Боль от невозможности вдохнуть ушла. Барри больше не чувствует ни своего тела, лежащего в теплой воде, ни обездвиженного сердца в груди. Осталось лишь это мучительное воспоминание, в которое он неизвестно зачем погружен, и тот факт, что его дочь только что вышла из дома в последний раз в своей…
Левый мизинец. Он шевельнулся. Точнее, Барри шевельнул им. Совершил осознанное действие.
Еще попытка. Теперь послушалась вся кисть. Барри протягивает одну руку, потом другую. Моргает. Делает вдох. Открывает рот и издает горлом неопределенный звук – бессмысленный, но произведенный им, Барри!
Что происходит? До сих пор он был всего лишь наблюдателем, воспоминание разворачивалось перед ним, словно файл в режиме «только для чтения». Как в кино, но глазами главного героя. Теперь вдруг можно двигаться, что-то произносить и вообще взаимодействовать с окружающим миром.
С каждой секундой Барри все больше и больше ощущает контроль над телом. Наклонившись, он опускает подставку для ног и встает, озираясь вокруг. Дом, где он жил больше десяти лет назад, выглядит просто невероятно реальным.
Барри пересекает гостиную и останавливается перед зеркалом у двери, изучая собственное отражение. Волосы куда гуще и опять песочного цвета. Седины, в последние годы захватывавшей все больший и больший плацдарм в редеющей шевелюре, нет и в помине. Подбородок четко обрисован, щеки не обвисли. Ни мешков под глазами, ни красных пятен на носу, выдающих излишнее пристрастие к выпивке. Барри вдруг осознает, как запустил себя после смерти Меган.
Он смотрит на дверь, в которую только что вышла его дочь. Какого черта здесь творится? Он ведь был в отеле на Манхэттене, где умирал в чем-то вроде депривационной капсулы.
Явь или нет? Это действительно происходит на самом деле? Невозможно! Однако ведь все совсем как в жизни…
Барри открывает дверь и делает шаг в осенний вечер. Если здесь какой-то обман, ничего хуже и быть не может. А вдруг то, что сказал тот человек, правда? Я собираюсь сделать вам лучший подарок в вашей жизни. Величайший из всех, о котором человек может только мечтать.
Резко оборвав себя, Барри возвращается в текущий момент. Вопросы могут подождать. Прямо сейчас он стоит на крыльце своего дома, легкий ветерок шелестит дубовыми листьями и покачивает веревочные качели. Возможно или нет, но все говорит о том, что сейчас 25 октября 2007 года, тот вечер, когда Меган сбил неизвестный автомобилист, скрывшийся с места происшествия. Она так и не добралась до «Дэйри куин» и не встретилась с друзьями. Беда случится через каких-то десять минут. И две из них Барри уже проигрывает.
Он босиком, но нельзя больше тратить впустую ни секунды. Захлопнув дверь, он бросается прямо по газону, по шуршащим под ногами листьям, и выбегает на ночную улицу.
20 июня 2009 г.
День 598
Кто-то стучит в дверь. Пошарив рукой в темноте, Хелена включает лампу и выбирается из постели в пижамных штанах и черной майке. Будильник на столе показывает 9.50.
Хелена выходит в гостиную и идет к двери, нажав по дороге на кнопку, поднимающую глухие шторы. Вдруг накатывает сильнейшее чувство дежавю.
В коридоре стоит Слейд в джинсах и спортивной кофте с капюшоном. В руках у него бутылка шампанского, два бокала и DVD. Прошло несколько недель, как они виделись последний раз.
– Черт, я тебя разбудил…
Хелена щурит глаза от яркого света, льющегося от люминесцентных ламп на потолке.
– Могу я войти?
– У меня есть выбор?
– Хелена, прошу…
Она делает шаг назад, впуская его, и следует за ним из маленькой прихожей мимо туалета в гостиную.
– Зачем ты пришел?
Он усаживается на пуфик для ног возле огромного кресла у окна, за которым ничего, кроме бескрайнего моря.
– Мне сказали, ты не выходишь ни в столовую, ни в тренажерный зал. Ни с кем не разговариваешь, целыми днями торчишь у себя в комнате…
– Почему ты не разрешаешь мне общаться с родителями? Почему не отпускаешь?
– Ты сейчас сама не своя, Хелена, и можешь наговорить лишнего об этом месте.
– Мне нужно уехать, говорю тебе. Мама в больнице – я даже не знаю, в каком она состоянии. Папа уже месяц не слышал моего голоса, наверняка ужасно беспокоится…
– Сейчас ты этого не поймешь, я знаю, но я спасаю тебя от тебя самой.
– Да пошел ты!
– Ты забросила проект, потому что не согласна с направлением, которое я ему придал. Я просто хочу дать тебе время пересмотреть свое решение.
– Это был мой проект!
– Но деньги давал я.
У Хелены дрожат руки – и от страха, и от злости.
– Я не желаю больше этим заниматься. Ты разрушил мою мечту. Не дал мне помочь маме и другим. Сейчас я хочу вернуться домой. Ты и дальше собираешься удерживать меня здесь против воли?
– Нет, разумеется.
– Значит, я могу уехать?
– Помнишь, о чем я спросил тебя в первый день, когда ты только прилетела?
Хелена качает головой, борясь с подступающими слезами.
– Я спросил: готова ли ты изменить мир вместе со мной? Ты проделала блестящую работу, и сегодня я пришел к тебе сказать, что она завершена. Все получилось.
