Дотти задумалась.
— Мне кажется, лучше ничего про нас никому не рассказывать.
— Почему? Я хочу, чтобы все знали.
— Подумай, Эли. Твой папа сейчас весь в тревоге. Еще не хватало нового повода для беспокойства. Хватит ему болезни твоей мамы. А еще в конторе неприятности. Я говорила с Люком; помимо этой истории с загрязнением реки, в Англии трагедия. Взорвался химический завод, погибли люди.
Эллиот обнял Дотти.
— Вот за что я тебя люблю: ты всегда сначала думаешь о других, а потом о себе. Но будет нелегко скрывать от всех нашу связь, особенно если с мамой что-то случится.
Дотти понимала, что он имел в виду. Если случится худшее, Эллиоту понадобится ее поддержка.
— Согласна, но давай пока сохраним все в секрете. Если твой папа будет почти весь день в больнице или на работе, мы успеем побыть наедине.
— Мне не хватит и двадцати четырех часов в сутки с тобой наедине. — Эли снова вернулся к ласкам.
Дотти удивленно на него посмотрела:
— Ты когда-нибудь устаешь? У тебя как будто мотор.
— Ты жалуешься? Если хочешь, могу помедленнее.
Дотти не ответила, но в этом не было необходимости. Нет, она не хотела, чтобы он останавливался.
Позже, когда они уже засыпали, Дотти задумалась о новом повороте в своей жизни. Их отношения, безусловно, вызовут переполох в семье. Но Дотти впервые ощущала крепкую привязанность, которой ей так не хватало. Все началось с того, что она потеряла родителей и сестру. Теперь из семерых детей Фишеров они с Люком остались вдвоем. Но Люк долго пропадал за границей и на войне, ее брак оказался катастрофой, и мысль, что Эли рядом и на него можно положиться, что их связали крепкие узы, которые возможны лишь между возлюбленными, приносила ей огромное утешение.
Люк Фишер спокойно принял дополнительные обязанности, свалившиеся на него, когда Патрику пришлось остаться с женой в больнице. Он тоже тревожился за здоровье тещи и за нервы Изабеллы, которая переживала из-за матери. Жену мучила сильная утренняя тошнота и резкие колебания настроения. Люк никогда не мог предсказать, кто встретит его по возвращении с работы: заботливая любящая супруга или вспыльчивая мегера, способная завестись от любой мелочи.
Люк рассудил, что справиться с огромной ответственностью управления большой компанией можно, лишь полностью абстрагировавшись от личных проблем, которые постоянно его отвлекали. Разделить две сферы жизни оказалось не так-то просто, и позже, через много лет, он вспоминал события того времени и принятые им решения и с горечью признавал, что большинство из них навредили компании, а не принесли пользу. Но тогда он еще не мог предсказать, к чему они приведут; кроме того, у него не было опыта управления таким крупным многоотраслевым предприятием.
Вспоминая те дни, он помнил ощущение накапливающихся проблем, которые наваливались со всех сторон, не давая никакой возможности разгрести их все. Позже он сказал: «Как только мне казалось, что одна катастрофа позади, случалась другая; они прилетали ко мне, как письма с пометкой „лично в руки“».
Вернувшись в «Фишер-Спрингз», Люк продиктовал секретарше весьма эмоциональный меморандум, в котором отразился его жгучий гнев за смерть Филипа.
Хочу, чтобы это письмо дошло до всех глав департаментов в Австралии и зарубежных филиалов. С сегодняшнего дня вам запрещено принимать на работу японцев. Кроме того, всем компаниям в составе концерна запрещается вести торговые операции с предприятиями и организациями, находящимися в Японии, дочерними филиалами японских компаний или с теми, кто тесно связан с Японией. Неподчинение приказу повлечет за собой немедленное увольнение без выходного пособия и льгот.
Секретарша взглянула на него и улыбнулась.
— Полагаю, тут все предельно ясно, — безэмоционально сказала она.
— Не слишком категорично?
— Не волнуйтесь. По мне, так все нормально, и, если честно, думаю, большинство австралийцев возражать не станут. Сейчас напечатаю.
Что-то в ее тоне подсказало Люку, что секретарша не просто выражала свое непредвзятое мнение.
— Эти ублюдки пытали моего брата, — объяснил он, — и, судя по всему, вы тоже знаете кого-то, кто от них пострадал.
— Мой зять, — ответила секретарша. — Он вернулся домой, но выглядит как ходячий скелет, а ведь война закончилась два года назад. Помимо физических увечий, его мучают страшные кошмары. Он будит весь дом, кричит и не может остановиться. Вы их ублюдками назвали? Я бы сказала, это любезность.
Люк смотрел женщине вслед. Новые свидетельства жестокости, которую пришлось пережить Филипу и другим солдатам, опечалили и разозлили его. И хотя секретарша об этом не догадывалась, своими словами она только что обеспечила себе пожизненное место в его компании.
