хамари, которые строили новую башенную батарею. На Нуменсаари тоже большой концлагерь, сделаны дороги, много щебня из-под выработки. В скале долбили многоярусную береговую батарею под 280-мм башенные орудия.
А в Озерце начали погрузку две бригады морской пехоты на суда и корабли. Предстоял десант в Киркенес. Непосредственно перед десантом, первая рота переоделась в немецкую форму, села в захваченные у немцев трофейные «Бюсинги» и «Ганомаги», погрузилась на трофейные и свои десантные корабли, и ушла в дальний рейд в Ярфьорд. Дальний, конечно, несколько условно, напрямую всего двадцать три мили, но это уже территория Норвегии. Официально, с 1826 года. Когда проходили мимо устья реки Ворьема, Дмитрий показал бойцам роты мыс, на котором стоит пограничный столб с надписью, что все, что восточнее, это Россия. И дата выбита. Еще императором Николаем Первым, Палкин который, утверждена. Часть этой территории двадцать два года была оккупирована Финляндией по Тартускому договору. И они идут ее освобождать. Часть уже освобождена. Но спустили военно-морской флаг, подняли немецкий и вошли в Ярфьорд. Тральцы пару раз пробежались перед входом. Несколько раз немцы запрашивали с берегов что-то семафором, отвечали открытым текстом, что идут из Линахамари, куда вошли русские. Одиннадцать миль тащились вдоль высоких берегов, с которых в любой момент могли ударить немцы. Высадились в деревушке Ярфьордботн. Дмитрий отдал бумагу фельджандарму и долго рассказывал ему, с каким трудом роте удалось вырваться из Линахамари. Жандарм кивал головой до тех пор, пока его людей полностью не окружили спешившиеся разведчики. Затем всех взяли в ножи. Выскочили на дорогу, слегка растянулись и пошли в сторону Киркинеса. Рота танков замаскировалась у Ярфьордботн в пяти километрах от моста. У моста через Пасвик остановили жандармы, проверили документы и дали разрешение трогаться. В момент пересечения предмостья предпоследней машиной, у той заглох мотор. Водитель выскочил, начал что-то крутить в моторе. Первые машины пересекли мост, и… Началась атака. Несколько базук ударили по дотам у предмостья, загорелись обе «тройки» с одной стороны и длинноствольная «четверка» с другой.
Мост был захвачен, а танковая рота, сбрасывая с дороги грузовики с немцами, давя всех и вся на шоссе, прорвалась к мосту. Заняли оборону и держали ее сутки. Десант высадился с боем в порту Киркенес и взял город, выдвинулся к мосту и оказал помощь роте в удержании его.
Вместе дождались подхода 10-й гвардейской дивизии.
Но Дима оказался в госпитале – словил осколок мины в конце второго дня боев.
Глава 5«И волки сыты, и овцы целы!»
Черны-ый ворон, черны-ый ворон,
Ты не вейся надо мной!
Ты добы-ычи не дожде-ешься!
Черный воро-он, я – не твой!
Заунывную песню исполнял обгорелый танкист. Лицо у него было закрыто бинтами. В палате резко пахло мазью Вишневского: деготь с чем-то еще. Вряд ли он был слабаком – капитан Сабуров, командир роты 73-го отдельного тяжелого танкового полка прорыва. Когда терял сознание, то кричал, в сознании пел. Доктора над ним просто вьются, у них мнение, что пациент не жилец. А мужик уперся и хочет жить. Хоть и очень больно. У Дмитрия пробита спина, задето легкое, пневмоторакс. Лечат хорошо, каким-то пенициллином английским. Но сосед своими песнями просто достал. На восьмой день в палате появились Мехлис и… Соня! И началось! Куда-то задвигали койку, перевели на особое питание. Теперь в палате он один, если не считать Соню, Сашку и постоянно появляющихся медсестер!
– Ты каким образом здесь оказалась, Софья?!
– Получила сообщение, что ты ранен и находишься в госпитале СФ.
– А где пропуск получила?
– Я же на узле связи работаю! Все везде свои. Дозвонилась до Мехлиса, он и обеспечил. Смеется, что он так и знал, что я буду твоей женой! Кстати, Матвеев, у нас будет ребенок. Хочу, чтобы была девочка!
– Ты же говорила, что последнее слово будет за мной! Нет?
– Говорила! Но здесь уже ничего не изменить! Все предначертано! Доктора говорят, что у тебя все идет хорошо, и завтра можно будет снять швы. Если хочешь, можно договориться на лечение в Крыму. Матвеев, хочешь в Крым? Тем более что отпуск по ранению тебе положен. Давай так и решим этот вопрос!
– Насчет Крыма я за.
– Тогда я побежала договариваться!
