емя предвидеть не смогла. Но было так чертовски здорово оказаться дома... даже если совсем ненадолго.
***
Шли часы, ночь рассеивалась, и приближался рассвет, а потом от самого края горизонта стало подниматься солнце, стремясь к полуденной вершине, омывая заснеженные горные вершины своим светом.
Осень этого не чувствовала – и не важно, где она находилась, внизу ли в клинике или наверху в особняке, или... на улице среди снега.
Она с таким же успехом могла стоять под прямыми лучами солнца.
Ее охватил огонь.
Испепеляющий жар в ее утробе напомнил о том, как она рожала Хексанию – агония поднимала ее на такие высоты, что было удивительно, как смерть до сих пор не забрала ее с собой, но потом давление ослабевало, чтобы она могла отдышаться и подготовиться к следующему пику. Как и при родах, динамика не снижалась, моменты затишья становились все реже и реже…
Подобного с ней еще не происходило. В плену у симпата жажда не была и наполовину такой сильной как сейчас...
И такой долгой...
И спустя немыслимое количество часов продолжающихся пыток, у нее кончились слезы, стоны и судороги. Она просто лежала в тишине, еле дыша, сердце билось медленно и вяло, глаза закрылись, а тело все еще пребывало во власти гормонов.
Трудно определить наверняка, когда настал переломный момент, но постепенно пульсирующая боль между ног и жжение в тазу стали исчезать, дрожь от жажды сменилась непреходящей болезненностью в суставах и мышцах от перенесенного напряжения.
Когда она, наконец, смогла поднять голову, шейные позвонки громко хрустнули, и Осень застонала, уткнувшись лицом в некое препятствие. Нахмурившись, она попыталась сориентироваться... о, действительно, она лежала у края кровати, прижавшись к невысокой доске.
Она откинула голову назад. Жар постепенно спадал, она даже начала мерзнуть и попыталась нащупать возле себя простыню или одеяло, хоть какое-то покрывало. Но ничего не нашла – все валялось на полу: она лежала обнаженная на голом матрасе… во время жажды даже умудрилась сорвать простыню под собой.
Собрав то малое количество энергии, что у нее оставалось, Осень попыталась оторвать тело от кровати и поднять голову. Но достигла немногого. Ее словно приклеили к кровати.
В конце концов, она все-таки встала.
Поход в ванную комнату был тяжелым и опасным, как восхождение на гору, но вот она с радостью добралась до душа и включила его.
Средней температуры вода щедро полилась из вделанной в стену лейки, Осень села на плиточный пол и крепко обхватила колени руками, наклонив голову, и нежный поток уносил в никуда соль ее слез и пота.
Потом началась адская дрожь.
– Осень? – раздался из комнаты голос Дока Джейн.
Зубы стучали и мешали ответить, но душ дал необходимую подсказку: женщина появилась в дверях, затем вошла в ванную, отдернула занавес и опустилась на колени, чтобы встретиться с ней взглядом.
– Как ты себя чувствуешь?
Внезапно, Осень прикрыла лицо, потому что начала плакать.
Трудно сказать, почему… может от того, что жажда, наконец, закончилась, или потому, что от усталости не осталось никаких сил... или потому, что последнее, что она помнила, прежде чем все стало размытым, – это Тор, который вколол себе два шприца препарата и рухнул на пол.
– Осень, ты меня слышишь?
– Да... – прохрипела она.
– Я хочу, чтобы ты вернулась в постель, если ты закончила с душем. Там тепло, и меня беспокоит твое кровяное давление.
– Я з-з-з-амерзла.
– У тебя жар. Сейчас я выключу воду, окей?
Она кивнула, потому что на большее просто не было сил.
Теплый дождь прекратился, и дрожь стала усиливаться, когда прохладный воздух окутал ее нежную кожу. Но вскоре она почувствовала на плечах мягкое полотенце.
– Встать можешь? – Когда Осень снова кивнула, ее потянули вверх, одели во что-то светлое и доставили обратно в кровать, которая волшебным образом оказалась заправлена свежим бельем.
Вытянувшись на постели, она чувствовала только слезы, которые собирались в уголках глаз, бесконечный, медленный поток, такой горячий в контрасте с ее холодными щеками.
– Шшш, ты в порядке, – произнесла целительница, присев рядом на край матраса. – Ты в полном порядке, все закончилось...
Рука нежно гладила ее по влажным волосам, а голос Джейн успокаивал лучше самих слов…
А потом Осень почувствовала, как к ее рту приставили соломинку, торчащую из банки с каким-то напитком.
Один глоток этого холодного, сладкого нектара, и Осень прикрыла глаза.
– О... благословенная Дева-Летописеца... что это?
– Имбирный эль. И не за что… эй, не так быстро.
Выпив все до дна, она снова откинулась назад, на руку ей одели манжету тонометра. Потом к груди несколько раз прижали прохладный металлический диск. Просветили маленьким фонариком зрачки.
– А можно еще имбирного эля, пожалуйста? – попросила она.
– Твое желание для меня закон.
Целительница спешно удалилась и вернулась не только с еще одной холодной банкой и соломинкой, но и простыми, почти безвкусными печеньями, которые показались для желудка райской пищей.