В последующих действиях Люка крылся любопытный парадокс. Запретив связи с одним бывшим врагом, он начал помогать людям, которых тоже можно было бы считать противниками. Однако для Люка Джанни и Ангелина Рокка всегда были австралийцами, невзирая на их итальянское происхождение. К тому же Люк своими глазами убедился, на что способны его сограждане, разорившие виноградник Джанни. В тот день Люк вызвал к себе главу инженерно-строительного департамента и управляющего директора сельскохозяйственным филиалом и безапелляционным и не терпящим возражений тоном объяснил, что от них требуется.
У инженера возникло лишь одно замечание.
— На эту площадку будет трудно привлечь рабочих.
Люк покачал головой.
— Не будет. Поговорите с констеблем местной полиции. Он в курсе случившегося на винограднике и в курсе моих планов. Он сделает так, что рабочие выстроятся в очередь, хотят они того или нет.
Глава двенадцатая
С уходом Джессики в траурный отпуск у Сонни, Саймона Джонса и Марка появились новые причины для тревоги, и времени предаваться горю совсем не осталось. Хотя никто не был этому рад. Все началось с телеграммы из Австралии.
— Оказывается, у Патрика Финнегана проблемы куда серьезнее деловых неурядиц. Мне доложили, что он сейчас не ходит в контору, его жена Луиза сильно заболела. К сожалению, отравление воды на шахте коснулось и ее, и пока неизвестно, выживет ли она. В отсутствие Патрика концерном управляет один из Фишеров. Мы его не знаем и не можем влиять на его деловые решения. Кроме того, невозможно предсказать его реакцию. Едва ли этот человек станет поддерживать нас, как поддерживал Патрик.
Сонни не догадывался, что человек, взявший на себя управление концерном, приходился ему племянником, и в этом крылась определенная ирония. Мать Сонни, Ханна Каугилл, могла бы рассказать ему об этом, но она умерла и унесла эту тайну с собой в могилу.
Через месяц пришло письмо из головного офиса в Австралии за подписью нового управляющего директора Люка Фишера. Содержание послания было кратким, не совсем неожиданным, но все же в него было трудно поверить. Фишер заявил, что решил закрыть британский филиал, объясняя это не только взрывом на химическом заводе и компенсацией, которую «Фишер-Спрингз» предстояло выплатить из-за катастрофы на шахте, но и довольно низкой прибылью подразделения. Последний фактор стал определяющим.
— Я, мягко говоря, расстроен, — признался Сонни Саймону, — не столько за себя, сколько за наших сотрудников. Средний возраст наших рабочих — сорок-пятьдесят лет, а с нынешним уровнем безработицы найти новое место будет практически невозможно.
— Даже если и так, — ответил Саймон, — мы тут бессильны. У нас осталось лишь текстильное производство, а этого мало, чтобы обеспечить рабочие места всем, кто их потеряет. Открывать новый химический завод мне не хотелось бы.
— Но это несправедливо, — впервые за все время вмешался Марк. — Мы же читали отчет и знаем, что вызвало взрыв. Нельзя винить все химическое подразделение в небрежности одного человека, решившего согреть замерзшую трубу, по случайности проходившую рядом с газовой!
— Если мы решим снова открыть химический завод, одной прибылью с текстильного производства уже не обойтись, Саймон прав. Но я согласен с Марком насчет взрыва. Проблема в том, что со смертью Роберта мы потеряли главного технического специалиста. Кто еще сможет заново организовать химическое производство?
В итоге директора так ничего и не решили и закончили собрание. Но выход, как ни странно, нашелся сам собой через пару недель после этого обсуждения. На самом деле, как верно заметила Рэйчел, он все время был у Сонни под носом, но в силу занятости тот просто его не замечал. Идея возникла за ужином во время случайного разговора с Дженни.
— Если тебе нечем будет заняться, папа, — сказала она Сонни, — ты мог бы помочь Марку с его грандиозным планом по захвату мира.
— Ты по-прежнему хочешь заниматься производством синтетических волокон? — спросил Сонни.
— Я бы давно этим занялся, будь у меня финансирование, — ответил Марк. — Мне предлагали производить полиэстер по лицензии одной американской компании, владеющей патентом, но там нужны такие деньги и современный завод, что мне это просто не по силам. Идея хорошая, но останется идеей, если только в субботу восемь матчей не сыграют вничью — вот тогда я разбогатею!
— Я думала, футбольный сезон закончился, — заметила Рэйчел.
— Это метафора, мам. Я к тому, что у меня просто нет таких денег.
Рэйчел собиралась ответить, но взглянула на Сонни и передумала. Она знала, что означало это выражение лица, и догадалась, что Сонни обдумывал план Марка и пытался понять, насколько тот осуществим и как можно помочь.
Вторую идею преподнесли Джессике буквально на блюдечке. Она вышла на работу и как раз собиралась домой, стоя на пороге своего временного кабинета в здании «Фишер-Спрингз», когда ей сообщили, что ее ждет посетитель. Она заглянула в приемную и замерла, сразу узнав мужчину, которого видела лишь один раз, коротко и в самых чудовищных обстоятельствах.
— Вы, — ахнула она, — вы были на фабрике, когда она взорвалась!