Хелена непонимающе смотрит на него через кофейный столик. Слезы текут по лицу.
– О чем ты говоришь?
– Сегодня главный день в твоей и моей жизни – тот, к которому мы шли все это время. Поэтому я и здесь – чтобы отпраздновать его с тобой.
Слейд начинает раскручивать проволочную уздечку. Закончив, бросает ее на кофейный столик, зажимает бутылку с этикеткой «Дом Периньон» между колен и аккуратно откупоривает пробку. Потом разливает шампанское по узким бокалам, тщательно наполняя каждый до самой кромки.
– Ты сошел с ума, – говорит Хелена.
– Еще рано пить. Надо подождать до… – Он смотрит на часы. – Примерно до десяти пятнадцати. А пока я хочу показать тебе кое-что, что произошло вчера.
Слейд берет диск с кофейного столика, идет к домашнему кинотеатру, вставляет в проигрыватель и увеличивает громкость. На экране возникает кресло Хелены, в нем незнакомый ей высокий жилистый мужчина. Чжи Ун, склонившись над ним, делает ему на левом плече татуировку – М-и-р-а-н…, когда тот вдруг поднимает руку:
– Стоп!
– В чем дело, Рид? – В кадре появляется Слейд.
– Я здесь. Я вернулся. Господи!
– О чем ты говоришь?
– Эксперимент сработал.
– Докажи.
– Имя твоей матери – Сьюзен. Ты сказал его мне перед тем, как я залез в яйцо, и велел повторить, когда я снова тебя увижу.
На лице экранного Слейда расплывается широкая ухмылка.
– В какое время завтра прошел эксперимент? – спрашивает он.
– В десять.
Слейд выключает телевизор и переводит взгляд на Хелену.
– Я должна была что-то из этого понять?
– Полагаю, скоро мы узнаем.
Некоторое время они сидят в неловком молчании. Хелена смотрит на пузырьки в шампанском.
– Я хочу уехать домой, – говорит она наконец.
– Можешь отправляться прямо сегодня, если пожелаешь.
На стенных часах 10.10. В каюте стоит такая тишина, что слышно шипение выходящего из шампанского газа. Хелена бездумно глядит на море. Что бы там ни придумал Слейд, с нее довольно. Эта вышка, проект – ничего ей больше не нужно. Плевать, что она останется без денег, без доли в прибыли – никакие мечты, никакие амбициозные замыслы того не стоят. Надо вернуться в Колорадо и помогать отцу ухаживать за мамой. Пусть не удалось сохранить ее тускнеющие воспоминания или вылечить – можно хотя бы просто быть рядом все отпущенное ей время.
Десять пятнадцать наступает и проходит. Слейд то и дело смотрит на свои наручные часы, во взгляде постепенно растет беспокойство.
– Слушай, – не выдерживает Хелена, – не знаю, к чему все это было, но, по-моему, тебе пора. Когда прибудет вертолет, на котором я смогу вернуться в Калифорнию?
Из носа Слейда вытекает струйка крови. Хелена ощущает железистый привкус во рту и осознает: с ней то же самое. Она поднимает ладонь, но кровь просачивается сквозь пальцы на футболку. Хелена бросается в туалет, хватает пару полотенец из ящика, прижимает одно к носу, а другое относит Слейду. Когда она протягивает к нему руку, сильная боль вдруг пронзает голову где-то позади глаз – словно Хелена разом проглотила целое мороженое. Судя по виду Слейда, тот испытывает то же, однако затем широко улыбается, показывая окровавленные зубы. Поднявшись, он промокает нос и отбрасывает полотенце в сторону.
– Ты это чувствуешь? – спрашивает он.
Сперва она думает, что он говорит о боли, как вдруг осознает появившееся у нее совершенно иное воспоминание о последнем получасе – серое и призрачное. В нем Слейд не пришел с шампанским, а позвал ее спуститься с ним в исследовательскую лабораторию. Там они сидели в аппаратной, а наркоман-героинщик залез в депривационную капсулу. Ему реактивировали память о ранее сделанной татуировке и затем убили. Хелена пыталась бросить стул в стекло между аппаратной и лабораторией и в этот момент вдруг очутилась здесь, в своей каюте, с кровоточащим носом и раскалывающейся головой.
– Я не понимаю… Что произошло?
Слейд поднимает бокал, слегка стукает им о другой, стоящий на столе, и делает долгий глоток.
– Хелена, то, что ты придумала, не просто позволяет людям заново переживать свои воспоминания. Оно на самом деле возвращает их в прошлое.
25 октября 2007 г.
Окна соседних домов мерцают от включенных телевизоров. На улице никого, кроме Барри. Он бежит посередине пустой дороги, покрытой опавшими листьями с растущих вдоль квартала дубов. Уже много лет он не чувствовал себя таким сильным. Левое колено не болит – до неудачного подката во время игры в софтбол в Центральном парке еще пять лет. К тому же ноги несут куда более легкий вес, на добрых тридцать фунтов меньше.
Через полмили впереди показываются сияющие вывески мотелей и кафе, среди которых и «Дэйри куин». Барри замечает, что в левом переднем кармане джинсов что-то есть. Снизив темп до быстрого шага, он засовывает туда руку и выуживает айфон первого поколения. На заставке фото Меган, пересекающей финишную черту во время забега.