Давняя моя задумка – создание цикла «Городского делового романа» – застопорилась… Дни вливались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы второй половины последнего десятилетия двадцатого века. Время творческого безделья, время пропавшего упоительного «письменного застолья» изнуряло своим однообразием, погружало в состояние какого-то анабиоза. Особенно усиленного сознанием грандиозности происходящего в стране. Общественно-политические события на фоне сюжета романа «Коммерсанты», казалось ждали своего продолжения…
А не втереться ли мне в какую-нибудь бандитскую группировку и написать роман «Банда». А что?! Как на подбор. «Тамбовские», «малышевские», «комаровские», банда Кости-могилы… У метро «Гостиный Двор» висело объявление: «СОГРАЖДАНЕ! В нашем городе создана организация “Белый крест”, имеющая целью возвращение человеческого достоинства всем россиянам, обретение настоящей свободы. Сообщаем, что в республики Закавказья направлены курьеры для закупки оружия. С 15 по 25 апреля 1990 года на всех легальных и нелегальных рынках города будет проводиться широкая распродажа ору ж и я»…
Ночами, а то и днем, слышались выстрелы… Как-то я проходил к своему дому безлюдным осенним парком и у пруда задержался перед группой милиционеров. Один из них, лейтенант, обратился ко мне с просьбой быть свидетелем, подписать акт осмотра «вещдока», вытащенного из воды. В ржавом ведре виднелась голова мужчины с залепленными скотчем губами. Так что ради сбора материала для очередного романа вакансии подобрать можно. Впрочем, чем казино не криминальная тема, если копнуть? Нет, увольте, так можно и самому оказаться в ржавом ведре, не суй нос куда не следует. А как же без такого носа, тем более ты сам не робкого десятка, подумай о маме.
И я думал о маме. Она умерла в том же 1990 году, в моей холостяцкой квартире. Приехала с семьей сестры из Баку со всеми документами, с тем чтобы эмигрировать в Израиль, и умерла. После похорон сестра с семьей уехала в город Хайфу, а мама осталась со мной, только на опрятном Зеленогорском кладбище, за фамильной оградкой…
Бурные девяностые взбаламутили и писателей города. Распался на два лагеря Союз писателей, на тех же «западников и славянофилов», традиционно, как и принято на Руси. Шумные собрания, предшествующие распаду, проходили в зале бывшего Шереметьевского дворца, в котором размещался Союз писателей еще с тридцатых годов. Великолепные витражи, малахитовые вазы, картины в витых рамах с изумлением взирали на орущих, потных, а то и пьяных «инженеров человеческих душ», вчерашних друзей, товарищей и просто знакомых. Многие уже с порога зала избранно здоровались друг с другом, точно зная, кто какую идеологию исповедует. Западники или «русскоязычные» писатели считались «еврейским» союзом, несмотря на то что подавляющее большинство составляли русские…
В довершение ко всему, ночью, загорелся и сам дворец. Поговаривали, что «петуха пустили» люди из соперничающих группировок. И не раз: дворец горел трижды, хоть включай в штат пожарную команду. Еще поговаривали, что пожары дело рук бандитских группировок, решивших прикарманить дворец на берегу Невы. Как бы то ни было – писатели оказались на улице, а дворец отстроили и сегодня в роскошное здание с ливрейным швейцаром у входа писателей и на порог не пускают… Художники, актеры, музыканты, журналисты – все творческие союзы – в те сумасшедшие дни были едины и сохранили свои роскошные особняки. Все! Кроме писателей. Воистину: если бог хочет наказать, то лишает разума. Наконец, после многолетних скитаний по чужим подвалам и крышам, оба Союза писателей обрели свой Дом, разместившись в противоположных флигелях…
То ли дело Русский ПЕН-клуб. Эта международная организация по защите прав писателей была создана Джоном Голсуорси с центром в Лондоне. И постепенно охватила писателей многих стран, включая Россию. Я вступил в Русский ПЕН в 1994 году в Москве. Перед возвращением домой руководство ПЕНа напутствовало меня пожеланием организовать питерское отделение Русского ПЕНа, найти подходящее помещение. К тому времени в Питере уже насчитывалось несколько вольных членов этой организации, многие из которых вступали в ПЕН за рубежом. И на волне всеобщего окружающего безумия того времени я и мой стародавний друг, писатель Валерий Попов, приступили к этой затее. В нашу группу мы привлекли и «стороннего человека», энергичного директора издательства «Блиц» Сергея Цветкова… Куда только не заглядывала наша троица в поисках подходящей крыши! От пустующих этажей театра «Ленком» и кончая задворками каких-то полузаброшенных цехов и подвалов… И пришлось поступиться принципом – ведь Устав ПЕНа рекомендует избегать деловых связей с официальными властями, но ничего не поделаешь…
Ранее я уже писал об Анатолии Александровиче Собчаке, вернувшем Петербургу его историческое имя… Как впервые мы познакомились в суде, задолго до его «мэрского» кресла. Слушалось дело писательницы и публициста Нины Катерли по иску гражданина Романенко. С тех пор у нас сложились добрые отношения. Он даже просил меня и Даниила Гранина ознакомиться с черновой рукописью его книги «Жила-была коммунистическая партия», о чем и помянул с благодарностью в предисловии…
