Надо отдать должное Сереге Цветкову, в отличие от нас, благодушных, он провел перед собранием определенную подготовку. Людей с «четками в руках» поддерживали и те, кто был заинтересован в сохранении добрых отношений с его издательством «Блиц». К моему огорчению, среди них оказался и мой давний друг, известный писатель-маринист. Кроме того, Цветков обзвонил по телефону многих инертных коллег и заручился согласием передоверить ему «свой голос» при голосовании. Эта порочная практика погони за кворумом, увы, укоренилась в нашей общественной жизни, искажая истинное положение дела…
Шумное «перетягивание каната» на собрании закончилось перевесом в два голоса в пользу директора. Мы с Валерием Поповым сложили полномочия и покинули зал под победные выстрелы пробок от шампанского за спиной… Спустя год такие же выстрелы извещали об изгнании Сереги Цветкова с пятого этажа дома № 3 по Думской линии. Новый председатель Питерского ПЕНа ученый-германист и бывший политический сиделец Константин Азадовский оказался более решителен и принципиален, нары выковывают характер. Но это уже другая история…
Оглядываясь в прошлое, вспоминаю конец девяностых… В разговоре по телефону со своей бывшей женой Леной я получил указание привезти в Америку пишущую машинку с русским шрифтом. «Зачем – узнаешь после приезда. Превышение веса багажа не имеет значения, на худой конец – доплати. И лекарства для мамы не забудь…» Противиться я не стал, оробел, как-никак, буду жить в ее квартире…
Доплачивать не пришлось. Разрешенный к полету вес допускал два чемодана по двадцать два килограмма, а пишущая машинка «Любава» тянула лишь на четырнадцать кило.
Едва я миновал паспортный контроль аэропорта, как увидел свою бывшую жену. В броском канареечного цвета костюме она резко выделялась в толпе встречающих. Невысокого роста, с какой-то уютной, округлой фигуркой, она неизменно привлекала внимание ворохом смоляных волос над чуть выпуклым лбом и громким располагающим смехом. Она и сейчас смеялась. «Привез?! – вопросила она в порыве первых объятий и радостно меня затормошила. – Какой молодец, дай я тебя поцелую».
Пятнадцатиэтажный дом 730 по Нью-Арк-авеню городка Джерси-Сити в штате Нью-Джерси встретил меня так, словно я только вернулся из корейской овощной лавчонки, что за углом, на Кеннеди бульваре… «Как дела? – вопросил какой-то паренек, пропуская нас в прозрачный вестибюль к лифту, и выскочил на улицу. Также, безответно, механически вопросили и какие-то две индуски в сари, покидая лифт… «О, Илья?! – воскликнул Боря Супер – коротконогий и широкоплечий эмигрант из Москвы. – Давно приехал? Как там дела? Ничего, здесь тебя подкормят… Вам на одиннадцатый, мне на пятый. Еще поговорим!» – Боря вышел из лифта. «Редкий мудак, – вслед проговорила Лена. – Разошелся с женой, а обедать все бегает». – «Точно как я», – усмехнувшись, подумал я…
Обед был великолепен, теща постаралась. Мешок привезенных лекарств – корвалол, валидол, валокардин – и прочих из стандартного российского набора она унесет через коридор в свою квартиру и поставит на полку, где еще хранились лекарства с прошлых моих визитов…
Мы сидели за столом прежней семейной компанией, не хватало только дочки. Ириша жила в Калифорнии, но обещала прилететь через неделю.
После изумительного бульона с «мацеболами», этими круглыми шариками из мацы, перед вторым – гусь в клюквенном соусе – теща не выдержала и затронула старую тем у.
– Дурак! Что ты сидишь в той стране идиотов?! Чего ты ждешь? Новых погромов? – начала она. – Ты умный парень… Никто в Америке не пропадает. Возьми Сережку Довлатова. Он часто здесь крутится, приходит к Райке Вайль с седьмого этажа… Живет же, а ты что, хуже? Сколько ты получил с «Нового русского слова» за ту сказку про Израиль? Две тысячи долларов? Так ты же мог с одного Брайтона иметь неплохие деньги…
Я хрустел вкусной гусиной поджаркой и думал: не треснуть ли по башке эту толстую корову, бывшую тещу. Время ее не исправляет – была стерва, своим отъездом загнавшая в могилу мужа, милейшего Григория Израилевича, стерва и осталась.
– Ну мама! – вступила Лена. – Перестань, опять заладила!
– Что «перестань»?! – взъярилась теща. – Человек пропадает! Вернулся бы сюда, вы бы сошлись и жили как люди. У вас такая дочка! – ворочаясь грузным телом, теща вылезла из-за стола. – Не могу больше, противно! Уйду к себе… Дурак, как был, так и остался.
Прихватив пакет с лекарствами, теща вышла, хлопнув дверью. В комнате сразу стало просторней.
– Фуф! – вздохнул я. – Ничего не меняется.
– Она рассчитывала, что я устрою здесь свою жизнь, – подхватила Лена. – А ничего не получается. Вот и злится… Не обращай внимания.
– Так зачем я пер сюда пишущую машинку? – не выдержал я.
– Потом скажу, – уклонилась Лена. – Отдыхай, пока я загружу посудомойку.
