– Так ты – простой поц, канающий под делового? – облегченно и восторженно орет Беня Яковлевич. – Ну, все, амба тебе!
– Беня, мы с тобой сегодня уже побеседовали. Мало? Еще захотелось? – Недоуменно смотрю на этого клоуна, затем обращаюсь к дедушке: – Успокой свою шестерку, уважаемый. Разговаривать мешает.
– Он – не шестерка, а клёвый маз (хороший вор). И он – не мой, а залетный, с гастролями из Одессы-мамы приехал… – Старик спохватывается. – Коль ты – офицер, откуда блатную музыку знаешь? (Разговариваешь на блатном жаргоне?)
– Я, когда еще студентом был, у нас истопником старый дед-выпивоха служил. Мы с друзьями его иногда угощали, он нам про свою жизнь и рассказывал. – Начинаем играть легенду, уже пора. – Он на каторге срок отбыл, там и вашей «музыке» научился, и нас потом научил малость.
– За что ж он угодил-то? – Старого начинает разбирать любопытство. – Чего натворил?
– Жену зарубил. За то, что к соседу бегала…
– Ну, коль ты – не мазьё, так нам с тобой и разговаривать не о чем. – Беню на радостях снова понесло. – Вернешь девчонку! А чтоб загладить вину свою, отдашь девку, с которой она на базаре паслась. Штакет говорил – шикарная, клевой марухой станет!
Ох, хорошо, что Котяра его не слышит. Сейчас бы вместо человека свиная отбивная в полный рост лежала бы. Так, а вот это ты хорошо придумал – закурить и дым в лицо пускать. Сейчас последуем твоему примеру, только еще раз оглядимся. Штакет сидит слева и демонстративно вертит в руках нож. Справа небритый почти не шевелится, но опасностью от него так и несет. Значит, считаем его за основную угрозу. Беня и старик – по ту сторону стола, не дотянутся. А стрелять, скорее всего, не будут. Все, работаем!
Поморщившись от дыма, небыстрым движением вынимаю из кармана портсигар, достаю одну из ТЕХ папирос, прикуриваю и делаю первую затяжку. А после этого нечаянно роняю зажигалку под стол, чертыхаюсь вполголоса и, положив папиросу на тарелку, лезу под стол искать свое имущество. Ход мыслей собеседников вполне понятен. Будет вылезать клиент, огребет по голове, а там и по-другому разговаривать можно будет… Раз… Два… Блин, просил же Максима не делать громко, по ушам садануло – будь здоров! И даже под столом вспышка сквозь зажмуренные веки была заметна. Теперь – вперед!
Выскакиваю из-под стола, на всякий случай уклоняясь от возможного удара справа. Красиво! За столом четыре человека пытаются протереть глаза до дыр и шарят руками по столу в поисках неизвестно чего. В левую руку тарелку с капустой, швыряем содержимое в морду небритому, на обратном движении ребро тарелки попадает Штакету в горло, и он с хрипом валится с табурета на пол. Справа небритый обеими руками трет глаза, в которые помимо всего прочего еще и капустный рассол попал. Опаньки, а на правой ручке-то бронзовый или латунный кастет блестит, недаром он ее прятал. Правой ребром ладони в переносицу – еще один в минусе. Беня, заслышав посторонний шум, хочет встать и нащупать что-то в кармане пиджака. Вкладываю всю силу в удар ногой по краю стола. Скорее, даже не удар, а толчок… Есть! Стол пришпиливает к стене и старика, и сутенера. Огибаю край столешницы, с правой крюк в печень, клёвый маз сгибается от боли, добавляю сверху под основание черепа. Все!.. Сзади слышится шорох. Оборачиваюсь и вижу в дверном проеме две фигуры в знакомых лохматках, щедро посыпанных золой для пущей невидимости поздним вечером.
– Все в порядке, командир. Четверо тепленьких связанных рядком лежат. Половицы изучают. Тетку к лавке прибинтовали. В ее любимой позе. – Семен оборачивается на шум, затем продолжает: – О, наши с Михалычем еще троих с улицы приволокли. Те, наверное, в прятки поиграть хотели.
– Добро. У меня один отдыхает. Этого аккуратно вязать, оставить здесь. – Показываю на старика, уже немного проморгавшегося. – Остальных – в ту комнату до кучи. Собрать с них все железо и сюда на стол. Тетке залепить глаза и уши. На улице смотреть внимательно, может быть, еще кто нарисуется. Я пока здесь разговор до конца доведу.
Обыскиваю бесчувственного Беню. Так, часы и деньги мне не нужны, носовой платок пусть себе оставит, ключики разные, папиросы со спичками – тоже. Во внутреннем кармане пиджака какая-то бумага – потом почитаем на досуге. Оп-паньки! Вот это я удачно зашел! Какая игрушка красивая! Потайной револьвер Лефоше! «Апаш» называется! Кастет, нож и шестиствольная «перечница» калибра семь миллиметров! Жаль только, что патроны шпилечные, сейчас такие достать – проблема, наверное. Классный трофей!.. Так, теперь смотрим бумажку. Ух-ты, да сегодня просто праздник какой-то! Расписка в том, что крестьянин деревни Столовичи Новогрудского уезда Минской губернии Андриян Адамкевич отдал своих детей, Алесю одиннадцати лет и Даниила десяти лет от роду, в услужение минскому мещанину В.Я. Симкину, за что получил десять рублей, что своей подписью и удостоверяет. Где там моя зажигалка?.. Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!..
Так, вот и старый оклемался. Значит, будем разговаривать. Цепляю шашку на место, засовываю наган в кобуру. Затем беру табуретку, сажусь напротив дедушки, пришвартованного к скамье. Ой, какие глазенки-то злые!
