— Знаешь, компанию выкупил австралийский концерн, когда ты был совсем маленьким. Так что это уже не семейный бизнес. У меня нет по этому поводу сентиментальных чувств. Сам посуди: мой дед был обычным ткачом, и, когда отец заявил, что не станет работать в его ткацкой мастерской, дело чуть не дошло до драки. Потом мой старший брат Джеймс объявил, что женится на горничной, и отец вышвырнул его из дома. Вот уже два примера родительских ошибок. Джош Джонс только что поссорился с матерью, потому что захотел жениться на австрийке. Еще один пример. А я слишком люблю вас обоих и не хочу отталкивать вас своим упрямством или отказом поддержать. Это ваша жизнь, я не смогу прожить ее за вас. — Сонни помолчал и продолжил: — И знаешь что, Марк? — Он посмотрел на Марка, затем перевел взгляд на Дженни. — Твоя мать до сих пор не хочет признавать, что Билли погиб. Я пытался убедить ее, что доказательств слишком много, что другие члены отряда видели, как в него попала пуля и его тело упало со склона горы… Недавно мы чуть из-за этого не поссорились.
Дженни нервно заерзала на стуле: она носила ребенка и поэтому особенно хорошо понимала желания и эмоциональные потребности материнского сердца.
— А почему бы вам не отвезти ее на Крит? — предложила она. — Не прямо сейчас, понимаю, сейчас это неосуществимо, а через пару лет, когда обстановка станет спокойнее и путешествовать будет проще. Если она увидит место, где это случилось, это поможет ей примириться с правдой.
— Я подумаю, — согласился Сонни, — но вряд ли в ближайшее время удастся организовать такую поездку.
Они и не догадывались, как долго им придется ждать. Как обычно, жизнь вмешалась в их планы. Решение съездить на Крит далось им нелегко, но, прежде чем Сонни и Рэйчел наконец смогли предпринять свое паломничество, их ждало множество испытаний, принесших и боль, и светлую радость.
В ноябре напряжение прошедших месяцев сменилось ликованием: у Марка и Дженни родился второй ребенок, дочка, которую назвали Сьюзен Констанс Каугилл. Старший брат новорожденной Эндрю, крепкий мальчик одиннадцати лет, растущий не по дням, а по часам, очень радовался появлению сестры. Впрочем, его радость вскоре уменьшилась оттого, что спальня Сьюзен, находившаяся рядом с комнатой его родителей, также примыкала к его детской. Он выяснил, что его сестра предпочитала не спать по ночам и, как и все маленькие Каугиллы, оповещала окружающих о своем желании поесть громогласным криком. Кроме того, она постоянно требовала менять ей подгузник или качать ее, чтобы помочь пищеварению.
— Как может такое маленькое существо издавать столько шума? — спросил Эндрю однажды бабушку Рэйчел.
— Ты был такой же, Эндрю, — ответила Рэйчел. Увидев удивление мальчика, она продолжила: — Не только ты, но и твой отец, и дядя Билли, упокой Господь его душу. Вы все горланили что есть мочи. Но ты — громче всех. Я иногда боялась, что потолок обрушится, если твои желания не будут немедленно удовлетворены.
Услышав такую бессовестную клевету, Эндрю потрясенно замолчал. Он уже решил, что родственники против него сговорились, когда дедушка Сонни, слушавший их разговор, добавил:
— И не только потолок в этом доме, Эндрю. Когда тебя крестили, мы думали, что рухнет крыша собора Святой Марии в Скарборо, столько шума ты поднял, когда викарий окунул тебя в воду.
Эндрю убежал, обидевшись, что бабушка с дедушкой его не поддержали. И как они могут приказывать высыпаться и вникать в сложные задачки по алгебре, когда полночи под боком воет банши? Эндрю, правда, не знал, кто такие банши, но слышал, что те славились своим воем.
Накануне выхода на работу и через год после возвращения домой Люк женился на Изабелле Финнеган. Луиза Финнеган, хоть и настаивала, что молодые должны сочетаться браком как можно скорее, пришла к выводу, что организация «свадьбы года» по австралийским меркам требует времени. Люку повезло, что она не слышала, как он шепнул Белле:
— Может, просто сбежим и обвенчаемся тайком? Мне не нужна вся эта мишура.
— Пусть отведет душу. Ты же знаешь, мама тебя любит, а я ее единственная дочь. И для нее это единственная возможность поиграть в свадебные хлопоты.
Люк не нашел что возразить на эти слова.
Декабрьскую свадьбу на пике австралийского лета отметили роскошным приемом, собравшим сливки мельбурнского общества и деловых кругов. Репортеры фотографировали счастливую пару; позже эти снимки разлетелись по всему миру с описаниями подвигов Люка в юности и на войне. Сияющая невеста держала новобрачного за руку и улыбалась в камеру. Наконец закончились годы ожидания. Мать невесты в платье от известного дома мод — в лучшем, что смогла раздобыть, — израсходовала полдюжины носовых платков, утирая слезы радости.
Когда невеста с женихом вышли на первый танец, Люк прошептал на ухо Изабелле:
— Знаешь, кажется, мы нарушили семейную традицию Фишеров.
— Какую? — подозрительно спросила она.
— Ты не беременна.
Изабелла Фишер с любовью взглянула на мужа, кружившего ее в танце по роскошному залу.
— Ха! Это ты так думаешь!
Через две недели в Скарборо Дженни листала журнал и увидела черно-белую фотографию свадьбы в Австралии. Невеста с женихом стояли на залитой солнцем лужайке. Она прочла подпись под фотографией.
