– Именно так, ваше величество, – кивнул Шумилин. – Полковник Николай Муравьев сейчас воюет с мятежными горцами на Черноморской береговой линии. Там боевые действия уже затухают – без поддержки извне горцы не могут сражаться с нашими войсками так же успешно, как это они делали раньше. Поэтому его стоит вызвать в Петербург и поручить ему превратить Амур в русскую реку.
– Эх, Александр Павлович, – улыбнулся Николай, – да вы что, сговорились с супругой моего младшего братца Михаила? Великая княгиня Елена Павловна тоже считает, что полковник Муравьев – тот самый человек, который сможет наладить наши дела на Дальнем Востоке. Не буду возражать – пусть все будет именно так. Я прикажу сегодня же отправить депешу генерал-адъютанту Головину, командиру Отдельного Кавказского корпуса, с приказом откомандировать полковника Муравьева в мое распоряжение. Скажите, Александр Павлович, а кого из ваших современников можно будет отправить на Амур вместе с полковником?
– Я пока не могу назвать фамилию того, кто будет вместе с Николаем Николаевичем Муравьевым прокладывать по Амуру путь в океан. Но думаю, что к его приезду в Петербург такой человек уже будет известен. Я сегодня же сообщу о вашем решении подполковнику Щукину, а он доложит об этом своему руководству.
Император кивнул и отошел к окну своего кабинета. Какое-то время он смотрел на деревья, росшие под окнами дворца. Листья на них уже пожелтели и частично осыпались. Наступила осень, с присущей ей сырой и промозглой петербургской погодой. Побарабанив пальцами по стеклу, Николай повернулся к Шумилину и улыбнулся.
– Александр Павлович, а не составите ли вы мне компанию – я собираюсь навестить генерала Перовского, чтобы довести до него мое решение. Он, правда, сейчас занят подготовкой своего похода на Хиву. Но восточные дела его тоже очень интересуют.
– С большим удовольствием, ваше величество, – ответил Шумилин. – Василий Алексеевич прекрасно понимает, что России рано или поздно придется столкнуться с Китаем. Ведь мы граничим с этой огромной страной, и наши интересы должны пересечься и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии. Правда, это случится не скоро. Китаю предстоят трудные времена. Три Опиумные войны, вдрызг проигранные англо-французам, грандиозное восстание тайпинов, потрясшее до основание всю империю Цин, мятежи на окраинах страны. Все это будет строить Китаю огромных жертв.
– Тайпины – кто это такие? – спросил Николай. – И почему их восстание было столь опасным?
– Ваше величество, – ответил Шумилин, – а вы можете представить огромную армию восставших, человек этак двести тысяч? И возглавляет ее не просто атаман мятежников, а человек, называющий себя младшим братом Иисуса Христа! Через десять лет он провозгласит Общество Отца Небесного, которое, помимо всего прочего, будет призывать к свержению чужой для китайцев маньчжурской династии Цин. А сам Хун Сюцюань – так звали новоявленного мессию – в дополнение к Ветхому и Новому заветам напишет третью часть Библии – Последний завет.
– Да он же просто сумасшедший! – изумленно воскликнул Николай. – И что, за этим человеком пойдут на смерть, как вы говорите, сотни тысяч его сторонников?
– Пойдут, и будут сражаться, не щадя жизни – ни своей, ни чужой. Ведь Хун Сюцюань пообещает для них Царствие Небесное, которое будет построено на земле, и в котором все будут счастливы и равны.
– Получается, что это что-то вроде наших участников мятежа 14 декабря? – покачал головой император. – Только господа гвардейцы лишь на словах обещали всем свободу. А дорвись они до власти, наверняка устроили бы то, что сотворит в Китае этот «младший брат Христа».
– Вполне возможно, – кивнул Шумилин. – Ведь до нас дошли далеко не все документы, которые дали бы нам возможность разобраться в том, что хотели господа Рылеев и Пестель. По вашему приказу были уничтожены многие документы следствия по делу декабристов, и потому наши историки многое могут лишь предполагать.
Помнится, когда вы были в Петербурге XXI века, вас оскорбило то, что одна из улиц города названа именем Пестеля. Это как раз тот случай, когда из явного мерзавца и казнокрада сделали героя, и образ его десятки лет вдохновлял неокрепшие юные умы на борьбу с законной властью.
К сожалению, и в наше время есть лица, подобные Пестелю, нечистые на руку и подлые по жизни, но изображающие себя борцами за какие-то там права, которые у них никто из властей предержащих и не собирался отбирать. Правда, до вооруженного мятежа дело еще не доходило, но ведь и господа декабристы тоже начинали все с невинных собраний, на которых они поругивали императорскую власть и мечтали о новом Царствии свободы и справедливости.
Николай вздохнул и опять подошел к окну.
– Знаете, Александр Павлович, – сказал он, – давайте посетим генерала Перовского завтра. Мне что-то нездоровится. Да и хочется подумать над тем, что вы сейчас мне рассказали. Всего вам доброго и до завтра. Жду вас здесь в то же время.
Шумилин, сделав полупоклон, направился к выходу из царского кабинета.
