Пока коллеги собирались в дорогу и оправлялись после сна, он по рации сообщил об этом в управление сразу комиссару Баранье, получив указание не суетиться, а спокойно следовать по направлению к дому супругов Мендес в Буэнос-Айресе, оставаясь на связи в ожидании новых распоряжений после прояснения обстановки.
Комиссару Баранье докладывали до этого, что круглосуточное наблюдение за Мендесом так никаких новых контактов и не выявило.
Отдыхает что ли он? Или готовится к аресту? А как всё же с этим быть? Жалко, что во время убийства, как назло, вокруг никого не было. А один единственный свидетель издалека в свете уличных фонарей видел только легковую машину, толком в сумерках не разглядев её марки и цвета, тем более номера. Хорошо хоть, что это произошло не западнее, в трущобах района Вилья, 31! А то бы у меня вообще там не было бы никаких шансов на сбор фактов и доказательств! Ну, ладно, как мне не хочется это делать, но всё же придётся! – терзался последними сомнениями комиссар Баранья, отдав приказ на подготовку к аресту Рауля Хоакина Мендеса вечером в воскресенье.
Но вскоре его осенило. Надо не арестовывать Мендеса, и не терзаться этим, а вызвать его повесткой в местную комиссарию для дачи свидетельских показаний! И этим, если он виноват, может даже спровоцировать его на побег?! И вызвать его на утро понедельника 30 августа, подготовившись тогда же и к возможному его аресту!
В пятницу Рауль получил повестку, текст которой составил сам комиссар Баранья, на посещение в понедельник ближайшей к дому комиссарии полиции, Это несколько успокоило Рауля. Если бы его вызывали по поводу Воронцова, то вызвали бы в совсем другое место. Наверно что-то произошло недалеко от дома, чему он мог быть свидетелем. Но он полностью не исключал и возможность всё же своего ареста там.
И эти последующие три дня, с пятницы по воскресенье включительно, Рауль Хоакин Мендес догуливал свой краткосрочный отпуск в Буэнос-Айресе в кругу всей своей большой аргентинской семьи, уделяя повышенное внимание жене и детям.
Погода в эти последние зимние дни была солнечной. Дневная температура к концу августа повысилась с девяти до пятнадцати градусов тепла, а ночью опускалась уже не до четырёх, а лишь до семи тепла.
Ещё вечером в воскресенье Рауль позвонил тестю по телефону, сообщив ему, что приедет в понедельник на работу в Конгресс после проводов сына в школу и посещения комиссарии.
Утром он очень тепло и долго попрощался с дочерьми и женой, лично проводил Даниэля до школы, на прощание поцеловав своего первенца в щёку, и крепко по-мужски пожав его ручонку.
Тот, не привыкший к такому обращению, немного отойдя от отца, повернулся, чуть дольше необходимого пытливо вглядываясь в его лицо, помахав ему на прощание рукой, и мило улыбаясь.
Рауль ещё некоторое время постоял, глядя вслед Даниэлю, но тот, встретившись с одноклассниками, больше не оборачивался.
И теперь, после школы, Рауль Хоакин Мендес направился в находящуюся через квартал комиссарию полиции.
Проходя по улице Родригеса Пенья, Рауль вдруг почувствовал, как его снова охватило лёгкое волнение, словно опять от надвигающейся опасности.
И тут ему опять пришла в голову шальная мысль: скрыться сейчас в Российском посольстве, располагавшемся на этой же улице в доме № 1741, бросив всё своё в Буэнос-Айресе и улетев на Родину, где его наверняка ждали родители и другие родственники, а может и друзья. Но он тут же отогнал от себя эту трусливую и подленькую мыслишку.
Смело войдя в комиссарию и показав дежурному повестку, Рауль отметил, что тот сразу куда-то позвонил, при этом сказав всего лишь одно слово: «Да!». Услышав ответ, дежурный положил трубку и протянул повестку Раулю, назвав номер кабинета, где уже ожидал офицер полиции.
Рауль постучал, и, услышав громкое: «Войдите!», открыл дверь, переступая порог, как Рубикон.
– «Разрешите? Здравствуйте! Я по повестке» – протянул он её офицеру.
А тот, беря повестку и приветливо улыбаясь, пригласил гостя:
– «Садитесь! Я Вас слушаю».
Садясь на единственный стул, Рауль удивлённо посмотрел на, засмотревшегося на него, хозяина кабинета. И тут только тот спохватился, доставая из ящика стола бумаги, беря авторучку и неожиданно спрашивая:
– «Скажите, пожалуйста, Ваше полное имя, адрес проживания, состав семьи и род занятий».
Рауль всё назвал, понимая, что это пока лишь протокольные формальности. А офицер, записав все названые Мендесом данные, отложил ручку в сторону, и неожиданно объявил, вставая из-за стола:
– Вы здесь немного подождите. Сейчас придёт следователь, который будет вести…. Ну он Вам сам всё скажет».
– «Хорошо!» – сказал Рауль, подумав: значит, он будет вести… моё дело! и сразу настроившись на нужный лад.
Офицер вышел, оставив Мендеса одного. И Рауля начало охватывать… не волнение, а предвкушение длительного сражения интеллектов и человеческих достоинств. И он внутренне уже был готов к этому.
