Впрочем, всё его коварство пропало даром – еле уловимым для глаз движением отклонив его меч, она скользнула вперёд, сверкнула сталь, и кисть виконта, державшая оружие, повисла, перерубленная, на обрывке рукава.
Было довольно неприятно наблюдать, как она выпала оттуда, когда потрясённый, и от шока ещё не чувствующий боли виконт поднёс руку к глазам, чтобы лично убедиться в том, что кисти у него больше нет.
Катарина, вновь отсалютовав мечом, спросила, желает ли мессир виконт продолжить, или он удовлетворён.
Он оказался удовлетворён, хотя его протрезвевшие полные боли и ненависти глаза говорили об обратном. Она раскланялась с его секундантами, никто из которых не счёл разумным заступиться за поруганную честь и достоинство семейки де Кланси.
Вот у неё и одним врагом больше. Не правильней ли было просто убить его?
Но ведь она обещала себе тогда, в самом начале всего этого, не лишать никого жизни, если только это возможно, и не угрожает непосредственно жизни её и её друзей и близких…
Ладно, будущее покажет, права ли она в данном случае, или нет.
И будущее действительно показало.
Наложив виконту тугой жгут на руку, чтобы он совсем не истёк кровью, они оставили его на попечение присмиревших друзей-собутыльников, трактирщика и лекаря, за которым мальчишка – сын трактирщика – поскакал в ближайший городишко.
После такого неприятного, и явно запоминающегося окружающим события, им пришлось сильно принять в сторону от их основного маршрута, и вплотную заняться улучшением маскировки.
И вот на одной из сельских дорог, проходящей через лес в особенно безлюдном месте, они и сделали это.
Попросив Пьера отвернуться, хитро не ухмыляться, и покараулить, они с Марией споро принялись за дело, и через час-другой к двум условным мужчинам добавился ещё более условный третий – пухленький и розовощёкий.
Катарина осталась довольна проделанной работой: после некоторой тренировки походка у её няни была почти мужская, чуть вперевалочку – как у заправского моряка.
Единственное, что никак не удавалось изменить – это голос и манера речи.
Ну, ничего, объяснила Катарина запыхавшейся от усилий няне – придётся, значит, побольше молчать на людях.
– А разве я так много говорю? – с неподдельным удивлением чуть обиженно спросила Мария. Переглянувшись с Пьером, Катарина захихикала, а затем и рассмеялась. Мария, с расстроенным видом махнув рукой, присоединилась к ней. И даже Пьер подозрительно булькнул что-то, тут же, впрочем, приняв невозмутимый вид.
Однако, когда ему показали результаты их усилий, в восторг не пришёл.
Более того, его скупые замечания насчёт того, что если обнаружат переодетую женщину, да ещё такую запоминающуюся, то это будет выглядеть подозрительней и запомнится всем гораздо лучше, а за мужчину Марию может принять только подслеповатый полуидиот, явно отдавали нелицеприятной правдой-маткой.
Пришлось ещё тренироваться и кое-что менять и подправлять в маскараде – уже под руководством Пьера. На это ушёл ещё час. Так что до ужина особенно далеко им уехать не удалось, и пришлось заночевать в первом же трактире, встретившимся после того, как стемнело.
Уроки Пьера не пропали даром: Мария держалась вполне достойно. Катарина, успевшая привыкнуть к своей мужской форме (честно говоря, ей это далось почти легко, она ещё там была любительница джинсов и прочего такого), не могла не отметить, что кое в чём старая няня даже превосходит её по части умения притворяться.
Ужин в полутёмном зале прошёл без накладок, и только в своей комнате, раздевшись на ночь, Мария позволила себе немного поворчать, укладывая и устраивая Катарину в очередной скрипучей и неудобной кровати, – дескать, как неразумно так рисковать: всё-таки, её могли – ну, ладно, разоблачить – просто убить!.. На что Катарина довольно опрометчиво сказала, что её так просто не убьёшь – даром, что ли, в детстве учили… Няня так странно взглянула на неё, что она прикусила язычок – видать, или мало учили, или…
Конечно, после всего случившегося странные взгляды её спутников снова вернулись. Но сейчас как-то усыпить их обоснованные сомнения было куда проблематичней…
Поворчав теперь насчёт неудобной одежды и обуви, няня сама легла, и довольно быстро отключилась – ещё бы, кто на её месте не перенервничал бы за непоседливую и опять нахулиганившую (если не сказать сильнее) девочку.
Катарина, какое-то время опять ведшая безрезультатную войну с клопами, довольно долго слышала в полудрёме нянины всхлипывания и вздохи. Пьер в соседней комнате спал как всегда бесшумно.
А вот усыпить теперь его подозрения на её счёт вообще не представлялось возможным – он слишком умён. Но всё же что-то придумать она должна. Значит, придумает.
20
Утро выдалось довольно неприятным – вначале было ветрено и пасмурно, вроде начинал даже накрапывать мельчайший дождик. Но часам к десяти распогодилось. Они ехали спокойным шагом по тёмному лесу. Дубы и ясени мирно соседствовали с соснами и елями, и тень давали плотную, перехватывая друг у друга живительные лучи солнца.
Дорога попалась узкая, и шла, извиваясь, примерно в южном направлении. По словам Пьера, до германо-швейцарской границы, сходившихся здесь своеобразным треугольником, оставалось не больше дня пути. Всё, вроде, шло как всегда, нормально. Кроме странного чувства опасности…
Внезапно из-за последнего поворота сзади послышался шум, перешедший вскоре в крики и топот копыт.