Николай Сергеев ехал с Северного Кавказа в Петербург. Боевые действия там уже затухали, хотя отдельные отряды мюридов и продолжали безнадежное сопротивление. Шамиль, весьма стесненный летучими отрядами казаков и оставшийся без снабжения, предложил командующему Отдельным Кавказским корпусом генералу от инфантерии Евгению Александровичу Головину перемирие. Связавшись по рации с императором, Головин доложил о предложении Шамиля. Николай согласился прекратить боевые действия против тех, кто даст клятву на Коране, что больше не будет совершать набеги на казачьи станицы и союзные русским аулы мирных горцев. Те же, кто нарушит клятву, почувствуют всю тяжесть гнева русского императора.
К тому времени старейшины аулов, уставшие от войны, были только рады прекращению нескончаемых сражений, набегов и грабежей. Боевые действия затихли сами по себе. Генерал Головин действовал методом кнута и пряника. Он жестоко разорял аулы горцев, воевавших против русских, а тем, кто выказывал покорность и вел себя лояльно, давал всяческие послабления и льготы. Родовые старейшины сделали надлежащие выводы, и с русскими сражались теперь лишь полные отморозки, которые уже не могли и не желали жить мирным трудом.
Генерал Головин вызвал к себе Сергеева и вручил ему предписание, подписанное самим императором, согласно которому Николаю следовало немедленно выехать в Петербург. Евгений Александрович давно уже оценил успешность действий спецотрядов, действовавших в районах, контролируемых мятежниками, и с уважением относился к Сергееву. Он хотел, чтобы тот остался на Кавказе до полного замирения этого края, но против приказа государя генерал ничего поделать не мог.
Попрощавшись с Лермонтовым и его боевыми товарищами, Сергеев на курьерских отправился в путь. С одной стороны, ему не хотелось покидать своих новых боевых товарищей, с которыми он уже успел сродниться. Но если честно, то Николай изрядно соскучился по своим друзьям из XXI века, а более всего по Адини, которая все это время посылала ему с оказией письма, в которых сообщала о питерских новостях и о том, с каким нетерпением она ожидает его прибытия. Читая послания любимой, Николай краснел, словно школьник, и бережно складывал их в полевую сумку. А на привалах тайком доставал, с наслаждением перечитывал, вдыхая тонкий запах духов, исходивший от листков бумаги.
Он, конечно, догадывался – для чего император вызвал его в столицу. Шумилин сообщил Сергееву-младшему о том, что его отец отправился в Калифорнию, чтобы ознакомиться с тамошним положением дел и на первых порах взять на себя бразды правления крепостью Росс и прилегающими к ней территориями. Дядя Саша – так Николай привык называть старинного друга отца, намекнул, что, возможно, ему снова предстоит «дальняя дорога» и «большие хлопоты». Возможно, что придется ехать к отцу, чтобы помочь ему в американских делах, а может быть, вместе с генералом Перовским он отправится в новый Хивинский поход, чтобы навести, наконец, порядок в делах азиатских.
Но пока можно было лишь гадать. Впрочем, Николай, как человек военный, готов был следовать туда, куда прикажет начальство. Вот только Адини…
«Бедная девочка, – подумал он, – ей снова, как Пенелопе, придется ждать своего Одиссея. Жалко ее, да только ничего не поделаешь – служба есть служба. А мне и самому очень хочется побыстрей увидеть ее».
Мелькали верстовые столбы, на почтовых станциях человеку, следующему с подорожной и предписанием, подписанным самим государем-императором, тут же находили свежих лошадей, и бричка споро катила по бескрайним просторам России. Николай наскоро перекусывал в придорожных трактирах, спал на ходу, умывался у деревенских колодцев или у речек, еще не загаженных сточными водами и промышленными отходами.
Вот уже скрылась за горизонтом Первопрестольная, и бричка вышла на финишную прямую. Не останавливаясь, он проехал через Валдай с его распутными девками, колокольчиками и чудесным Иверским монастырем. Николай поплотней завернулся в теплую бурку из войлока – подарок кунаков из отряда Лермонтова, – пригрелся и уснул. Проснулся он лишь тогда, когда бричка проехала Тосно, или, как ее сейчас называли, ямскую слободу Тосна. До Петербурга оставалось, что называется, рукой подать.
С приближением столицы Российской империи движение на тракте стало заметно оживленней. В сторону Петербурга двигались телеги и фуры с грузами для большого города. Скоро бричка подъехала к Дальней рогатке в районе Пулкова, где он предъявил свои документы. Пока караульный начальник читал его грозные бумаги, Николай с любопытством рассматривал построенную год назад Обсерваторию. Он вспомнил, что само здание и два жилых дома для служащих обсерватории строились по проекту и под наблюдением Александра Брюллова – старшего брата Карла Брюллова.
«Как там поживают Ольга и Карл?» – невольно подумал он. Из последнего письма Адини Николай узнал, что они уже вернулись из будущего в Петербург XIX века и поселились в Ораниенбауме, во дворце великого князя Михаила Павловича. Сам брат царя был постоянно в разъездах, и всеми делами в Рамбове – так моряки называли Ораниенбаум – заправляла его супруга, великая княгиня Елена Павловна. Она была знакома с Карлом Павловичем еще до его скандального брака и, узнав все подробности случившегося, в отличие от многих представителей петербургского высшего света, не отказала ему от дома. Получив некоторую информацию от императора о том, кто такая новая знакомая Брюллова и ее друзья, великая княгиня старалась как можно чаще видеть их, пытаясь побольше узнать о будущем.