подвижно лежащего неподалеку. Беллами был не из тех, кто упускает возможности; к тому же он все равно ничем не мог помочь этому мертвому парню. Упав на колени, он повернулся к телу спиной и принялся слепо шарить по карманам Барнетта.
– Кларк, Уэллс! Ключи! – крикнул он.
Ребята подбежали к нему. Они с Кларк встали спиной к спине, и Беллами расстегнул наручники девушки. Когда он и Уэллс тоже освободились, они все вместе бросились к хижине-складу, где, как им было известно, в числе прочего хранилось и оружие.
Вооружившись наилучшим образом (Беллами взял лук со стрелами, Уэллс – топор, а Кларк – копье), они ринулись в бой, стараясь прикрывать друг другу спины. Это было грубое, грязное побоище. Рядом с ними рука об руку бились ребята их сотни и взрослые колонисты. Беллами, едва успевая переводить дух, целился и стрелял, потом опять целился и опять стрелял, и так снова и снова. Он получал мрачное удовлетворение, видя, как поражают цели его стрелы, как с криком падают на поляну все новые и новые наземники. Руки Беллами горели от напряжения, но в нем ожила какая-то отчаянная, почти первобытная мощь.
– Ты нормально? – спросил он Уэллса, перекрикивая шум.
– Хорошо, – отозвался тот, с тошнотворным треском вонзая топор в голову какого-то наземника. – А ты?
Прежде чем Беллами смог ответить, на него бросился наземник с маниакальным взглядом. Завывая, он поднял высоко в воздух топор, нацелившись прямо в голову Беллами. Беллами успел сделать шаг в сторону, и топор просвистел мимо, обдав ветерком его щеку. Наземник что-то разочарованно прорычал. Беллами почувствовал прилив сил, припал к земле и застыл в оборонительной позиции, готовый к новому нападению. Его противник опять поднял топор и сделал два неуверенных шажка вперед. Переполненный адреналином, Беллами, раздувая ноздри, с трудом заставил себя стоять смирно, позволяя врагу приблизиться. «Подожди, – говорил он себе, – просто подожди». Когда наземник подошел так близко, что Беллами почувствовал запах его пота, а топор снова начал движение к голове юноши, тот упал на землю и перекатился. Наземник снова издал крик ярости.
Беллами снова ждал, позволяя противнику измотать себя. Когда тот приблизился, Беллами присел и пнул его в коленную чашечку. Враг, как подкошенный, повалился на землю.
Внезапно Беллами показалось, что на него навалился груз весом в тысячу фунтов, почти сбив с ног. Он споткнулся, выпрямился и почувствовал, как шею сдавили чьи-то сильные руки. Беллами исступленно пытался втянуть в себя хоть немного воздуха, но тщетно. Он потянулся назад, пытаясь достать нового противника, схватил его за волосы и изо всех сил дернул, чувствуя как в руках остаются волосы врага. Хватка противника несколько ослабла. Сердце Беллами, как сумасшедшее, билось в груди, подстегиваемое нехваткой кислорода, но он не упустил своего шанса: нагнулся и перекинул нападавшего через голову. Тот с глухим стуком упал в грязь. Беллами отступил на шаг, поднял свой лук и одним плавным движением наложил стрелу, натянув тетиву. Когда его враг с трудом поднялся на ноги, Беллами послал стрелу прямо ему в грудь.
Он не задержался, чтобы оценить дело своих рук, а сразу обернулся посмотреть, все ли в порядке у Кларк и Уэллса. В горячке битвы они каким-то образом разделились. Пока Беллами оборачивался, кто-то врезался ему в плечо, он отшатнулся и, пытаясь удержать равновесие, отступил на шаг, ощутив под ногами что-то большое, но мягкое. Вернее, не что-то, а кого-то. Это был человек. Вице-канцлер Родос. Беллами крутнулся и натянул тетиву своего лука, направив на лежащего свою стрелу.
Родос был жив и в сознании, но тяжело ранен; кровь вытекала откуда-то из-под его головы, пачкая красным лицо и рубаху. Боль, рвота и кашель согнули Вице-канцлера пополам. Он не мог говорить, но, посмотрев вверх, встретился с Беллами глазами. Взгляд был жалким и умоляющим. Этот человек вел себя как трус, и его проигрыш был проигрышем труса.
Все тело Беллами расслабилось. Он толкнул Вице-канцлера в плечо носком ботинка, и тот навзничь упал на траву. Беллами поставил ногу на грудь Родоса, прямо в центр, пригвоздив его к земле. Видеть врага поверженным, напоминающим попавшую в мышеловку мышь, было здорово.
У Беллами был выбор: он мог добить Родоса, послав ему в сердце свою стремительную стрелу, или позволить этому ублюдку постепенно загнуться на поле боя. Вроде ему совсем погано, и, значит, есть смысл его не трогать. Никто не убедил бы Беллами в том, что этот гад заслуживает менее ужасную кончину. Юношу охватило чувство удовлетворения, но вместе с тем в нем проснулось и нечто иное. Жалость. Беллами стоял, разглядывая грязное, окровавленное лицо Родоса и его сцепленные в немой мольбе руки. Молодого человека терзали противоречивые чувства: жажда мести и глубинное, скрытое нежелание вновь увидеть чью бы то ни было смерть. Голова Беллами и без того была забита воспоминаниями, от которых ему ни в жизнь не избавиться. Родос не заслуживает того, чтобы встать с ними в один ряд.
