Окаянный подарок
Инна Васильевна Русанова, подслеповатая, сгорбленная женщина на восьмом десятке, сидела за столом в горьком раздумье. Увы, старость (хоть это слово и рифмуется с «радостью») является весьма безрадостной порой. Вот и у нее на старости лет, как говорится, скорби и болезни вон полезли. Так что пришлось ей идти в поликлинику, откуда она вышла с пачкой рецептов, щедро выписанных тамошними докторами. Только, когда пришла Анна Васильевна в аптеку, чтобы купить выписанные лекарства, оказалось, что они обойдутся в половину ее пенсии. А ведь ей еще и за квартиру заплатить надо, и за газ, и за свет…раньше она еще и за телефон платила, да уже полгода, как отключила – кому ей звонить, а сто пятьдесят рублей в месяц – деньги немалые… Опять же – и есть-пить что-то нужно, таблетками сыт не будешь. Да и сапоги новые купить нужно – старые давно уже каши просят. Вот и убрела Анна Васильевна из аптеки несолоно хлебавши – как видно, правду говорят: аптека убавит века: на цены взглянешь – упадешь, не встанешь. И думай теперь, как быть – то ли лекарства себе покупать, то ли еду. Да, и впрямь старость не радость. А жить-то все равно хочется, а жить как-то надо. Ведь, хоть и горька старость, да смерть еще горше.
Портрет старухи. 1890-е г. Худ. Григорий Мясоедов
Но тут невеселые размышления старухи были прерваны неожиданным визитом Ольги Андреевны, сверстницы, соседки и задушевной подруги Анны Васильевны. Не проходило и дня, чтобы эти две женщины не встречались: то у одной, то у другой на квартире. Гоняли чаи, обсуждали растущие, как на дрожжах, цены в соседнем продуктовом магазине да последние происшествия и скандальные новости из жизни эстрадных звезд, о которых узнавали из телепередач. И за этими задушевными беседами забывали о хворях, об одиночестве, и о том, что смерть уже не за горами бродит – за плечами стоит…
– Что, Васильевна, горюешь? – с порога поинтересовалась Ольга Андреевна. – Из-за квартплаты, что ли? Я и сама, как сегодня квиток из почтового ящика вынула, за корвалол схватилась. Это ж надо так со стариков драть! Господи, да где же справедливость? Всю жизнь проработали, и на-ка тебе, заслужили на старости лет копейки. Раз в магазин сходишь, и пенсии нет как нет!
– И не говори, Андреевна, – с горьким вздохом подтвердила Анна Васильевна. И поведала соседке историю своего неудачного похода в аптеку.
– Вот и не знаю теперь, что делать, – завершила она свой рассказ. – Врачи говорят, если лечиться не буду, в любой момент инсульт или инфаркт может случиться. Только где же мне на лекарства денег взять?
Ольга Андреевна, словно в поисках денег, окинула взглядом комнатенку подруги: обшарпанную мебель семидесятых годов, столик, покрытый пожелтевшей от времени вязаной скатеркой, над которым висела выцветшая репродукция «Итальянского полдня», разномастную посуду в серванте, икону Богородицы в углу… И вдруг оживилась:
– Говоришь, где денег взять? А ты свою икону продай. Тут в одном доме на Набережной есть такой магазин, где всякое старье покупают. Я туда недавно бабкин самовар снесла…только место занимал, все хотела выбросить. Так мне за него две моих пенсии отвалили. Представляешь – две пенсии! А за икону твою, поди, и побольше дадут. Говорят, иконы сейчас дорого стоят…
По правде сказать, Анне Васильевне совершенно не хотелось продавать икону. Все-таки бабушкина память. Вдобавок, хотя она и молитв не знает, и в церковь только раз в год ходит – зимой, когда святую воду раздают, а все-таки на икону нет-нет, да взглянет, да поговорит с Женщиной, что на ней нарисована, да перекрестится, как бабушка учила. И станет ей после того легче на душе… Жаль иконы… да только, как умрет Анна Васильевна, кому она останется? Еще, чего доброго, выбросят ее чужие люди. Так может быть, права Андреевна – продать икону и дело с концом? Глядишь, и попадет она в хорошие руки. А у нее деньги на лекарства появятся. И всем-то будет хорошо…
На другое утро Анна Васильевна сняла со стены икону, напоследок протерла ее тряпочкой, и, бережно уложив ее в хозяйственную сумку, поплелась по указанному Андреевной адресу. Прямиком в лавку антиквара Бориса Жохова, больше известного под заслуженно полученным прозвищем Жох.
…Антиквару Борису Жохову хватило лишь одного взгляда на икону, принесенную ему старухой, чтобы определить ее стоимость. Краснушка-подокладница начала ХХ века. Вдобавок, весьма грубого письма…да и изображение кое-где уже начало осыпаться. Так что красная цена ей – тысяча рублей. Не больше.
Однако Жохов привык внимательно осматривать свой будущий товар. Поэтому он открыл киот, извлек оттуда икону… и в следующий миг увидел за ней какой-то предмет, едва заметный под густым слоем дочерна запыленной паутины. Объятый любопытством, антиквар извлек находку… еще никогда ему не доводилось обнаруживать в киотах ничего подобного. Это была авторучка из красно-бурой пластмассы, отливавшей благородным перламутровым блеском, с изящной золотой стрелой на колпачке. Жохов снял колпачок – под ним обнаружилось не стальное, а самое настоящее золотое перо. Рассмотрев ручку, он разглядел на ней надписи: «parker vacumatis», «made in USA», а также какие-то полустертые цифры и буквы. Вот это находка! Паркеровская ручка довоенной модели! Причем в очень хорошем состоянии. Да за такой раритет он сможет выручить бешеные деньги! Но как же она попала сюда? Иначе говоря, кому и с какой стати пришла в голову мысль спрятать американскую авторучку в иконный киот?