Не дожидаясь, когда появятся сами преследователи, она приказала скакать вперёд, что есть сил. Лошади, отдохнувшие за ночь, должны были перегнать любых преследователей.
Однако этого не произошло – багаж, который у них постепенно накапливался, и уже не помещался только на вьючной лошади, сильно мешал развить всю возможную скорость. И выкинуть его сейчас невозможно – разве только вместе с сёдлами!
Особенно была перегружена лошадь Марии, и им приходилось выдерживать тот темп, который задавала она.
Медленно, но верно, пронзая тучи пыли из-под копыт их лошадей, своими неясными силуэтами, словно призраки, преследователи проступали всё ближе и чётче, настигая.
Часто оглядывавшаяся Катарина уже хорошо разглядела разношёрстное воинство, одетое кто в мундиры, кто просто в куртки, а кто и в одни рубахи. Она сразу связала появление этой пёстрой шайки явных бандитов со вчерашним происшествием. Цель, для которой их наняли, была более чем ясна.
Уже ясно выделялись две группы преследователей: семеро особенно ретивых вырвались вперёд, ещё двое отставали метров на семьдесят. Пыль, поднятая лошадьми Катарины и её спутников, явно мешала преследователям, что злило их ещё больше: они ругались не переставая, протирая глаза и отплёвываясь.
Что-то просвистело мимо её головы.
Тут же она поняла, что. В правую ягодицу лошади Марии, у самого хвоста, глубоко вонзилась арбалетная стрела. Лошадь, вскинув голову, дико заржала и не то споткнулась, не то подпрыгнула. Мария, не удержавшись в мужском седле, закричала тоненько, и, выпустив поводья, вылетела через голову лошади вперёд.
Как в замедленном кино, или кошмаре, Катарина увидела, что её старая няня летит к земле, падает, вытянув вперёд руки, боком, и сверху на неё, тоже боком, приземляется лошадь… Ей врезался в память безумно вытаращенный глаз и открытый в диком оскале рот лошади. Крика Марии она не слышала, уши ей словно заложило ватой.
Затем звуки вернулись.
Они с Пьером, как по команде, остановили лошадей, и развернув их, схватились за арбалеты. Однако Пьер не успел даже выстрелить. В грудь и шею его жеребца вонзилось две стрелы, и он завалился на бок, увлекая за собой седока, запутавшегося ногой в стремени.
Катарина выстрелила, спокойно, словно на стрельбище, прицелившись. Особенно противный на морду бандит, явно руководивший погоней, оказался поражён прямо в грудь. Выпучив глаза и открыв рот в немом крике, он упал в пыль позади своей лошади.
Убийство главаря, однако, пёстрое воинство не остановило, а только озлобило ещё больше.
Стадный инстинкт безошибочно говорил им, что сила на их стороне. Они уже разделились, чтобы обойти её с обеих сторон. Стремясь осложнить им задачу, она соскочила с коня, выхватив меч и кинжал для метания. Но метнуть его уже не успела – кто-то из окруживших её всадников ловко кинул тяжёлую сеть, затем ещё одну…
Она оказалась спелёнутой, словно младенец. Вывернув руки, меч и кинжал отобрали.
После чего уронили её лицом в пыль, причём один из нападавших, не сдерживая ярости, изо всех сил пнул её в живот, объяснив свои действия так:
– Это тебе за Шарля!
Шумно вздохнул, и, чтоб было понятней, добавил:
– Сучка вонючая! – и добавил второй пинок от себя лично.
Шляпу и парик с неё сорвали, после чего последовали комментарии:
– Чёрт, а ведь точно!
– Ну, мы с ней за Шарля расквитаемся!
– И откуда этот придурок узнал, что она баба?! Ладно – догонит, спросим!..
Катарина, находившаяся в полуобморочном состоянии, нашла в себе силы взглянуть в сторону Пьера, хотя лучше бы она этого не делала: как раз застала момент, когда один из бандитов выпустил стрелу во что-то, лежащее на земле, и услышала тупой звук и чей-то вскрик. Её затошнило.
Но предаться эмоциям, или удивлению, как проклятый виконт смог её вычислить, ей не дали. Вынувшие её из сети грубые грязные руки, хозяева которых не переставали ругаться и гнусно причмокивать, поволокли её к деревьям, где и привязали: руки к одному, а ноги, растянув так, что она закричала от боли, к двум другим.
Затем один из нападавших, оставшийся, судя по всему, за главного, снова грубо пнул её в бедро и сказал, нагло ухмыляясь:
– Наверное, тебе будет приятно узнать, что твой дружок сломал ногу, но боли он больше не чувствует! – дружный гогот возвестил, что его плоский юмор оценили, – А что до стрелы, которая торчит – какая незадача! – из его груди – так ты не переживай: мы, уезжая, вынем её, и она не помешает крышке гроба! – снова гогот, и плевки, топот и шарканье ног. Более серьёзным тоном, – Так что на его помощь можешь не рассчитывать. Да и вообще, по этой дороге мало кто ездит – уж мы-то здесь в округе всё знаем! Мы тут, вроде, как смотрители лесов. Смотрим, как бы путникам не было одиноко! – одобрительные смешки и перешёптывания. Им явно уже было невтерпёж.