— Марк, а как зовут владельца вашей компании? «Фишер-Спрингз»?
— Фишер.
Прочие в комнате прыснули.
— Ясно, что Фишер! Я имею в виду имя, не фамилию.
— Не знаю. А что?
— Тут свадебная фотография из Мельбурна и написано, что Фишер такой-то женился. Вот я и решила, что, может, это он.
— Без понятия.
Сонни проходил за ее креслом, заглянул из-за спины, посмотрел на фотографию и пожал плечами.
— И я не знаю.
Сонни вышел из комнаты, и вдруг ему в голову пришла странная мысль: жених на фотографии был как две капли воды похож на его брата Джеймса. Усмехнувшись, он отмахнулся от этого абсурдного предположения.
Снегопадом снова завалило дороги, и Рэйчел Каугилл охватило уныние. Даже проделки Эндрю не могли ее приободрить. Тот радовался, что в школе отменили уроки, и продолжал собирать головоломку, которую ему подарили на Рождество. А взгляд Рэйчел, по обыкновению, вернулся к фотографии Билли. Она вспомнила мрачные дни после ссоры с младшим сыном и ужасные последствия этого разногласия.
Они с Билли расстались на плохой ноте, наговорив друг другу обидных слов. Рэйчел обвинила его в эгоизме, так как тот солгал про возраст, чтобы его взяли в армию.
— Ты, кажется, совсем не думаешь, как ранят твои поступки близких! В прошлую войну я считала, что потеряла твоего отца, теперь твой брат на фронте. По-твоему, мне мало тревог?
— Я так поступил, потому что это мой долг, мама. На этом разговор окончен. Жаль, что тебя это огорчает, но я должен поступить по совести.
— Что ж, я не собираюсь сидеть здесь и терпеть, пока ты расхаживаешь в новенькой форме, красуешься перед девчонками и изображаешь героя! Отныне я запрещаю упоминать твое имя в этом доме; в увольнительную можешь не приезжать. Если я смогу о тебе забыть, мне больше не придется волноваться, в безопасности ли ты, или в беде, жив или мертв!
Разумеется, она сказала это сгоряча. Рэйчел часто говорила, не подумав. Стоило Билли уехать из дома на мысе Полумесяц, как она сразу пожалела о своих словах, но было уже поздно. Недели и месяцы прошли без новостей; Рэйчел стала надеяться, что постепенно трещина затянется, но, как выяснилось, времени на это не осталось. Подтверждением тому стала телеграмма из военного ведомства. Сонни скрывал свое горе, насколько мог. Рэйчел же своих чувств не прятала.
Разлад между Рэйчел и Билли затронул и остальных членов семьи. Хуже всего пришлось сестрам Билли. Старшая, Фрэнсис, перенесла семейную драму лучше младшей, Элизабет, особенно учитывая, что в последние годы войны у Фрэнсис появился жених — Генри, пилот американской авиации. Но Элизабет, увы, было некому утешить, а ведь из всей семьи их с Билли связывали самые близкие отношения.
Элизабет винила в размолвке мать и воспринимала в штыки любую критику, касающуюся брата. С раннего детства она боготворила Билли. Тот всегда был рядом: играл с ней, учил читать и писать или просто водил на прогулки. Они играли в мяч на пляже; Билли учил ее плавать.
Его смерть, пришедшаяся как раз на подростковые годы Элизабет, стала для девочки опустошающим ударом. Под влиянием трагедии от природы сдержанная Элизабет еще глубже закрылась в раковину и в течение почти трех лет разговаривала с родителями, лишь когда те обращались к ней напрямую, и никогда не инициировала беседу. А даже если отвечала, ее ответы были односложными. Возвращаясь на каникулы из школы-интерната, она запиралась в комнате и читала или решала головоломки. Последнее было ее любимым занятием. Больше всего ей нравились кейворды[12], завоевавшие популярность еще в довоенные годы. Вскоре родители обратили внимание, что Элизабет не только решает кроссворды, но и составляет их сама. Тем временем сердитое молчание, как его называла Рэйчел, не прекращалось, и прогноз Сонни, что Элизабет «перерастет» свою обиду, не оправдался.
В конце 1943 года в отношениях Элизабет с родителями произошел новый поворот. В дом на мысе Полумесяц пришел незнакомец. Он попросил встречи с Рэйчел и Сонни, назвал свое имя и правительственный отдел, где состоял на службе. Сонни проверил документы, подтверждавшие его личность, и спросил, зачем тот явился.
— Я по поводу вашей дочери Элизабет. — Мужчина заметил испуганные и ошарашенные выражения их лиц и поспешил объясниться: — Все в порядке, она не влипла в историю, ничего такого. Вы, наверное, в курсе, что Элизабет составляет кроссворды для местной газеты? — Рэйчел с Сонни удивленно переглянулись. — С поощрения директора школы она участвовала в конкурсе по решению кейвордов, организованном национальной газетой. Мы спонсируем этот проект; у нас есть скрытый мотив — таким образом мы выявляем и тестируем лучших участников. Мы ищем кандидатов с определенным складом ума, навыками решения разнообразных задач и склонностью к нешаблонному мышлению — качествами, которыми обладают люди, которые хорошо справятся с шифровками. Ваша дочь обошла почти всех других участников конкурса. Мы отобрали ее и еще нескольких конкурсантов и хотим предложить им работу в элитном подразделении, чья деятельность во время войны доказала свою эффективность