[634] (эриванец), 6) командир батальона полковник Талише (мингрелец), 7) командир 1-й Эриванской роты полковник Гранитов (эриванец), 8) помощник командира роты штабс-капитан Попов (эриванец), 9) младший офицер поручик Борис Силаев (эриванец), 10) младший офицер поручик Богач (эриванец), 11) младший офицер поручик Мохов (эриванец), 12) младший офицер поручик Мохов (эриванец), 13) младший офицер прапорщик Шаталов (эриванец), 14) кадровый подпрапорщик 13-й роты Гончаров (эриванец).
Грузинская рота: 1) командир – штабс-капитан Засыпкин, 2) помощник – прапорщик Осадчий (бывший подпрапорщик Грузинского полка), 3) прапорщик Абт, 4) поручик Жильцов.
Тифлисская рота: 1) командир роты – поручик Резаков, 2) фамилии не помню, 3) фамилии не помню.
Мингрельская рота: 1) командир – штабс-капитан Лепин, 2) помощник – подпоручик Шах-Назаров, 3)…
Пулеметная команда: начальник – поручик Братшау-младший, штабс-капитан Братшау-старший; младшие офицеры: поручик Линьков, поручик Павлов.
Команда связи – капитан Гаврилов (мингрелец).
При штабе полка: поручик Богомолов (мингрелец), командир нестроевой роты – штабс-капитан Мельницкий.
В таком составе застал я формирующийся полк. Для формирования дивизии были отведены так называемые студенческие казармы – бывшие казармы N полка, стоящие на высоком месте недалеко от Волги. Мы, эриванцы, собравшиеся в далекий и чуждый Царицын для формирования полковой ячейки, понимали, что нас мало, что многие могли быть с нами, но их не было. Причин, почему их не было с нами, было много. Одни, да будет им стыдно, как всегда, старались не делать того, что могут сделать другие; это те самые, что в Германскую войну не успели побывать ни в одном бою, это типичные тыловики «ловчилы», за которыми не должно сохраниться почетное имя «лейб-эриванцы», имена их всем эриванцам хорошо известнцы, и я не возьму на себя труда перечислять их имена. Ко вторым относятся те, что из-за причин материального свойства не могли оторваться от семьи, от полученной уже службы и пр.
Тех жаль, потому что они забыли слова: «И для славы его не жалей ничего».
Третьи, возвращаясь из плена, заблудились, если так можно выразиться. Так заблудились наши доблестные однополчане, подпоручики Зуев и Долженков[635]; первый, попав в 11-й Донской полк, а второй – в лейб-гвардии Гренадерский. Оба они сумели поддержать славу полка на стороне, и, конечно, не их вина, что они не нашли нас, а мы их.
И наконец, к последней группе нужно отнести тех, что погибли героями в самом начале Гражданской войны, предпочитая смерть позору.
Мы знаем и запомним светлые имена: капитана Бориса Гаттенбергера[636], капитана Николая Четыркина, поручика Дмитрия Белинского и подпоручика Солнцева. Мы гордимся этими именами, как и тем, что нет ни одного эриванца с революционным именем, что нет ни одного эриванца в Красной армии. Этим мы доказали, что двум богам не молились… Нас было мало, но недаром говорят: «Дело не в количестве, а в качестве», – и действительно, если разобрать всех начальствующих с точки зрения военных качеств, то аттестация получится выдающаяся и не будет удивительно, что четырехротный полк сначала силою 500, а потом 400 штыков делал такие дела, которые могли сделать честь истории любого полка старой Императорской армии. Кто из эриванцев не знал спокойного, выдержанного, умного и хитрого Густава, кто не побаивался его колючего языка? Этот офицер увел с честью с фронта остатки Эриванского полка, унес его святыню – знамя и передал его в надежные руки, веря в светлое будущее России и в воскресение полка.
Этой верой Густав заражал младших и, указывая им верный путь, обильно и часто орошал его своею благородной кровью.
Таков был командир. Его помощник, Илларион Иванович Иванов, офицер Тифлисского полка, закаленный в боях воин, еще в Японскую войну пронизанный двумя пулями навылет в грудь, невозмутимый на поле боя, высокогуманный человек, тонко понимающий психологию русского солдата. Его невольные ошибки искуплены его геройской смертью.
Что касается третьего героя, А.Г. Кузнецова, этого железного человека с необычайной силой воли и духа, то при одном воспоминании о том, что его уже, быть может, нет в живых, становится жутко, ибо на нем и на его имени у меня зиждилась и зиждется надежда о будущем полка.
О Гранитове, моем ротном командире в Гражданскую войну, я получал представление как о боевом офицере – впервые, точно так же, как и он обо мне. И должен признать, что, будь Гранитов в полку с самого начала войны, его имя стояло бы наравне с именем Сабеля, Пильберга, Геттенбергера, Хржановского, а полк несомненно увеличил бы формат страниц своей истории, дабы дать место описанию дел и этого офицера.
Признавая, что все остальные офицеры полка были доблестны и храбры, что будет видно из дальнейшего повествования, я хочу сказать несколько слов о дорогом и незабвенном Борисе Силаеве.
