Когда голем прекратил стрельбу, я первым делом кинулся к сестренке, манекеном сидевшей на полу, под громадой Крюка, стоящего рядом. Упал рядом, схватил в ладони такое родное лицо, побелевшее до неузнаваемости, с трясущимся ртом, со слезами, безостановочно текущими по щекам. Ничего не говоря — обнял, прижав к себе, и лишь тогда почувствовал и услышал плач, прорвавшийся наружу. Ее затрясло сильной дрожью, пальцы вцепились в мои плечи, стараясь ухватиться и не опуститься снова в тот, бывший так еще близко ужас. Что оставалось, кроме как сидеть, говорить что-то несвязное и глупое, гладя ее по голове и стараясь дать хотя бы немного собственного тепла, которое было ей сейчас так нужно и необходимо?..
Крюк ничего не сказал, все понимая и не желая делать нам еще больнее. Глядя на него, повернувшегося к той, кто совсем недавно могла уничтожить всех нас, я открыл рот, чтобы поблагодарить… и промолчал. Мудрый голем, посмотрев на меня, прижал палец к губам. Спасибо тебе, настоящий человек, живущий внутри этого страшного тела, спасибо. Ты снова спас меня, спас от меня самого, такого беспомощного в ситуации, когда нужно было хотя бы попытаться сопротивляться. Мой долг по отношению к тебе вырос в разы, и я этого не забуду.
— Вот ведь… — протянул он, рассматривая сломанное крохотное тельце в углу. — Столько слышал про это место, и оказался здесь. Вы простите меня, не надо было вам за мной идти, а я забыл сказать. Простите?
— Глупый вопрос… — Скопа подняла покрасневшее лицо, шмыгнула носом. Сморкнулась на пол лихо, как настоящий техасский рейнджер. — Не говори ерунды, мы знали, на что шли. Спасибо… черт, даже и не знаю, что сказать-то…
— Не задавай глупых вопросов — и не получишь адекватный ответ, — хмыкнул Крюк, отвернувшись от девочки с куклой. — Все дураками оказались, и хорошо, что сейчас мы дураки живые. Этот поганец меня чуть не сделал. Распластался под потолком комнаты, прыгнул сверху, распорол одежду вон…
Он повернулся к нам спиной, и я увидел большой разрез, идущий вниз от плеча. Под ним, матово отсвечивая, перекатывались на мощных мышцах кольца кольчуги. Да уж, Крюк, умеешь ты удивлять, ничего не скажешь. Ведь насколько серьезно подошел к тому, что ждало его впереди, когда шел к нам на выручку в Васильевку. Насколько понимал, что даже его организм — со всеми его защитными механизмами — может не выдержать, подвести в какой-то момент.
— Сделал сучонка? — вяло поинтересовался Сдобный, лениво пинающий то, что осталось от подкрадывавшихся детишек и их скульптурных композиций.
Да уж, друг, очень тебя сейчас понимаю, твою апатию и прочее. Давно не ощущал себя таким слабовольным уродом, не способным сделать что-либо тогда, когда это так необходимо.
Крюк усмехнулся, запуская лапищу в огромный подсумок на боку. Достал из него контейнер, покрутил в пальцах и неожиданно кинул мне. Я еле успел среагировать, поймав этот, оказавшийся очень увесистым, цилиндр.
— Принимай эстафетную палочку, Пикассо. Теперь твоя очередь и ход тоже за тобой. — Он вздохнул и отвернулся, задумавшись о чем-то своем.
Не время сейчас, конечно, сидеть и предаваться грусти. Но как заставить самого себя отойти от чувства всеобъемлющего безумного страха? Вот и я не знал, потому и сидел на пятой точке, стараясь хоть немного прийти в себя. Сидел и тупо смотрел в коридор, который так быстро и так долго вел к тому, чтобы потерять в этой жизни все. Понимал, что все кончилось, что все позади, но не мог отойти от страха, ощущая себя не крутым рейдером, а маленьким испуганным мальчишкой, оставшимся в одиночестве в темноте.
А вот в подземелье вернуться у нас не получилось. Тот самый выход оказался закрыт «конфорками», да так густо, что не было и мысли о том, чтобы попытаться пройти через них. Ни разу не видел такого, чтобы сразу с десяток этих упорных пускателей живого огня сползались в одно место. Скорее всего, это был прощальный подарок Всплеска, уже давно завершившегося. Но как бы оно ни было, этот самый подарок нам теперь нужно было как-то прожевать и попытаться выйти другим способом. Мне все больше и больше начинал нравиться этот оказавшийся еще более интересным, чем прошлогодний, рейд. Класс, столько экстрима! Богатые придурки, вроде тех, что мы иногда водили на сафари в Район, явно оценили бы. Кайфанули бы по полной программе, оплатили все расходы и даже выдали бы бонус, это точно.
— Что делать будем? — Скопа покрутила головой, пытаясь все-таки увидеть хоть какой-то просвет среди жарко дрожащего марева над ловушками. — Засада какая-то…
— Пойдем наверх. — Голем вздохнул. — Нам так и так выбираться на свежий воздух, чтобы хоть через коммуникатор связаться с Танатом. Сомневаюсь, что выйдет, но попробовать стоит.
— В смысле? — Сдобный непонимающе взглянул на него. — Ведь мы друг друга в переговорник спокойно можем услышать.