Вздохнув, Беллами опустил руки, позволив стреле соскользнуть с тетивы лука. Он не способен на такое. Он не может ни выстрелить, ни оставить поверженного человека на верную смерть. Ему оставалось лишь надеяться, что потом он не будет чертовски сожалеть об этом своем поступке. Беллами наклонился, протянул Родосу руку, и тот уставился на нее, подозревая какой-нибудь подвох.
– Шевелись, пока я не передумал, – проворчал Беллами.
Родос протянул ему трясущуюся руку, Беллами нагнулся, приподнял его и полуповел-полупонес в лагерь.
Глава двадцать седьмаяУэллс
В этом хаосе Уэллс быстро потерял Беллами. Потерял он и счет наземникам, с которыми ему пришлось сразиться. Руки покрылись мозолями от топора, все мышцы ныли от усталости. Уэллс вдруг обнаружил, что стоит в одиночестве посреди боя, и никто на него не нападает, словно ему дарована передышка. Люди вокруг него либо боролись за свои жизни, либо лежали на земле, раненые или мертвые. Уэллс не мог понять, кто побеждает, колонисты или наземники, но опасался, что их враги берут верх. Взрослые колонисты и ребята из сотни выглядели неважно. Уэллсу нужен был другой наблюдательный пункт, получше. Кажется, никто не заметил, как он, перепрыгивая через тела, покинул побоище и устремился к краю поляны. На несколько метров углубившись в лес, Уэллс повернул в сторону лагеря, потому что знал: там он будет менее заметен, а вид на поле боя оттуда превосходный. Продираясь через заросли, он слышал крики и стоны раненых.
Вынырнув из леса возле тюремной хижины, Уэллс вскарабкался на крышу и окинул взглядом место сражения. Увиденное его потрясло. В гуще битвы происходящее казалось кровавой неразберихой, но со стороны становилось ясно, что наземники придерживаются определенной стратегии. Они уничтожали жизненно важные объекты колонистов, а именно склады продуктов и боеприпасы. А вот спальные хижины, столовая и тюрьма были нетронуты, и, конечно, это не могло быть простой случайностью. Наверняка наземники откуда-то знали назначение каждой постройки.
Уэллс попытался сообразить, откуда. Возможно, дело было в шпионаже, однако колонисты регулярно патрулировали лес вокруг лагеря и не поймали ни одного лазутчика. Как раз в этот миг небольшой отряд наземников штурмовал центр лагеря, потрясая украденным оружием. Уэллс чуть не задохнулся от потрясения и ужаса, когда понял, кто их ведет. Кендалл.
Теперь на ней не было колонистской одежды, и Уэллс внезапно понял, что подтвердились его худшие опасения. Наземники ни к чему не принуждали Кендалл, просто она сама была наземницей.
Это все объясняло. И ее попытки имитировать произношение уроженцев Феникса, и то, что во всех ее рассказах концы не сходились с концами, и то, что она настойчиво ходила за Уэллсом по пятам. Кендалл с самого начала шпионила за ними.
Уэллс был готов побить себя за то, что не прислушался к своей интуиции. Он же нутром чуял подвох, но ничего не предпринял, дал задний ход по приказу Родоса. А Кендалл этим воспользовалась. Она знала, что с прибытием взрослых сообщество колонистов ослабнет, а не укрепится, и строила на этом свои расчеты.
Выходит, что он, Уэллс, совершенно никчемный руководитель. О чем он только думал? Что бы он ни делал, куда бы он ни шел, его люди страдали.
В хижине, на которой стоял Уэллс, кто-то заскребся. Должно быть, наземники овладели тюрьмой, а он – единственный колонист в этой части лагеря. Закинув на плечо свой топор, Уэллс приготовился встретить незваных гостей. Может, он и не тот руководитель, которого заслуживают его товарищи, но положить за них несколько наземников вполне сможет. Дождется, пока те начнут выходить, и атакует с крыши. Он присел на корточки, стараясь не шелохнуться, чтобы не шуметь.
Из хижины шмыгнули на поляну две детские фигурки, мальчика и девочки. Мальчика Уэллс узнал, это был Лео, один из подопечных Октавии. Как он тут оказался? Почему Родос не распорядился, чтобы кто-нибудь присмотрел за оставшимися без родителей детьми, отправляя Октавию на казнь брата?
Ребятишки дрожали, слезы катились по их щекам.
– Эй, – громким шепотом окликнул их Уэллс.
Детские головки запрокинулись кверху, и мальчик испуганно и сдавленно пискнул.
– Все о’кей, это всего лишь я. Поберегитесь, я спускаюсь. – Уэллс соскочил на землю. Стоя рядом с детьми, он спросил: – Вы тут одни?
Девочка замотала головой. Уэллс обернулся и увидел выходящую из хижины шестерку детей постарше, среди которых была Молли и другие самые юные члены сотни. Их лица были перемазаны в грязи и в крови, а плечи ссутулены от страха и изнеможения. Они стояли, молча и выжидающе глядя на него. Из-за деревьев за хижиной бесшумно подтянулась еще горстка подростков, потом еще и еще, пока перед Уэллсом не собралась почти вся сотня. Уэллс пробежал взглядом по лицам этих ребят, которые всего несколько недель назад были обычными молодыми людьми, брошенными в Тюрьму по сфабрикованным обвинениям. Их вырвали из семей, бросили в клетки и, судя по всему, забыли о них. А потом эти подростки оказались на Земле, в немыслимой дали от всех, кого они когда-либо знали и любили и кто сейчас, скорее всего, уже мертв. Теперь у них не было никого, кроме друг друга.