С высоты этажа под балконом расплескался уличный муравейник – крыши домов, расчлененные бульваром Кеннеди с усиками боковых улиц. Людей было мало. Часы на башне церкви Святого Мартина упрямо показывали четверть пятого – их так и не отремонтировали до сих пор. Как в таком бедламе оказалась церковь, непонятно. Вероятно, с той поры, когда в этом районе жили итальянцы. Со временем их вытеснили черные и желтые эмигранты. Конечно, в Джерси-Сити проживало и множество белых, а в штате Нью-Джерси так вообще были эрии, где обитали только белые. Однако их все больше и больше теснила Африка и Азия, особенно Пуэрто-Рико и Южная Америка… Даже здесь, на высоте одиннадцатого этажа, в нос шибал запах пряностей, лежалых овощей и жареного лука. В этом районе жили в основном индусы вперемешку с неграми, а в соседнем арабы, и тоже вперемешку с неграми. Дальше, от улицы Берген – корейцы и китайцы, тоже вперемешку с неграми. А вверх, от Кеннеди-бульвара до самого «белого» Байона, жили сплошь негры и пуэрториканцы и появляться там белому опасно. Туда даже полиция старалась не заглядывать…
С воем, обгоняя транспорт, промчались в сторону улицы Монтгомери, одна за другой, красные пожарные машины. Наверно, тамошние негры устроили какую-нибудь заваруху. В провале домов пряталась крыша «столовки» Уайт-хауз, приюта таксистов и алкашей. За ней улица Ван-Ваген, где проживала тетка Лены с мужем и знакомый диссидент Николай, бежавший с парохода в Роттердаме и перебравшийся в Штаты…
Вечерело. С левой стороны уже высвечивалась гирлянда голубых огней, рисуя контуры моста Виразано через реку Гудзон, за ним Бруклинский мост через другую реку – Ист-Ривер, а с правой стороны, вдали, угадывались огни аэропорта Ла-Гвардии, к тому же с десяток самолетов, мигая габаритами, кружили над тем районом в ожидании посадки… Если бы я перешел коридор и зашел в квартиру тещи, то увидел уже весь Манхэттен со знаменитыми башнями-близнецами и даже статую Свободы. Замечательный вид достался старухе, не то что ее дочери. К тому же по «Восьмой программе». Эта программа считалась большой удачей, подарком эмигрантской судьбы. Максимальная льгота по оплате квартиры – долларов пятьдесят в месяц, когда на обычных условиях такое жилье обошлось бы не менее двух тысяч…
Потянуло верхним океанским ветерком, хватит созерцать давно знакомый вид, надо бы вернуться в комнату…
– Не стой на ветру, простудишься, – донесся голос Лены. – Кофе будешь?
Пришлось вернуться в комнату… По части кофе бывшая супруга считалась большим знатоком. Еще с тех давних времен Дома творчества в Гаграх, где ее обучал абхазец, кумир многих писателей… Я обхватил ладонью миниатюрную чашечку, вдыхая горьковатый и пряный аромат, искоса поглядывая на Лену. Что-то в ней переменилось…
– Да, я себя не очень хорошо чувствую, – оценила она мой взгляд. – Врачи что-то ищут… Но не будем об этом, как живешь?
– Живу себе. Пока один, – уклончиво ответил я. – Ты сегодня не работаешь?
– Да. Моих детишек по выходным опекают родители, – вздохнула Лена. – Я уже скучаю без них. Такие забавные, вся троица.
– Тебе не тяжело? – осторожно спросил я.
– Не-а… Наоборот. Я с ними отдыхаю. Да и платят хорошо, родители известные адвокаты.
– Как здесь Саша Серебрянников? – уклонился я от темы заработков. – Саша по-прежнему ваш сосед?
– А куда ему деться? Временами отправляется в Вермонт, к Солженицыну, возит надыбленные в архивах документы, получает свой гонорар… Еще вы повидаетесь, он спрашивал о тебе.
Александр Серебрянников, сосед по коридору, – человек удивительной судьбы. Безоглядный поклонник Солженицына, историк, он уехал в эмиграцию следом за своим кумиром. Не зная английского, умудрялся разыскивать в архивах и копировать уникальные документы. Коренастый, большеголовый, лысеющий, с удивительно яркими карими глазами и всегда смеющимся смуглым лицом, он был любимцем многих политических эмигрантов. Я частенько заглядывал в его квартиру, с пола до потолка набитую книгами и… столярным инструментом, он подрабатывал «руками». Саша принципиально не желал учить язык. «Зачем? – рассуждал он. – Чтобы забивать молотком гвозди и чинить электричество, язык не нужен. А бабы у меня все русские. Обхожусь». Так Саша и жил многие годы…
Я пригубил глоток густой пахучей жидкости – такой кофе не пьют как чай, смакуют.
– И долго ты будешь испытывать терпение? – бросил я на бывшую супругу косой взгляд. – Вез через океан пишущую машинку…
– Я написала роман, – перебила Лена. – Хочу, чтобы ты перечитал, сделал замечания… Если надо, поправил и перепечатал.
– Роман, – проговорил я не без обескураживающего удивления. – И о чем? Из жизни эмигрантов?
– Нет. О… любви, в прошлом порочной бабушки к своей внучке. Желающей оградить девчонку от своего опыта…
Более недоуменного выражения лица бывшая супруга у меня не видела за более чем двадцать восемь лет совместной жизни.
– Как называется? – пересилил я себя.
– Названия пока нет. Ты мастер названий, на тебя надежда, – ответила Лена. – Понимаешь, здесь пишут такую хрень и делают деньги… Я подумала: чем я хуже? И выстроила необычный сюжет. Дело происходит в американской глубинке, в белой состоятельной семье…