У нас в полку было много сверстников Бориса – сыновей или родственников наших же офицеров, но из них настоящим эриванцем был только Борис. В нем первом закипела молодая горячая кровь, которая по непроторенной дорожке толкнула его в туманную еще тогда Добровольческую армию. Это он в многочисленных и никому из нас не известных, но страшных по жестокости боях под Армавиром, Ставрополем, в Ингушетии и на Маныче, среди чужих, гордо произносил имя родного полка, когда случайные соратники его, удивленные неустрашимостью и никогда не покидающим его прекрасным настроением, интересовались именем полка, его воспитавшего. Он был тем мстителем от нашего полка, который дал понять русскому народу в тот особенно страшный период Гражданской войны, что офицер тоже человек, что он так же хочет жить, как и все, и имеет на это больше прав, так как больше и сознательнее любит Родину… и что когда преступно направленная рука народа попыталась задушить офицерство, то оно в лице таких же, как Борис, не дало зарезать себя, подобно агнцу, а решило умереть с оружием в руках, как подобает каждому храброму офицеру; Четыркин и Белинский могут спать спокойно… они отомщены.
Таков был офицерский состав полка. Гренадеры из мобилизованных и пленных красноармейцев на первый взгляд не внушали доверия, да многие и в действительности больше симпатизировали красным, чем нам, но и среди них были не только лояльные солдаты, но и убежденные противники большевиков. Из старых кавказских гренадер к нам попали двое, 9-го года службы, – эриванец и тифлисец, оба верные люди.
В общем, нужно сознаться, идти в первый бой «со многими неизвестными» было довольно жутко, но я возлагал большие надежды на то, что после первого боя все ненужное и вредное отсеется; так оно и случилось. Так стоял вопрос укомплектования личным составом; что касается вооружения, то нужно отметить, что новоявленное чудо Гражданской войны – пулемет на тачанке имелся у нас в полку в количестве шести экземпляров «максима» и с этой стороны мы, казалось, были обеспечены. Обмундирование у офицеров и солдат было пестрое – добровольческое. Особенно курьезным был Борис Силаев, в штатских ситцевых брюках в полоску с обмотками и в онучах, так как незадолго перед этим, когда он был еще в Сводно-гренадерском батальоне, его вещи, вместе с обозом, достались после какого-то неудачного боя красным. Купить же новое в то время не представлялось никакой возможности по скудности офицерского жалованья.
26 июля в 4 часа дня мы выступали из Царицына по Саратовскому тракту в направлении на Камышин, который в то время уже был занят нашими частями.
Первая ночевка была у деревни Орловки, которая месяц спустя сделалась центром кровавых боев за обладание Царицыном. Шли мы вдоль Волги, проходя по очереди Ерзовку, Пичугу, Дубовку, Песковатку, Водяное, Пролейку, Балаклею.
Наконец, 6 августа пришли в Камышин, где нас встретил наш начальник дивизии генерал Писарев, занимавший впоследствии крупные посты в Добровольческой и Русской армиях.
В Камышине к нашему полку были присоединены 2 роты Астраханского полка[637] с их командой разведчиков, что увеличило наш полк по численности вдвое. К тому же оказалось, что астраханцы – все добровольцы, великолепно дравшиеся с красными не за страх, а за совесть. Если не ошибаюсь, эти две роты представляли собой остаток полка, незадолго перед нашим приходом геройски погибшего на левом берегу Волги. Астраханские роты сохранили целиком свою организацию и влились в наш полк, как 5-я и 6-я роты.
В Камышине мы не задерживались и, не доспав ночи, вышли из города по направлению к колонии Мариенфельд.
Идя по степи, я никак не думал встретить еще одного старого знакомого, – смотрю, скачет с ординарцем не кто иной, как полковник Манакин[638]. Я искренно обрадовался этой встрече, и мы расцеловались. Я ценил полковника Манакина за то, что он удивительно быстро оценивал обстановку в очень ответственные моменты в 17-м году и тонко проводил за нос социалистических деятелей, ему доверявших. Он проводил в жизнь принципы революционной инициативы. Никаких препятствий для него не существовало, когда нужно было что-нибудь быстро и неотложно сделать. Не было, кажется, таких героических мер, на которые бы он не решился. В Добровольческой армии его не баловали… И, помню, в ноябре 19-го года я встретил его в Ростове, где, если не ошибаюсь, он держал уже путь к адмиралу Колчаку.
В этот день мы получили боевую задачу: сдержать напор красных на окраине деревни Барановки и не дать им переправиться через реку Иловлю у той же деревни. Фронт давался батальону 4 версты. Дистанция солидная.
Когда роты разошлись, нас осталось совсем мало – горсточка. Расставили взводы, навели пулеметы и начали осматриваться. Впереди шел бой. Можно было видеть лавы конницы, то подававшейся назад, то опять переходившей в наступление. Гудели орудия. Справа выкатился наш доморощенный бронепоезд и стрелял куда-то вдаль.