Вскоре в кабинет быстро и почти бесшумно вошёл в штатском высокий, красивый мужчина лет сорока, сразу с порога представившись:
– «Комиссар Баранья!».
– «Журналист Мендес!» – в тон ему ответил Рауль, невольно отдав должное внешности своего нового и пока самого главного соперника.
– «Я веду дело по факту гибели гражданина Воронцова. А Вас я пригласил в качестве свидетеля. Ваш телефон был в записной книжке убитого! Вы знали его?» – сразу с места в карьер, не дав возможности возразить и опомниться, начал комиссар.
Рауль легко изобразил на лице удивление, так как действительно удивился началу их беседы, или допроса?
– «Возможно. Но я сейчас и не вспомню, кто это такой! У меня, как у журналиста сразу нескольких газет и журналов, и помощника депутата Национального конгресса, ведь очень много корреспондентов!» – ответил Рауль, согласно своему плану, сдавая позиции постепенно, только под давлением неопровержимых улик.
– «Хорошо! Вернее, для начала нормально. Я Вас понял!» – чуть с сожалением улыбнулся комиссар, решив, что с этим Мендесом теперь предстоит долгая и кропотливая работа.
Он встал из-за стола, молча пройдясь по небольшому кабинету от стола к окну и обратно, тайком наблюдая за Мендесом. А тот краем глаза следил за комиссаром. Они словно два бойца исподволь присматривались друг к другу, будто примеряясь, как дальше вести схватку.
Да, не зря я заочно проникся уважением к этому Мендесу. Достойный видно будет у меня соперник. Тем интереснее будет работать с ним, и тем весомее будет моя победа! Или не моя? – пока молча рассуждал Хоакин.
Та-ак! Начало положено. После первого вопроса… полёт нормальный! – тоже молча чуть взбодрился Рауль.
– «Ну, хорошо! – как-то уж очень бодро, будто бы что-то решив для себя полезное, продолжил комиссар – А скажите мне Мендес, Вы, конечно, не убивали этого Воронцова?».
– «Да я вообще в жизни никого не убивал!» – не моргнув глазом, ответил Рауль, изображая на лице недоумение.
– «А в Мадриде?» – неожиданно спросил комиссар, словно подставив сопернику подножку.
Но Рауль был готов и к такому неожиданному вопросу.
– «А что случилось в Мадриде?».
– «А Вы там убили гражданина Испании!».
– «Не может быть! Правда у меня там была одна стычка с грабителями, но чтобы убить… нет! Не может быть…» – парировал Рауль провокационный вопрос, в ответе изображая неподдельную искренность.
– Вы так думаете…. А у меня есть документы Интерпола, в которых приводятся неопровержимые доказательства Вашей вины в этом!» – как ему казалось, добил, становящегося подследственным, комиссар Баранья.
– «Да-а? Странно! Я ведь всего-то один раз ударил нападавшего грабителя?! В любом случае это была необходимая самооборона!».
– «Как с Воронцовым?» – попытался подловить Мендеса комиссар.
Но Рауль, поняв, что по поводу Интерпола Баранья сочиняет, был готов и к такому повороту в допросе, спокойно парировав уловку:
– «Это, которого…. Вы… говорили…».
– «Да это не я говорил, а… сам Воронцов! – делая вид, что раздражается, продолжил Баранья – У меня есть заявление этого сáмого Воронцова! И не только об убийстве его Вами, но и о том, что Вы, дон Мендес, вообще русский…, из Москвы! Что Вы на это скажете?».
– «Ха-ха! Комиссар, но Вы же сами прекрасно понимаете, что человек не может назвать того, кто убил его. Это нонсенс! Тем более что я, якобы, русский!».
– «Так он написал в своём заявлении, что в случае его внезапной смерти виновником считать Вас, дон Мендес!».
– «Как это?!».
– «Наверно чем-то он Вас подвигнул на это? Скорее всего, предательством, сдав Вас, как своего одноклассника!».
– «Ну, если даже предположить это, то зачем же было его убивать?!».
– «А он мог ведь Вас шантажировать!».
– «Чем же?».
– «Принадлежностью к России, например!».
– «Комиссар, даже если это допустить, то согласитесь, что это ведь не повод для убийства?!».
– «Ну, почему же? Если Вы русский разведчик, то это вполне достаточный повод для убийства!».
– «А, извините, зачем русским иметь здесь у нас своих разведчиков? Вы, что, так ненавидите и боитесь их?».
– «Да нет! Дон Мендес, но давайте лучше вернёмся к моим вопросам».
– «Извините, конечно, конечно! Но, господин комиссар, я здесь нахожусь всё ещё в качестве свидетеля, или уже в качестве обвиняемого в чём-то?».
– «Пока – свидетеля! Но Вы упорно не хотите сотрудничать со мной, со следствием! Поэтому Ваше качество может быть быстро переквалифицировано из свидетеля в подозреваемого!».
– «Господин комиссар! Я против Вас ничего лично не имею, и готов Вам всё рассказать! Но сотрудничать с каким-то следствием по этому делу у меня нет пока никакого желания, так как я не вижу себя… фигурантом этого дела!».