Через пять дней Дмитрий в купейном вагоне поехал в Крым на продолжение лечения, а Соня и Санька составляя ему компанию. Санитарные поезда ходят быстро, как курьерские, останавливаются только сменить паровозы да выгрузить умерших. Уже в поезде Соня передала Дмитрию пакет от Мехлиса. Презервативов в нем не было, лежали погоны контр-адмирала и семейная путевка в санаторий ВВС. Во время последней встречи они почти не разговаривали, мешал пневмоторакс Дмитрия, да и времени у Мехлиса не было: фронт продолжает наступать. Уже в госпитале стало известно, что заключено соглашение о перемирии с Финляндией, и она начала отвод войск из оккупированных районов. Центральный фронт взял Смоленск. Но Дмитрий пока лежачий. Вставать врачи не разрешают. Мина взорвалась метрах в пяти перед небольшим камнем, за которым лежал Дима. Большинство осколков ушло в камень, а один пробил спину, легкое и застрял в кишечнике. Был бы какой-нибудь панцирь, можно было бы просто улыбнуться, что старушка опять промахнулась. Мехлис был в погонах маршала, и, видимо, не только они получили новые звания. Но сообщений об этом Дмитрий не читал.
Поезд дошел до Ростова, там вагон перецепили, и по восстановленному мосту через Чонгар они попали на полуостров. В вагоне жарко, несмотря на раскрытые настежь окна и двери. В Феодосии перегрузили сначала в санитарный автобус, потом на катер, который неторопливо отвалил от стенки и потихонечку зачапал в сторону Алупки. Почти шесть часов шли туда. На причале в Курпатах опять перегрузка, и пятый корпус санатория ВВС, 1-я хирургия. Палата отдельная, вот только Соню и Сашку сюда пускают на несколько минут. Дмитрий продолжал анализировать бои на полуострове, подмечать удачи и несуразицы, естественно, возникавшие, когда под давлением противника, когда из-за действий подчиненных и командования. В принципе, и разведка, и созданные модернизированные бригады, вкупе с новой техникой, проявили себя хорошо, но требовалось укрупнить соединение и подчинить единому командованию. Бригадами в основном командовали генерал-майоры – люди самостоятельные и накопившие определенный опыт, к сожалению, не всегда положительный. Хуже всего дела обстояли в 72-й бригаде, которую не успели перевооружить и потренировать, так как ее не сменили на позициях у Западной Лицы, чтобы не беспокоить противника. Так что налицо явный прогресс: боеспособность бригад резко возросла. А вот десант в Киркенес, опять готовили второпях, и если бы сорвалось наступление 10-й гвардейской, то неизвестно, как сложились бы обстоятельства. Дмитрий ругал себя, так как он отвлекся на вспомогательную операцию по взятию мыса Романов и из-за этого упустил момент начала подготовки первого крупного десанта. В итоге поврежден один из кораблей-доков, несколько LST, что достаточно критично в условиях отсутствия опыта по ремонту таких кораблей. С другой стороны, именно успех в той операции придал уверенности командирам бригад, включил их «мозговую деятельность», природную смекалку и стремление к малой крови. Так что неизвестно, что лучше. Но какую-то броню на спину и грудь морскому пехотинцу надо вешать. После высадки, естественно. Или когда высадка идет непосредственно на берег. Через пару недель он, наконец, поднялся и вышел на громадный балкон пятого корпуса, на солнце. Ему попыталась помочь медсестра.
– Оставь, сам выйду, не маленький. Да и дом у меня здесь в четырех километрах.
– Товарищ ранбольной! Доктор запретил вам подниматься!
– Да пошел он! Пусть попробует сам три недели лежать! Слушай, не ругайся, а спину почеши!
– Сейчас перевязку сделаю, товарищ ранбольной.
Дмитрий перешел самостоятельно к шезлонгам на балконе, снял халат и лег спиной вверх. Пригрелся на солнце и уснул. Разбудила его Соня:
– Матвеев! Я ужин принесла!
– Давно здесь?
– Давно! С шести часов, как дежурство кончилось.
– А Санька где?
– Вон спит. Поешь!
– Не хочу, спина вся зудит, кожа шелушится от йода. В баню бы.
– Машину надо, договорись, контр-адмирал!
Через некоторое время он лежал в домашней бане, нацелованный, намазанный всякой всячиной, ему нежно содрали всю коросту, образовавшуюся на спине за эти дни. Помогли перейти в кровать и уложили на нежнейшие шелковые простыни. Отбились от его приставаний, пообещав все блаженства позже, после выздоровления. Он действительно устал и с благодарностью завалился спать. Проснулся один, Соня уехала на работу, а он даже не услышал, как это произошло. При условии того, что последнее время просыпался от любого шороха. Соня вернулась поздно, ей пришлось заезжать в санаторий и подписывать у главврача перевод мужа на амбулаторное лечение. Санька раскапризничался, но потом поел и уснул. Соня легла рядом с Димой.
– Ну, и как, Матвеев?
– Живой и… дома!
– Ты в первый раз назвал дом домом! – сказала Соня и смешно сунулась ему в подмышку. – Я написала твоей матери, что ты здесь, отправила телеграммой.
– А смысл?
– Не знаю. Мы переписываемся, но пока сообщаем друг другу о новостях.
– Ну, хорошо!
– Слушай, Матвеев, надо где-то машину достать. Тебе завтра надо на перевязку, а из Гаспры ничего в Кур-паты не ходит.
– Ладно, что-нибудь придумаю!
Они уснули, наутро Дима даже и не подумал о просьбе жены, но в середине дня приехали из госпиталя, в том числе и та самая медсестра. Проколола лекарства и заставила контр-адмирала Матвеева заполнить какой-то бланк.
– Машина будет приходить, товарищ контр-адмирал! Только вам придется ездить в санаторий. Или ставить уколы самостоятельно.