Мужчина замолчал и снова глотнул воды, уже в третий раз с тех пор, как начал говорить.
— Не стану рассказывать, что они потом сотворили с Филом. Вы не должны это слышать. Мы — те, кто при этом присутствовал, — навсегда это запомним, но ни к чему подвергать остальных тому, что пережили мы. Он умирал три дня и за это время ни разу не вскрикнул и не застонал. А мы могли лишь думать: скорее бы он умер, скорее бы перестал мучиться. Так что можете представить, каким пыткам они его подвергли.
Через две недели в лагерь назначили нового командира. К тому времени уже ходили слухи, что японцы на грани поражения; неудивительно, что они стали относиться к нам чуть более человечно. Потом янки сбросили две бомбы, и Япония сдалась.
Вскоре Люк и Белла ушли, но перед уходом Люк взял с солдата обещание:
— Если вдруг решите выйти на работу, свяжитесь со мной. Я попробую найти вам место в «Фишер-Спрингз».
По дороге на станцию Люк обратился к Белле:
— Ты же в курсе, что твой отец хочет, чтобы я как можно скорее возглавил группу компаний? Так вот, первым делом я наложу запрет на сотрудничество с организациями, где работают японцы, и на торговлю с японскими фирмами.
— Одобряю, — согласилась Белла, — а жена Фила, интересно, знает, что с ним произошло?
— Надеюсь, нет. И я ни слова ей не скажу.
— А знаешь, было время, когда я ненавидела и презирала Фила, потому что считала, что ты из-за него уехал. Теперь я кажусь себе такой мелочной. Мне стыдно.
— Думаю, события последних лет побудили многих иначе взглянуть на отношения с людьми. Произошло глобальное переосмысление. Я немало слышал про немцев; слухи ходили ужасные, но, судя по всему, японцы были ничуть не лучше, даже хуже. Еще не закончилась первая половина века, а я уже потерял двух братьев в двух войнах. Сола я не помню; когда он умер, я был совсем маленьким. Но о ссоре с Филипом буду сожалеть до конца жизни. Довольно Фишерам погибать на войне. Надеюсь, теперь мы сможем сосредоточиться на делах более мирных, например на развитии нашей компании.
— И расширении семьи.
— Правильно я понимаю, что одного ребенка тебе будет мало?
— Правильно. Мне очень нравится сам процесс.
Хотя Амелии Фишер было почти сорок лет, она оставалась очень привлекательной женщиной. Глядя, как она разговаривает с Люком, Белла думала: «Вот бы мне в ее возрасте так же хорошо выглядеть».
— Фил любил тебя. Ты же знаешь? — сказала Амелия.
Люк кивнул.
— Я никогда в этом не сомневался.
— Он расстраивался из-за того, что вы не смогли поладить, и жалел о вашей размолвке. Считал, что это его вина. Он несколько раз писал тебе и извинялся. Ты получал от него письма?
— Да, и с сожалением признаю́, что даже их не открывал. А еще больше сожалею, что мы так и не помирились. Я до конца жизни буду чувствовать себя виноватым.
Амелия посмотрела на деверя, оценивая человека, которого видела впервые, и сравнивая реальность с легендой. Люк Фишер казался таким спокойным, сдержанным, почти застенчивым и совершенно не производил впечатления самоуверенного героя, каким она его представляла.
— Фил упоминал тебя в последнем письме, которое я от него получила. Это был ответ на мое, в котором я рассказала ему про твой орден. Об этом писали во всех газетах.
Люк улыбнулся.
— Наверно, потому, что все газеты принадлежат «Фишер-Спрингз», — скромно заметил он.
Амелия рассмеялась.
— Возможно. Хочешь, прочитаю, что он написал?
— Только если это тебя не расстроит.
Амелия скрылась в соседней комнате и вернулась со сложенным листком бумаги. Слушать письмо было мучительно, учитывая, что Люк с Беллой только что узнали о случившемся с Филом. Амелия читала, и ее голос дрожал от переполнявших ее чувств:
— «Прекрасная новость про Люка и орден; другого я от него не ожидал. Он, как всегда, в самой гуще событий — совершает подвиги, пока остальные сидят, плюют в потолок и ждут приказов от начальства, а приказов так и нет».
Амелия замолчала и посмотрела на Люка.
— А ты знаешь, что случилось? Что они с ним сделали в том ужасном месте? — Заметив колебание Люка, она накинулась с расспросами: — Ты знаешь, да? Расскажи! Прошу, расскажи.
— Нет, Амелия. Поверь, лучше не знать. Мне самому рассказали не все, но этого было достаточно. Скажу лишь, что Фил вел себя как настоящий герой и больше моего заслуживает орден. Он знал, что его убьют, но это его не остановило. — Люк замолчал ненадолго и продолжил: — Пару недель назад я говорил с его однополчанином. Он был рядом и все видел. Фил, безоружный и окруженный врагами, сумел убить одного из самых бесчеловечных и жестоких охранников в лагере. Тот подвергал заключенных немыслимым пыткам, но, когда Фил с ним разобрался, к пленным стали относиться лучше. Я, конечно, точно этого не знаю, но догадываюсь, что без участия Фила многие австралийские солдаты не вернулись бы домой из того лагеря.
Белла заметила слезы, блеснувшие в глазах Амелии, и решила, что пора сменить тему на более жизнеутверждающую.
— Расскажи про Клэр, — попросила она. — Сколько ей сейчас лет? Семь?
— Восемь, — с улыбкой ответила Амелия. — На прошлой неделе у нее был день рождения. Очень умная девочка, учится лучше всех в классе. Любит читать, любит музыку. Очень похожа на отца.
