Но если – по Ларошфуко – недостатки внешности не скрыть, то недостатки ума можно спрятать за ширму молчания. Но постоянное молчание тоже, увы, не в пользу ума. Так что куда ни кинь – всюду клин.
Была ли литература моей жизнью? Нет, не была. А была увлечением, превратившимся в привычку. Я знал людей, для которых литература и – взять уже – писательство – являлось смыслом жизни. Не графоманы, нет, не графоманы. А настоящие писатели, для которых исследование человеческих поступков изнутри есть смысл собственного существования. Для меня же писательство явилось формой времяпрепровождения, и я не делал из этого особой тайны. В то время как многие, перечитывая свои произведения, мучились желанием кое-что переделать, переписать, я практически этого не испытывал. Наоборот, удивлялся: как это мне удалось так славно все написать.
Возможно, оттого, что я – в отличие от них – не очень менял во времени свое мироощущение. Плохо это или хорошо, не знаю. Однако жена библейского Лота была обращена за непослушание в соляной столб. Покидая Содом, наказанный огнем за разврат, строптивая бабенка нарушила божий завет – не удержавшись, обернулась и взглянула на греховный город. Иными словами, можно попасть в серьезный переплет, если тупо упрямишься, не меняя свое мироощущение…
Вот я и думаю: надо ли было мне писать эти воспоминания? И не накажет ли меня Всевышний, как жену Лота, за обращение к памяти о греховном былом. Пользуясь оказией, я хотел бы поделиться с Господом своими раздумьями…
Во-первых поблагодарить Его за то, что не сделал мою жизнь пустой, унылой и серой. С самого рождения. Дав мне замечательных родителей, близких мне и понимаемых мной. Это исключительное везенье, выпадающие многим, но не многими достойно оцененное.
Во-вторых, спасибо Тебе за то, что дал мне познать любовь более сильно, чем быть любимым самому. Это та память, которая впечатывается навсегда и доставляет блаженство душе.
В-третьих, благодарю Тебя за то, что на долгом пути мне повстречалось множество замечательных людей. Из них меньшая часть была расположена ко мне, а большая – нет. Я это не только чувствовал, но и знал. Почему так складывалось, не ведаю. Возможно, сплетни, зависть, высокомерие или, увы, национальные предрассудки? Но очень обидно – я им был бы большим другом, чем те, к кому они питали благосклонность.
В-четвертых, даже не знаю – благодарить Тебя или нет, – за муки самокопания в своих чувствах. Почему-то хвалу в свой адрес я забываю гораздо быстрее, чем хулу. И долгое время переживаю, лелея обиду. Терзаясь и жалея о сказанном в пылу спора. Казалось бы: забудь, плюнь и разотри, ведь другие давно об этом забыли! Ан нет! Я все помню, мучая себя и тех, кому я доверился… К тому же сей порок нередко подпитывается очередной сварой, в которую я позволяю втянуть себя…
В-пятых, Господи, почему Ты не облагоразумишь меня, не дашь мне проявить силу воли, воспротивясь общественному мнению. О чем наверняка я буду впоследствии жалеть. Тем более Ты знаешь, как я был счастлив – и не раз, – когда проявлял себя так, как подсказывала совесть…
И последнее! Подскажи, Господи, почему с годами я все больше проявляю определенную «мыслительную неповоротливость», словно приходится мозгами ворочать тяжелые камни. Ведь, казалось, совсем недавно я демонстрировал и гибкость суждений, и находчивость, и остроумие. Людям было приятно со мной общаться, я это чувствовал. Теперь же становлюсь все больше молчалив, особенно среди близких людей, становлюсь в тягость и желаю как можно быстрее оказаться наедине.
Не могу себе простить такой факт: после долгой и тяжелой болезни ушел из жизни мой близкий друг, можно сказать брат, Семен Александрович Вершловский. Профессор, видный ученый-педагог, ярчайшая личность. Похороны обернулись демонстрацией любви к человеку, который оставил след в памяти многих сотрудников и учеников… А что я?! На поминках, в потоке долгих и печальных слов памяти, у меня не нашлось нескольких фраз, соответствующих моменту. Люди меня знали. Знали и как писателя, и как человека, близкого усопшему. Но я позорно лепетал, борясь не столько с печалью, сколько со своими примерзшими мозгами… Говорят, подобное испытывают многие, винят в этом возраст, склероз. Надо с этим смириться. Но куда деть стыд, ведь в сознании мы остаемся такими же, как и были прежде…
И самое последнее! Господи, сохрани мне мои сны. Многие годы, еженощно, меня посещают особые видения: с сюжетом, с диалогами, с знакомыми по жизни персонажами… Я к ним привык и спать ложусь с любопытством и ожиданием. Главное – чтобы не было бессонницы…