– Конечно. Но сначала выпей. Это поможет тебе отдохнуть.
Он напоил меня каким-то чудовищно пахнущим зельем.
В первый ли раз?
Он ушел. Я в последний раз лег рядом с Сари и подержал ее за руку, пока снадобье не растеклось по моим жилам, призывая ко сну. Я передумал все обычные мысли, выстроил обычные планы мести. Потом в голову пришло ужасное: может, и к лучшему, что это случилось до того, как Сари по-настоящему поняла, что значит принадлежать к Отряду?
Я вспоминал великое чудо нашего соединения. Об этом брачном союзе я не пожалею ни на миг. Он казался совершенно невероятным, но он возник благодаря загадочной прихоти старухи, обладавшей сомнительным даром пророчества.
Мысли мои были теперь и здравы, и безумны; я окунулся в благостную прострацию – ту самую, что ждет любого после преждевременной смерти. Я уснул. Но даже в царстве снов не мог убежать от боли. Снились жестокие сны, которых по пробуждении не вспомнить. Как будто сама Кина глумилась надо мной, намекая, что счастье было всего лишь ошибкой – из тех, за которые приходится очень дорого платить.
Когда я проснулся с трещавшей после Доева снадобья головой, Сари рядом не было. Я поплелся в другую комнату и обнаружил там матушку Готу. Старуха чаевничала, разговаривая сама с собой – абсолютно в таком же тоне, как и со всем остальным миром.
– Где Сари? – спросил я. – Налей и мне чая, пожалуйста. Что с ней случилось?
Гота воззрилась на меня, как на сумасшедшего:
– Она умереть.
И в первый раз не стала хулить дочь.
– Это я знаю. Куда исчезло тело?
– Ее забрать дом.
– Что?! Кто?!
Во мне поднялась волна кипучего гнева. Как они посмели?!
– Дой. Тай Дэй. Двоюродные братья. Дядья. Забрать Сари с То Тан дом. Меня – смотреть ты.
– Она была моей женой. Я…
– Она быть нюень бао прежде твоя жена. Она нюень бао сейчас. Она быть нюень бао завтра. Блажь Хонь Трэй это не менять.
Я подавил негодование. С точки зрения нюень бао, Гота права. К тому же прямо сейчас я ничего не могу поделать. Желания, лелеемые еще утром, улетучились, и хочется лишь одного – сидеть на месте и жалеть себя.
С чашкой чая я вернулся в свою комнату. Усевшись на нашу супружескую кровать, достал нефритовый амулет, принадлежавший Хонь Трэй. Он показался теплым и даже более живым, чем я сам. Я уже давно не носил его и теперь надел на левое запястье.
Злость можно будет выместить на дядюшке Дое, когда он явится.
Если только явится…
87
Своей тактической задачи не выполнил ни один отряд душил, зато они прекрасно справились с задачей психологической. Город был потрясен, власти парализованы. Воцарившийся ужас не шел ни в какое сравнение с причиненным уроном.
Впрочем, Капитан взял ситуацию в руки и развернул кругом.
На следующее же утро, пока большинство из нас все еще боролись с чувствами, он под старой личиной Освободителя отправился к таглиосским солдатам. Старик объявил новую эпоху – эпоху беспощадной войны с Хозяином Теней и туга, причем предал огласке лишь меньшую часть происшедшего во дворце. Слухи, разбежавшись по городским улицам, воспламенили народный гнев. Долгие годы война шла где-то далеко, в Тенеземье, а посему лишь слегка затрагивала чувства населения Таглиоса. Набег обманников снова принес войну к самому порогу, и энтузиазм былых дней воскрес.
Освободитель сказал народу, что годы подготовки уже позади. Настал час правого суда над подлым врагом.
Но немедленное выступление означало зимнюю кампанию. Я спросил Старика, действительно ли он намерен начать, не дожидаясь потепления.
– Еще как намерен. Ты знаешь, где они закрепились, – летал туда с Копченым. Найдется ли такой безумец, что рискнет в снегопад пробиваться через Данда-Преш.
Выходит, нашелся.
– Солдатам придется не сладко.
– Если пройдет старый хрен вроде меня, то и все остальные пройдут.
Верно. Только старому хрену будет все же попроще, чем остальным. На то он и одержимый.
Хотя… одержимости и лютости в Черном Отряде столько, что хватит на всю армию.
Я с головой ушел в работу – она помогала пережить суровые времена. Больше я не проваливался в ужасы вчерашнего дня, чтобы избежать ужасов дня сегодняшнего. Однако спалось плохо. Под покровом сна по-прежнему таился ад. Я возился с Анналами, восстанавливая то, что пожрал огонь. Для этого я без устали и жалости гонял Копченого в прошлое, проверяя свои воспоминания.
Арсенал под управлением Одноглазого наращивал выпуск продукции. Старику постоянно требовались деньги, и поборами он доводил правящий класс до остервенения.
Весть о переменах распространялась по таглиосским землям с быстротой лошадиных копыт.
Госпожа начала собирать армию и обучать ее приемам войны со сгустками Тьмы, благодаря которым Хозяева Теней получили свое название.
До меня дошло, что Гоблин куда-то запропастился, – но с опозданием в несколько недель. Я боялся, что колдуна убили, хотя Костоправ вроде не тревожился за его судьбу.