— У тебя есть все необходимое? Я знаю, Филип умел распоряжаться деньгами, но представляю, как дорого растить ребенка, — заметил Люк.
Амелия улыбнулась и похлопала его по плечу.
— Мы ни в чем не нуждаемся, но спасибо, что спросил. — Она повернулась к Белле. — Твой отец был очень добр. Созвал бухгалтеров и адвокатов компании, чтобы те взяли на себя заботу о налогах и юридическое оформление имущества Фила. Только по рассеянности он, кажется, забыл им заплатить.
— Нет, это часть страховой политики компании, еще мама с папой ввели это правило, — пояснил Люк. — Расходы на юристов и бухгалтерию управляющих оплачивает компания. Родители придумали и сохранили этот пункт, чтобы привлечь квалифицированных управленцев. За годы эта политика полностью окупилась.
— Хватит о делах, — сказала Белла. — Вообще-то, мы пришли пригласить тебя на свадьбу.
Они обсудили подробности, пообещали, что Клэр станет маленькой подружкой невесты, и наконец пошли к машине.
— Насчет Филипа ты немного приукрасил реальность, да? — спросила Белла.
— Возможно, а может быть, и нет. Сама посуди: у Амелии и Клэр от него остались лишь воспоминания. Наверняка Амелия передаст Клэр то, что я ей сегодня рассказал, и хорошо, если девочка будет расти и считать отца героем. А Фил, несомненно, был героем. Не так уж я приукрасил, если честно. Нас же там не было, мы не испытали на себе те адские условия; разве нам судить?
— Наверное, ты прав. Но хочу предложить еще кое-что, Люк. С Филипом ты уже помириться не сможешь, но давай приглашать Амелию и Клэр на все наши семейные праздники. Филип слишком долго был изгоем, и ни к чему теперь исключать Амелию и ее дочь из семейного круга; они могут обидеться.
Люк ласково взглянул на нее.
— А ты права. Я-то знаю, как одинок человек, разорвавший связь с семьей. Когда мы с Филом поссорились, мне было очень тоскливо.
— Так я и поверила. Ты же колесил по свету и крутил шашни с красотками.
— Я пытался компенсировать одиночество, — самодовольно улыбнулся Люк.
— Что ж, теперь у тебя останутся лишь воспоминания о тех веселых деньках. Я прослежу.
— Но это было до того, как я влюбился в тебя, дорогая, — попытался успокоить ее Люк.
— Не переживай, я прослежу, чтобы ты был занят дома и на работе и тебе некогда было заглядываться на юбки даже мимоходом, — пообещала Белла и добавила: — За исключением шотландских килтов, на них можешь смотреть сколько угодно.
Глава восьмая
Марк и Дженни остановились у двери кабинета Сонни, постучались, и тот их впустил.
— Все в порядке, Марк? Дженни, с тобой все хорошо?
— Все хорошо, пап, мы… то есть я просто хотел поговорить.
Марк волновался, что его решение уйти из «Фишер-Спрингз» шокирует отца, но удивляться пришлось не Сонни, а ему самому.
— Вижу, ты уже все решил. Я прав? — спросил Сонни. — Но расскажи, что у тебя на уме? Я чувствую, ты что-то задумал.
— Как ты понял?
Сонни улыбнулся.
— Какой отец не знает, что на уме у сына? По твоему поведению на работе я понял, что тебя что-то тревожит. Ты давно уже об этом думал, был рассеян и переживал, что я обижусь, если ты расскажешь о своих планах.
— А это не так? Ты не обиделся?
Сонни покачал головой.
— Нет, конечно. Я хочу тебе только лучшего. Как и любой отец. Возможно, я разочарован, но это другой разговор. Так скажи, чем планируешь заняться? Это связано с плотничеством?
Марк в изумлении уставился на отца: он удивился и спокойной реакции Сонни на его сообщение, и предположению, что Марк собирается стать плотником.
— Вовсе нет. Почему ты так решил?
— Когда я думал, что же у тебя на уме, вспомнил, как в детстве ты часами сидел в моей мастерской. Вот и решил: вдруг ты унаследовал мою любовь к плотничеству?
— Теперь понимаю. Ты прав, мне нравится работать с деревом, но я не настолько хороший мастер, чтобы сделать это своей профессией. В отличие от тебя и… — Марк внезапно замолчал.
— В отличие от меня и Билли? Ты это хотел сказать?
Дженни заметила, как при упоминании о младшем сыне по лицу свекра промелькнула тень.
Марк не желал расстраивать отца и принялся объяснять:
— Все началось с журнала, который попал мне в руки в 1944 году, когда мы ждали высадки в Нормандии. Журнал оставил в лагере один американец, и я начал читать его просто от нечего делать. Там была статья одного профессора о синтетических волокнах. Тот писал, что вскоре синтетические ткани составят конкуренцию натуральным в производстве одежды. Всех типов одежды. Я слышал, что полиэстер уже начали добавлять в ковровую нить для придания ей прочности. В Англии сейчас синтетические волокна почти никто не производит; у меня не будет конкурентов. Я разослал несколько писем, раздобыл нужную информацию и тайком навел справки в Брэдфорде. Естественно, в текстильной промышленности больше знают об организации подобного производства. Если я смогу получить лицензию на изготовление полиэстера у крупных химических компаний, меня ждет успех. Я сидел за столом в конторе в Брэдфорде и перекладывал бумажки, пока не переставал понимать смысл написанного. Может, это и семейный бизнес, пап, но он не для меня. Прости.