И помещение подобрали. В самом центре Питера. Семь просторных комнат и зал на пятом этаже старинного дома по Думской линии Гостиного двора. Можно было сдать в аренду «лишние» комнаты и поддержать новорожденную организацию. Ведь никаких источников финансирования у нас не было… Состоялось собрание, на котором выбрали исполком из пяти «действительных» членов ПЕНа. Исполком утвердил президентом Валерия Попова, меня – вице-президентом, административную должность директора предложили издателю Сергею Цветкову. В какой-то степени ПЕН как бы противопоставил себя обессиленному распрями Союзу писателей, и многие изъявили желание вступить в нашу организацию. Однако правом приема московское начальство нас обделило, а само оградилось сложной формальной процедурой, стараясь сохранить «элитарность»…
Тем временем работа началась в соответствии с Хартией международного ПЕНа. Так, ПЕН помог освобождению писательницы Алины Витухновской, облыжно обвиненной в наркоторговле, добился объективного расследования дела журналиста Григория Пасько, которого подозревали в выдаче японцам каких-то секретов, да мало ли было подобных историй. И на международном уровне авторитет Русского ПЕНа стал заметен. К примеру, вмешательство в дело британского писателя и поэта Салмана Рушди, приговоренного к смерти иранским религиозным судом за хулу на Аллаха. Правда, толку было мало – иранский аятолла посулил за убийство богохульника три миллиона долларов – но в общем хоре защитников поэта звучал и голос Русского ПЕНа. (Слава богу, Рушди, кажется, жив до сих пор, правда, скрывается, бедняга…)
Помимо прямых своих обязанностей, Питерский ПЕН озаботился и личными делами. Понемногу пополнялся новыми членами и обустраивался. Зал нередко принимал артистов, музыкантов, проводились литературные вечера. Клуб стал привлекателен и для зарубежных гостей-писателей. Издавалась серия «автобиографических» книг членов клуба, стал выходить литературно-художественный журнал «Мансарда»… Активность и самостоятельность питерцев явно вызывала ревность московского начальства, так мне казалось. Еще бы! Они, понимаете, прозябают в тесном московском помещении, а их «вассалы»… Да и представители Международного ПЕНа все больше нацеливаются в сторону Северной столицы, особенно финны, шведы, датчане… Конечно, это мое мелочное подозрение, однако факт: начальство стало реже приглашать питерцев ко двору на совещания, посвящать в текущие дела, пересылать важные циркуляры и письма из европейской штаб-квартиры, да и просто звонить, интересоваться. На собрании в Москве я выступил с укором по этому поводу, и меня вывели из исполкома…
Подобная ситуация портила настроение, приглушала кураж. А главное, порождала смуту. Наступало время, типичное для российской истории: время раскола… Энергичный и авторитарный директор Серега Цветков начал ходить по клубу с кавказскими четками и связкой ключей – верный знак ущемленного честолюбия и недовольства судьбой. Вообще-то он был одаренный журналист-природовед и издатель, но… вот, четки и ключи, понимаете. За время многолетнего пребывания в начальниках у меня с Поповым накопился ряд претензий к Цветкову. Особенно по поводу непрозрачности бухгалтерии и взаимоотношений со съемщиками наших пяти комнат. Цветков сколотил оппозицию из нескольких человек, у троих из них также завелись четки. Начались взаимные упреки и, порой, неприличные скандалы. Один довел до нервного срыва нашу коллегу Нину Катерли. Ее пригласили в Варшаву на конгресс ПЕНа как гостью. Попов и я – за, Цветков отказал: нет денег, он собирается купить новые стулья, хотя и старые нас вполне устраивали. Поднялась буза…
Вскоре после Международного конгресса в Хельсинки многие участники изъявили желание посетить именно Петербург, что переполнило чашу терпения москвичей. Не слишком ли возомнили провинциалы?! Завели у себя «президентов», когда в Москве, в Русском ПЕНе, и так уже есть президент! Хватит с них директора и просто председателя…
Очередное отчетно-выборное собрание Питерского ПЕНа по накалу страстей напоминало давнее собрание Союза писателей. С единственным, как мне казалось, отличием: общим желанием сохранить единство. Приехавшее из Москвы высокое начальство, видимо, закрывать Питерский ПЕН не собиралось, а вот указать на свое место не мешало. Ибо «Богу – богово, кесарю – кесарево. Пенову – пеново», ясно?! Так ведь и мы с Поповым не против – не наша вина, что нас выделяет заграница, черт возьми! Что мы оказались на пути честолюбивых помыслов наших московских коллег. Так сложилось! Но если для «восстановления порядка» требуется собрание, пожалуйста, мы не против. Кстати, появление на собрании высокого начальства было неожиданным. С чего это оно нагрянуло? И без предупреждения, как сотрудники ОБХСС, кто им успел «стукнуть»? Ведь решили сами решить вопрос, без давления… Тем не менее на широком подоконнике у стола директора, за плотной занавеской, в тазу, прятались бутерброды в окружении нескольких бутылок с шампанским. Это в наше-то время, когда полки продуктовых магазинов были пусты, как ладонь…