— И что? — Крюк хмыкнул. — Ваши передатчики работают на сколько метров? Ага, Скопа, ты все верно понимаешь. А Танат с профессором еще и под землей. Так что, хочешь не хочешь, а придется выбираться наружу и пешком к ним топать.
Ну а что делать прикажете, если все именно так повернулось? Наружу — значит наружу. Интересно только, как у нас это получится, во как. Но голем решил эту задачу так просто, что мне даже стало стыдно за собственную близорукость.
Он просто поднялся на лестничную площадку, вдоль которой красовался большой оконный витраж, попросил нас отойти подальше и засадил по нему цепью, разом выбив громадный кусок. Оставшаяся часть стекла чуть подождала, издавая красивый и музыкальный треск, сопровождаемый легким хрустальным звоном, и рухнула следом. Вах, как это было красиво, я испытал просто непередаваемый восторг от того, как рухнула многокилограммовая плоскость грязного и давно потерявшего внешний вид светового фонаря. При собственном уничтожении он раскрылся, показав нам то, насколько красивыми могут быть его острые осколки, усыпавшие все вокруг сотнями и тысячами ненатуральных алмазов, переливавшихся всеми гранями.
— Однако… — Скопа сплюнула, после чего застегнула маску, закрыв доступ воздуха Района к дыхательным путям.
Верно, ведь сейчас наступает время зеленого тумана, и надо никогда не забывать об этом.
Голем первым шагнул в проем, выбив ногой решетку, приваренную снаружи. Длинная проржавевшая хрень гулко ухнула об землю, не издав даже лязга. Крюк чуть помедлил и прыгнул с высоты второго этажа, заставив нас ощутить сильный толчок в тот момент, когда он приземлился. Чуть позже раздался его низкий бас:
— Здесь нормально, спускайтесь. Если помощь нужна, не смущайтесь, поймаю. Особенно Скопу.
— Еще чего не хватало! — Она обиженно фыркнула, подходя к окну, через которое уже ощутимо задувал постоянный местный холодный ветер. — Да чтобы меня мужик какой ловил там, где я сама справлюсь? Нет уж, хотя… Эй, Крюк!
— Ну? — спокойно и терпеливо буркнул снизу голем.
— Если я так вся из себя красиво прыгну, поймаешь? А то так хочется повыпендриваться чего-то, прямо не могу…
И вот тут я вздохнул с облегчением, потому что ее отпустило, это было абсолютно ясно. То, что скрутило сестру там, откуда все еще доносился терпкий тяжелый запах крови, перемешавшийся с пороховым, отошло в сторону. Что может быть лучше, чем бодрая, злая и нелиричная Скопа во время нахождения в Районе? Правильно, для меня нет ничего лучше, и даже Сдобный это понимает и не обижается. Умница, сестренка, все верно делаешь, нечего бояться того, что осталось далеко позади, и пугаться того, что еще не наступило. Дыши полной грудью, пусть и через фильтр, и наслаждайся каждым моментом жизни, такой быстротечной и неожиданной. Если есть возможность красиво скакнуть в объятия полумеханического громилы, так почему бы и нет?
Скопа подошла к самому краю нашего участка огромной дыры с торчащей бетонной плитой перекрытия. Выглянула вниз, хмыкнула и шагнула вперед, изобразив на какое-то мгновение спортсменку, принимающую участие в соревнованиях по самому красивому прыжку в чан с нефильтрованным пивом. Ну а чего? Надо быть честным и справедливым, ведь на прыжки с вышки в бассейн ее попытка явно не тянула. Снизу раздалось восхищенное «ух!» и ее довольный вопль:
— Эгей, так клево!
Сдобный пожал плечами и пошел вперед, я последовал за ним. Чего тут выпендриваться, когда можно поддержать напарника, пока тот повисает на руках и потом аккуратно и неторопливо оказывается на земле. Передать ему ствол, чтобы не мешал спуску, и последовать примеру, быстро и надежно коснувшись подошвами густой травы на давно разросшемся до луга газоне. И не стоит изображать сцены из голливудских боевиков… да и из отечественных тоже. Проще надо быть, так оно надежнее.
Выпрямившись после спуска и повертев головой, я понял, что знаю, куда идти дальше. А как иначе, если эти места мне известны с самого детства, проведенного здесь, совсем недалеко, в доме бабушки и деда? На мгновение даже накатило что-то, заставив с силой сжать челюсти и подавить тугой комок, подступивший к горлу. Да, Пикассо, а ведь ты явно стареешь. Таким становишься лиричным и ностальгирующим, что хоть стой, хоть падай. Не годится так, сейчас, во всяком случае. Потерпи. Вот сделаешь необходимое дело, спасешь мир, решишь вопросы, связанные с нападением на федеральных служащих, и вот тогда — предавайся воспоминаниям сколько хочешь.
КПК на предплечье Сдобного пискнул, приняв сообщение. Мой напарник нажал на металлическую кнопку, открывая его. Мы не любим сенсорных панелей — здесь, в Районе, они ни к чему. Равно как и большое количество пластиковых деталей там, где можно сделать металлические. Здесь, когда важны надежность и долговечность, новомодные хреновины часто не прокатывают.
— Они двинутся в сторону Осиновского озера. — Напарник покачал головой. — Танат и Точинов, вдвоем. Остальные остаются в бункере, потому что идти не могут… херовато.
— Почему к Осиновскому? — поинтересовалась сестра. — Какого черта они там забыли?
— Потому что дорога в город закрыта «серыми». — Сдобный вздохнул. — Вот сучары, а? И когда успели, кто мне скажет?