Жохов уже хотел было спросить об этом старуху. И вдруг заметил, с каким ужасом она смотрит на «Паркер» цвета запекшейся крови. Словно на нем и впрямь кровь…кровь кого-то из ее близких.
…Американский грузовой пароход «Кэролайн» готовился к отплытию. Собственно, все необходимые формальности уже были выполнены – по прибытии судна в северный портовый город Михайловск его капитан вручил экспедитору концерна «Михлесоэкспорт» рапорт об его готовности к погрузке, тот осмотрел трюм…и после того, как там, по его распоряжению, были устранены все неполадки, началась погрузка леса. Но теперь все это было уже позади. И доски, тщательно рассортированные по длине и ширине, уже покоились в обширном чреве парохода. А капитану и экспедитору оставалось только подписать тайм-шит, после чего «Кэролайн» наконец-то могла взять курс на родную Америку. Тем более, что период навигации уже близился к концу – на дворе стояла середина октября 1936 года.
И вот сейчас американский капитан Сэмуэл Дойс и экспедитор «Михлесоэкспорта» Николай Русанов, по возрасту годившийся ему в сыновья, сидя в кают-компании, вели свою последнюю деловую беседу. Их разговор шел на английском языке, которым молодой экспедитор владел в совершенстве.
– Имеются ли у Вашего руководства какие-либо пожелания к нашей компании? – с любезной улыбкой поинтересовался пожилой, грузный, краснолицый капитан Дойс.
– Да, – строго ответил экспедитор. – Впредь обратите внимание на чистоту в трюме. В этот раз у вас там было слишком грязно, так что, ради сохранности продукции, пришлось засыпать пол опилками. Но если подобное повторится в следующий раз, мы вынуждены будем задержать погрузку.
– No problem, мистер Русанов! – заверил его капитан. – В следующем году все будет о-кей. «Кэролайн» отслужила свое. Это последний рейс старой калоши. В ближайшее время наша компания намерена приобрести новый, более быстроходный и вместительный пароход «Генерал Грант». По весне мы придем к вам уже на нем…
– А что это за судно? – полюбопытствовал экспедитор. В ответ капитан расплылся в улыбке:
– О-о, мне понятен и приятен Ваш интерес. Что ж… – с этими словами он достал с полки журнал в яркой обложке, – это каталог судостроительной компании, чей пароход мы приобретаем. А вот (он перелистал несколько страниц и протянул журнал экспедитору) как выглядит это судно. Взглянитека. Не правда ли, красавец? А какой ход! По сравнению с ним «Кэролайн» – просто черепаха…
Экспедитор склонился над каталогом, увлеченно рассматривая изображения судов: грузовых, пассажирских, военных… Тем временем капитан Дойс внимательно наблюдал за ним…
– Я рад, мистер Русанов, что Вас заинтересовали новинки нашего судостроения, – подытожил он свои наблюдения. – В таком случае, возьмите этот каталог себе. Тогда Вы сможете на досуге ознакомиться с ним поподробнее.
Поблагодарив капитана, экспедитор свернул каталог в трубку и сунул в карман. Вслед за тем они с мистером Дойсом приступили к последней, самой важной части их беседы – подписанию тайм-шита. Капитан достал из кармана авторучку. А экспедитор, в свою очередь, извлек из портфеля химический карандаш и поднес его ко рту. В ответ Сэмуэл Дойс со своей неизменной улыбкой протянул ему свою авторучку… и Николай Русанов невольно залюбовался ее красно-бурым корпусом и золотой стрелой на колпачке. Впрочем, уже через миг экспедитор совладал с собой. Однако этого мига хватило, чтобы капитан заметил и понял все.
Когда тайм-шит наконец-то был подписан, экспедитор протянул капитанскую авторучку ее владельцу. В ответ мистер Дойс снова заулыбался:
– No, no. Оставьте ее себе, мистер Русанов. Пусть для Вас этот маленький презент будет памятью о нашей встрече.
В этот момент экспедитору вспомнилось, что, согласно должностной инструкции, ему запрещается вести с иностранными моряками какие-либо разговоры, не имеющие отношения к его непосредственным обязанностям. Впрочем, разве он беседовал с американским капитаном о чем-то постороннем? Что до ручки и каталога, то их ему презентовал сам мистер Дойс. А он просто-напросто принял его подарки. В самом деле, было бы невежливым отказаться от них…
Мог ли он знать, какими опасными бывают иные дары! И к каким непоправимым последствиям может привести маленький, совсем крохотный компромисс с совестью…
В тот же день, забежав пообедать к матери, Николай Русанов пересказал ей свой разговор с мистером Дойсом. А заодно показал и капитанские подарки – каталог и авторучку. К удивлению Николая, мать не проявила к его рассказу никакого интереса, скорее даже, встревожилась. Зато его младший брат, пионер Вася, только что вернувшийся из школы, был в восторге от увиденного и услышанного: