Я с любопытством вертел головой, желая запомнить происходящее. Озвученная фамилия ораторши подогрела интерес. Значит, женщина не кто иная, как известная воительница Новодворская, о которой все чаще и чаще говорили, кто с уважением, кто с иронией…
Новодворская с презрением обернулась к мужчине в лиловой куртке.
– Я давно вас знаю, гражданин!
– Меня? – насторожился мужчина.
– Да, вас! Вы – равнодушный обыватель. И таких сейчас на площади множество. После нашей победы я потребую лишения гражданских прав для тех, кто думает только о личном благополучии. Гражданские права лишь тем, кто жертвует ради них жизнью…
– Да ладно тебе, балаболка! – взъярился мужчина, напрягая тощую шею. – Свобода, свобода… На себя посмотри, тумба! Тебе бы хорошего мужика… Свобода, свобода… Тебя ж, наверно, никто никогда еще не трахал…
Все, что произошло в дальнейшем, взорвалось одним мгновеньем.
Паренек-ассистент козлом боднул мужчину в живот. Тот завалился в сторону ораторши, и революционерка, в полном соответствии с законом уличных революционных сражений, долбанула мегафоном мужчину по башке.
Я спускался вниз от площади Маяковского. Вдоль всей улицы Горького коридором, плечом к плечу, стояли люди. Многие из них были хорошо одеты – в шубах, дубленках, в приличных пальто. Каждый держал в руках свой товар: кто статуэтку, кто пачку сигарет, кто детскую куклу… Книги, крупа, конфеты, пакеты с колготками, сгущенное молоко, лекарства, обувь… Одни стыдливо прятали глаза, другие, наоборот, – с вызовом и дерзостью смотрели на прохожих: видите, до чего мы докатились… Женщина средних лет, в шляпке с вуалью, продавала ноты, старинные, с вензелями. Рядом приплясывал от стужи парнишка с кассетами в одной руке и комковатым мохеровым шарфом в другой…
Все пространство от гостиницы «Россия» и до стен Кремля было забито палатками, спальными мешками, тлеющими головешками костерков. И кругом битые дождем, заплаканные плакаты… «Горбачев – верни мне сына!», «Дом сгорел в Молдавии. Требую крова и работы. Русский. 35 лет», «Я – инвалид войны, где ваши гарантии?! Бывший житель проклятой Богом Ферганы»…
Я плелся в гостиницу «Россия», согбенный от груза увиденных несчастий…
Оказывается, и Сэм в те дни был в Москве. Именно тогда, весной лихого девяноста первого… И на площади Пушкина он был, и на Цветном бульваре… Все видел своими глазами, пересказывая мне слова Новодворской. Это ж надо, такое совпадение?! Сэм даже останавливался в «кавказской пленнице», как называли тогда гостиницу «Россия». Где был зарегистрирован как прибывший по броне ЦК…
С тех пор как в 1986 году знакомый сенатор уговорил его поехать в Рейкьявик на встречу Рейгана с Горбачевым, Сэм оказался втянутым в дела своей бывшей Родины. Тогда, на брифинге для журналистов в исландском альтинге, советник Рейгана – некогда завсегдатай «Русского магазина» – подвел Сэма к Горбачеву и представил эмигранта из Одессы как успешного бизнесмена. Горбачев протянул руку и сказал: «Теперь приезжайте к нам делать бизнес». «Не так-то просто получить визу», – не растерялся Сэм.
Вскоре после Рейкьявика позвонили из советского посольства и выдали визу…
Я слушал Сэма. Сладкое состояние блаженства охватывало меня. Это ж надо, так прочувствовать чужой успех. Был в этом человеке определенный магнетизм…
Знакомые имена руководителей нашей страны тех времен – Горбачева, Ельцина, Черномырдина – здесь, на кухне Сэма, звучали как-то абстрактно, как-то по иному. А встречи с ними в Москве эмигранта из Одессы вообще из области фантастики. Человек приехал в Америку без английского языка с 86 долларами, с семьей, и спустя восемнадцать лет его приглашают в Москву, на встречу в промышленном отделе ЦК, где присутствовал и премьер-министр. «Понимаю, господин Кислин, – сказал Егор Гайдар, – у вас деловой интерес к нашей стране. Я не против. Более того, надеюсь, этот интерес станет мотором, который нам в какой-то степени и поможет. Положение серьезное. Гаснут печи металлургических гигантов, люди без работы, нет денег, нет еды. Так не было даже во время войны… Надо пережить это время перестройки на новый путь развития. Мы предлагаем вам стать внештатным советником…»
Сэм, взвесив все обстоятельства, соглашается. Ему выделяют помещение на Новослободской улице. При полной самостоятельности Сэм создает девять отделов: по сырью, по транспорту, по финансам, по стратегии… С двумя самолетами, готовыми вылететь в регионы по первому требованию…
Каждый день на «летучке» он поднимал руководителей отделов, выяснял назревшие проблемы и оперативно решал. Летел на Краматорский металлургический комбинат, на Новолипецкий завод. На Уралмаш… На другие мертвые тогда предприятия, где рабочие месяцами не видели денег… И решал задачи по известному «закону Кислина»…
– Не понял, – перебил я тогда хозяина пентхауса. – Закон Кислина?
– Возник с легкой руки какого-то чина в ЦК и подхваченный «Огоньком». По схеме «деньги – сырье – товар». Я вкладывал свои деньги, завод закупал сырье, выпускал товар. Я вез товар в Аргентину, или в Австралию, или в Китай. Возвращенная выручка идет заводу и, конечно, часть – моей компании. Это продолжалось до тех пор, пока завод не накапливал свои деньги. Так встали на ноги кемеровские заводы, новолипецкий комбинат… Сотни тысяч рабочих стали получать зарплату… А история с Борисом Березовским! Ты слышал это имя?
– Еще бы, – кивнул я.
– Я со своими людьми приехал к нему на Автоваз с тремя миллионами долларов в чемодане. В тот момент Березовский с сотрудниками сидел в кабинете и размышлял, где взять восемьсот долларов, чтобы заплатить поставщику за тормозные колодки. И вдруг на него сваливаются три миллиона в чемодане! Я оплатил за десять тысяч машин и в течение трех месяцев отослал их нескольким промышленным городам. После уплаты налогов компании досталась приличная выручка… Соображать надо, Илья! Деньги валяются на дороге… Или история с Донбассом! Я устроил в Донецке выставку-продажу американских товаров. Завез огромное количество вещей. От колготок до телевизоров. Ажиотаж был страшный, люди за покупкой приезжали из Азии… И учти – оборот шел по бартеру! За товар Донецк расплачивался углем, который после продажи, скажем, Боливии, возвращался американским продавцам деньгами…
– Хотите борщ? – вкрадчиво перебила хозяина женщина в брючном костюме. – Хороший борщ с пампушками.
Сэм вопросительно посмотрел на меня и кивнул. Давай борщ.
Женщина поставила на стол супницу и, черпанув половником, разлила по тарелкам борщ. Тяжелого бурого цвета с картофельным мыском среди прозрачных слезинок жира, борщ испускал вкусный ленивый парок, оседая капельками на бортике тарелки. И еще пампушки – пышные, румяные, с крупной чесночной пыльцой на макушке.
– Ну, еще что-нибудь расскажи, – возбужденно попросил я.
– Или такая история… Собрал я группу руководителей крупнейших предприятий и, за свой счет, пригласил в Штаты… Были люди с заводов Урала, Сибири, Москвы… Был и директор завода министерства среднего машиностроения из удмуртского городка Чайковский. Мужчина лет пятидесяти, бывший пламенный комсомольский трибун. Толковый, обстоятельный… Группа ездила на Уолл-стрит, встречалась с крупными бизнесменами, посещала театры, Колумбийский университет, Национальную библиотеку. А когда попали в «Русские магазины» Брайтона и Бруклина, встретились с эмигрантами, группа совсем пала духом. И что ты думаешь? Тот директор из Удмуртии, вернувшись на свой завод, застрелился у себя кабинете… Вот о чем бы тебе написать, Илья. О драме разочарования честной человеческой души. Чем иначе объяснить подобный порыв, не знаю… Я читал твои книги. И «Breakfast зимой в пять утра», и ту, про Израиль, в «Новом русском слове», которое и держится на моих деньгах… Напиши о моей жизни. Мне, эмигранту, даже мэр Нью-Йорка Руди Джулиани предлагал должность директора экономического департамента города. Я не решился. А то бы сидел в Сити-холле… И был бы еще более ненавидим «русской улицей» Америки… Да, да. Человек не очень любит успех другого человека, такая у него сучья природа. Даже в Америке, где успех считается мерилом жизни… Напиши о моей жизни. Это мой коммерческий заказ на твою работу. Я тебе неплохо заплачу…
После весеннего вечера с борщом я несколько раз появлялся в доме миллиардера у Линкольн-центра, лифтом возносился на 68-й этаж в эмпайрский офис… Записал шесть кассет на магнитофон, даже узнал, что «ножки Буша», которые помогли моим землякам выдерживать перестройку, поставлялись в Питер на судах компании «Транс коммодишен». Побывал и на 3-й линии Васильевского острова, где за крепкими дверьми размещалось отделение американской компании. После неопрятного вонючего двора, попав за дверь, я был охвачен какой-то музейной благостностью. Суровая немногословная охрана, ковры, прячущие звуки шагов, картины в дорогих рамах, огромный аквариум с рыбками, любезные сотрудницы с кофейными чашечками на подносе…
Тогда у отделения были сложные времена. Известная бандитская группировка требовала дань за пропуск в порт рефрижератора. Сэма их условия не устраивали, он уже выполнил договорные обязательства с мэром Собчаком и его заместителем Путиным. Есть в Питере власть или нет в Питере власти?! Дело приняло принципиальный оборот! Судно, простояв на рейде месяц, отплыло, оставив город без своего содержимого. Сэм подал иск в Международный арбитраж и выиграл дело. Наказав Питер за бездействие властей на солидную сумму. Позднее эта история вошла в мой роман «Одинокие в раю»…
Глава третья
После возвращения из Нью-Йорка я намерен был отправиться в Одессу, на родину героя будущего романа. Я уже бывал в Одессе. На киностудии снимали фильм по моему роману «Утреннее шоссе». Но дальше Французского бульвара, где находилась студия, не заглядывал…
Поехал не один, а с Ней. Мне тогда было 65 лет, а ей 30, и звали ее Лена. Опять Лена?! Какое-то роковое имя для меня. Когда мы познакомились, ей было 19, а мне 54. Я шел домой и остановился, пропуская транспорт. Милый девичий голос окликнул ме