русской, служить бы не мог, а потому предпочел временные мытарства по базару более сносному положению в войсках.
К этому периоду времени относится мое сближение со штабс-капитаном нашего же полка Пивоваровым, жившим как раз напротив меня по NN улице. Миша Пивоваров, как называли его у нас в полку, был до того времени мне мало известен. Он незадолго перед революцией перевелся к нам в полк из 201-го Потийского полка. Перевод застал его в госпитале, где он лечился после ужасного ранения в область живота, полученного им 31 мая 1915 года в бою у Тухлы, в котором он командовал одной из рот Потийского полка. Это был тот Пивоваров, который принимал непосредственное участие в атаке немцев на Бзуре у Конского Брода в ночь с 6-го на 7 декабря 1914 года вместе с капитаном Сабелем. Стремление его в наш полк было столь сильно, что будто бы, когда получилось известие о состоявшемся Высочайшем приказе о переводе, он сказал: «Ну, теперь я знаю, что не умру». И действительно, оправившись от ран, он немедленно отправился в полк, где его временно назначили командиром нестроевой роты, учитывая то обстоятельство, что он еще не вполне оправился после полученных тяжелых ранений. Про последнее назначение Миша всегда говорил: «Это единственное темное пятно в моем послужном списке».
В августе месяце 1918 года в Тифлис приехал последний командир Эриванского полка полковник Пильберг[622] – наш общий друг. От него мы узнали, что полк расформирован в Туле, где сданы все дела и архивы, а знамя отвезено им в… и сдано на хранение одному верному человеку.
Однажды, зайдя как-то вечером ко мне, Пильберг сообщил, что он решил ехать в Добровольческую армию, о которой у него будто бы имеются кое-какие сведения. Ни Пивоварова, ни меня он с собой не звал и вскоре действительно уехал.
Слухи о появлении частей Добровольческой армии на Дону к тому времени стали все шириться, и какая-то смутная надежда не стала давать покоя. Вот я узнаю, что группа нашей молодежи, которых я не знал даже в лицо, а знал только по фамилиям, отправилась в Добровольческую армию. Я переговорил с Мишей и увидел, что он полон тех же желаний, что и я, и мы принципиально решили ехать – как только представится первый удобный случай.
Прошел еще месяц, как однажды я сталкиваюсь на улице с нашим бывшим уважаемым и любимым начальником дивизии генералом В.П. Шатиловым[623]. От него я узнал, что ехать в Добровольческую армию можно и нужно и что от него же можно будет получить необходимые сведения и указания.
Ровно через три недели, 2 декабря 1918 года, мы с Мишей, ликвидировав все дела, а главным образом все вещи, ибо ехать приходилось на свой счет и нужны были деньги, садились на поезд, отправлявшийся в Поти. С нами ехала жена Пивоварова, женщина-врач, пожелавшая также принести посильную помощь в области, неразрывно связанной со всякими военными действиями.
Прождав два дня парохода, мы наконец попали на прекрасный пароход «Великая Княгиня Ксения», отходивший в Новороссийск. Погода благоприятствовала путешествию, и все было бы прекрасно, если бы Миша не простудился при погрузке. Спустившись в каюту, он сразу слег с повышенной температурой.