– Ну, что, уважаемый, продолжим?
– Я тебя на куски порежу, дай срок! – Шипит собеседник, морщась от боли, – видать крепенько его столом приложило. – Наглотаетесь наших перышек и гулять вам до кладбища в белых тапочках!.. Всех своих людишек подниму, а вам жизни не видать!..
– Ты прежде, чем грозиться, головой подумай. Уверен, что справишься? Мы вас, как младенцев сделали, никто пальцем пошевелить не успел. На мне, чтоб ты знал, крови поболее будет, чем на тебе. Несмотря на молодость. Время сейчас военное, тут ни прокурора, ни адвоката тебе не будет… А если я еще и своих бойцов к этому подпишу? В городе уголовников не останется, все на кладбище переселятся. Оно тебе надо?
Старик смотрит на меня исподлобья, затем уже спокойней задает вопрос:
– Чего хочешь?
– Я по своей тропке хожу, ты – по своей. А лес – большой. Могут и не пересечься тропинки эти… Твоих людей мы не тронули, ну, пара синяков – не в счет. Ты сам так вообще легко отделался. Пока. Нужно мне немного… Чтобы детей малолетних вы в притоны не сплавляли, не калечили, воровской жизни не учили. На то постарше желающие найдутся, я думаю. Чтобы обманом девок бандершам не поставляли. Чтобы беженцев не трогали, последнее не забирали, они и так с хлеба на воду перебиваются. Немного ведь прошу, соглашайся.
– А нам чем жить тогда? В земле ковыряться? За кусок хлеба жилы рвать? – в словах блатного явно слышится насмешка.
Тут же в тему вспоминается рассказ Дольского о веселой жизни земгусарства.
– А что, мало здесь бобров жирных с лопатниками (кошельками) потолще, чем лапа твоя? Мало их марух (любовниц) в рыжиках (золоте) с камушками гуляет? – Дальше цитирую незабвенных «Джентельменов удачи». – Это тебе не мелочь по карманам тырить.
– Дык, где они, там и лягавые, как собаки злые!
– А мастерство ваше на что? Ловкость рук против остроты глаз. В-общем, я сказал, ты – услышал… И еще. Эту мразь пока мне отдашь. – Киваю на Беню. – У меня к нему личный разговор.
Теперь начинается самое сложное. Эта публика понимает только силу и боль, на них построена вся их цивилизация. Силу мы уже показали, теперь очередь за вторым. Только вот одно дело в бою кровь лить, другое – вот так. Но урок должен быть убедительным, тут еще поактерствовать придется…
Подхожу к Бене, выдергиваю из его штанов ремешок и связываю спереди руки. Клиент начинает шевелиться и мямлить что-то невразумительное. Значит, приходит в себя. Помогаем легким похлопыванием по мордочке… Вот, глазки открылись, все нормально.
– Ну, что, Вениамин, мать твою, Яковлевич, продолжим разговор? Меня интересует, где мальчишка. Сам скажешь или помочь?.. – Ай, как ему страшно. Но перед паханом лица терять не хочет. На что, собственно, я и рассчитывал. – Ты ж мне все равно скажешь, только сначала будет очень больно. Как на Руси в старину таких, как ты, метили, знаешь? На наглой морде «вор» выжигали. У меня под рукой каленого железа нет, так я тебе эти буквы вырежу.
Демонстративно, не торопясь, достаю из ножен, прикрепленных к брючному ремню сзади, на пояснице, миниатюрный аналог «оборотня» и даю тщательно рассмотреть вблизи.
– Твой Штакет эту игрушку пропустил, за фраера ушастого меня принял… Последний раз по-хорошему спрашиваю: где Данилка? Расскажи-ка, что он тебе такого плохого сделал, что ты приказал его, в случае чего, прирезать? Чтобы твой холуй ему горло ножом перехватил, слушая, как пацан хрипом исходить будет, и глядя, как кровушка течет, как детские глазенки стекленеют, как из них жизнь утекает… На-ка, сволочь, сам попробуй такого!..
Резко, за волосы запрокидываю ему голову, прижимаю нож к нижнему веку и несильно провожу вниз. Заточенный до бритвенной остроты клинок скользит, оставляя за собой достаточно глубокий порез, тут же покрывающийся каплями крови. Беня начинает хрипеть и дергаться, пытаясь связанными руками оттолкнуть от себя железо. С левой бью коленом по ребрам. Вот, ручки-то и опустились.
– Не дергайся, а то буквы кривыми получатся. Некрасиво будет, придется переделывать… Еще раз спрашиваю: где пацан?
– …Н-н… Нет… его здесь!.. На хазе он!.. Вместе с марухами Рахиливыми!..
Отпускаю клиента, тот хватается за свой платок и пытается зажать рану, судорожно дыша. Пусть малость успокоится, потом продолжим. Пахан смотрит на нас, стараясь ничего не упустить.
– Вот видишь, у нас уже диалог наладился. А то грозился чего-то, девчонок требовал… Кстати, у той, которую ты хотел забрать в качестве откупного, есть жених. Так вот он бы с тобой не миндальничал, ты бы у него только пищал и плакал. А потом сам себе могилку бы выкопал… А мы бы тебя закопали… Где хаза?
Еще одна царапина рядом с первой. В вытаращенных глазах – только паника, заглушающая рассудок и прочие эмоции.
– Я из твоей морды сейчас тельняшку сделаю!.. Где?!..
– Тут рядышком!.. Через три дома!.. Я… Я могу его привести!..