Она быстро покончила с едой и лишь после этого поняла, что целительница все это время, молча, сидела в кресле напротив.
Осень прекратила жевать.
– У Вас нет других пациентов?
– Всего одна, но с ней был полный порядок, даже когда ее сюда привезли.
– О. – Осень взяла еще одно печенье. – Как они называются?
– Соленые крекеры. Из всех препаратов, которые здесь есть, порой крекеры – самое лучшее средство.
– Они замечательные. – Осень положила слоеный, соленый квадратик в рот и раскусила. В наступившей тишине она сказала: – Вы хотите знать, почему я отказалась от лекарств.
– Это не мое дело. Но думаю, тебе нужно поговорить с кем-нибудь об этом.
– В профессиональном плане?
– Ага.
– Нет ничего плохого в том, чтобы позволить природе действовать в своем естественном порядке. – Осень посмотрела вокруг. – Но я просила Вас ничего ему не говорить. Я просила его не звать.
– У меня не было выбора.
Снова подступили слезы, но Осень заставила себя их сдержать.
– Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Велси…
– Что Велси?
Осень удивленно вздрогнула, рассыпав крекеры и пролив напиток. В дверях стоял Тормент, большая темная тень, полностью заполнившая собой проем.
Док Джейн поднялась.
– Я пойду, проверю как там Лейла. Твои жизненные показатели в норме, и чуть позже я принесу тебе нормальной еды.
И они остались наедине.
Он не подошел к кровати, так и остался стоять у двери, облокотившись спиной о стену. Он хмурился, скрестив руки на груди, был сдержан и одновременно на грани срыва.
– Что, черт возьми, это было? – спросил он грубо.
Осень отложила в сторону крекеры и банку с элем, занялась тем, что начала складывать и раскладывать край одеяла.
– Я задал тебе вопрос.
Осень откашлялась.
– Я просила Дока Джейн не звать тебя…
– Ты рассчитывала, что, узнав о твоих мучениях, я приду и помогу тебе?
– Ни в коем случае.
– Ты уверена в этом? А что, по-твоему, должна была сделать Джейн, когда ты отказалась от медикаментов?
– Если ты мне не веришь, спроси у целительницы. Я строго запретила ей звать тебя. Я знала, что это слишком для тебя… да и как иначе, ведь ты…
– Моя шеллан не имеет к этому отношения. Она тут вообще не причем.
– Не уверена…
– Уж поверь мне.
Тор замолчал. Просто стоял, напряженный, глядя на нее тяжелым взглядом, как будто видел впервые.
– О чем ты думаешь? – тихо спросила она.
Он покачал головой из стороны в сторону.
– Ты вряд ли захочешь об этом знать.
– Я хочу.
– Я думаю, что обманывал себя все эти месяцы.
Почувствовав дрожь, словно только что вышла из теплого душа, она поняла, что разница температур здесь была не причем. Не в этот раз.
– В смысле?
– Сейчас не время это обсуждать.
Когда он повернулся, чтобы уйти, у нее возникло очень четкое ощущение, что больше она его не увидит. Никогда.
– Тор, – сказала Осень хриплым голосом. – Я ни в коем случае не манипулировала тобой, ты должен мне верить. Я не хотела, чтобы ты услужил мне, я бы никогда не заставила тебя пройти через это.
Спустя мгновение он оглянулся через плечо, и взгляд его был мертвым.
– Знаешь что? Да провались оно все в преисподнюю. Это даже хуже, что ты не захотела, чтобы я был с тобой в период твоей жажды. Ведь это означает, что ты психически больна.
– Прошу прощения, – Осень нахмурилась. – Но я абсолютно вменяема.
– Нет, это не так. Если бы ты была таковой, то ни за что не заставила бы себя пройти через подобное…
– Я просто не хотела, чтобы меня накачали лекарствами. Твои предположения крайне…
– Да ладно? Ну, приготовься, тебе действительно не понравится мой следующий вывод. Я начинаю думать, что ты со мной, чтобы наказать себя.
Она отшатнулась так резко, что шейные позвонки снова хрустнули.
– Я, безусловно, не…
– Нет наказания лучше, чем быть с мужчиной, который любит другую.
– Нет, я с тобой совсем не по этой причине.
– Откуда ты знаешь? Осень, ты веками строишь из себя мученицу. Ты была служанкой, горничной, прачкой… и трахала меня в течение последних нескольких месяцев, что возвращает нас к моему мнению о твоем безумии…
– Как смеешь ты судить о моих прегрешениях, – прошипела она. – Ты ничего не знаешь о том, что я думаю или чувствую!
– Чушь собачья. Ты влюблена в меня. – Он повернулся к ней лицом и поднял ладонь, чтобы не дать сказать. – Не надо отрицать… ты говоришь мне это во сне каждый день. Давай определимся с диагнозом. Тебе явно нравится наказывать себя. И ты прекрасно знаешь, я с тобой лишь для того, чтобы вытащить Велси из Небытия. Так что в твоем понимании я очень подхожу на роль…
– Убирайся, – рявкнула она. – Убирайся вон.
– Что, не хочешь, чтобы я остался, и таким образом, причинить себе очередную порцию боли?