Одноглазый был страшно раздосадован. Он так старался свести приятеля с моей тещей, а того и след простыл.
В ночи, когда ветер не врывается в пустые окна, не гуляет по безлюдным палатам и не шепчется с мириадами ползучих Теней, крепость наполнена безмолвием камня.
Безжалостные сны обуревают того, кто распят на истлевшем от древности троне. Вот на него падает солнечный луч. Спящий вдыхает этот свет и выдыхает волшебный шар своих сновидений. И тот, непостижимым образом отыскав дорогу в извилистых безжизненных коридорах, устремляется в мир – искать сознание, которое его воспримет. И по всей равнине Тени корчатся, точно миноги, ощутившие приближение огромного хищника.
Звезды подмигивают им с холодной насмешкой.
Выход есть всегда.
88
Обитель боли?
Издевательский смех.
Да, она прекрасна. Почти так же, как я. Но она – не для тебя.
Женщина заботливо укрыла ребенка на ночь. Каждый ее жест был исполнен грации.
Я…
Внезапно там оказался я.
НЕТ! Не для тебя! Она моя!!!
Твое – лишь то, что дам тебе я. Я даю тебе боль. Это и есть обитель боли.
Нет! Кто бы ты ни…
СТУПАЙ!
89
– Уф-ф-ф!
Я открыл глаза и увидел Тай Дэя и дядюшку Доя. Они с тревогой смотрели на меня. Я помотал головой, удивленный столь скорым возвращением свойственников.
Я лежал на полу в моей рабочей комнате, но одет был для сна.
– Что я тут делаю?
– Ты ходил во сне, – ответил дядюшка Дой. – И разговаривал. Мы забеспокоились.
– Правда? – Никогда еще я не разговаривал во сне. Впрочем, и не ходил никогда. – Опять припадок?! Да будь оно все проклято!
Но в этот раз я кое-что запомнил:
– Это нужно записать. Прямо сейчас, пока не забыл.
Я подковылял к столу, уселся… и понял: невозможно описать то, чего совершенно не понимаешь. С досады отшвырнул перо.
Вошла матушка Гота с чаем. Налила мне, затем дядюшке Дою, а после и Тай Дэю. Смерть Сари глубоко ранила ее душу, ослабив вздорность характера. Теперь эта женщина все проделывала машинально.
Так продолжалось уже не первый день.
– В чем твоя проблема? – спросил дядюшка Дой.
– Да как тебе сказать? Все помню отлично, а вот объяснить…
– Если так, нужно расслабиться. Прекрати бороться с собой. Тай Дэй, принеси учебные мечи.
Я хотел было заорать, что сейчас не время, однако мечи были дядюшкиным средством от любых напастей. Взять в руки оружие, проделать учебный ритуал, повторить позиции – все это требует полной сосредоточенности. И всегда действует вопреки моему неверию.
К нам присоединилась даже Гота, хотя умела она еще меньше моего.
90
В ту ночь, когда я пытался выбраться наружу из палаты Копченого, я гадал, не оставил ли Одноглазый в коридорах запутывающих чар. Оказалось, что оставил, к тому же разбросал их по всей заброшенной части дворца, чтобы наше местоположение не выделялось сугубой защитой. Он дал мне сплетенный из разноцветных шерстяных ниток амулет, велев носить на запястье. Это-де позволит беспрепятственно миновать его ловушки, и в голове не будет мутиться – по крайней мере, сильнее, чем обычно.
– Но не расслабляйся, – предостерег он. – Я эти запутки меняю каждый день. Ты теперь часто работаешь с Копченым – не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сюда добрался, пока твоя душа отделена от тела. Особенно опасна Радиша.
Все верно. Копченый для нас бесценен. Такого эффективного орудия шпионажа мы еще никогда не имели. Вот и не нужно рисковать, подпуская к нему кого ни попадя.
Старик вручил мне перечень регулярных проверок, которые считал необходимыми. Там упоминалось и плотное наблюдение за Ножом. Однако он не спешил пользоваться получаемыми сведениями. Наверное, хотел, чтобы Нож исполнился самоуверенности. И Костоправ не мешал этому парню время от времени решать за нас проблему религиозных раздоров.
Я вопросов не задавал, однако был уверен, что Капитан действует продуманно и осторожно. Жречество – наш главный политический соперник. Но и в том, чтобы Нож не забрал слишком уж большую силу, тоже был смысл.
Имелся у меня и собственный список задач. Кое-что – для удовлетворения любопытства, а в основном – для проверки событий, подлежащих отражению в Анналах. Только на работу с книгами у меня уходило по десять часов в день.
Я просыпался, писал, ел, писал, навещал Копченого, писал, ненадолго засыпал, а после просыпался, и все начиналось снова. Спал я недолго и беспокойно: мало приятного в обители боли.
Дядюшка Дой решил не возвращаться на родные болота. И матушка Гота тоже. Они редко показывались мне на глаза, но постоянно находились неподалеку и наблюдали. Чего-то ждали от меня.
Война вступила в новую фазу, и нюень бао вознамерились принять в ней участие. Жестокость обманников – против жестокости нюень бао. И посмотрим, чья возьмет.