бочим. Поэтому Ливония стремительно ассимилируется. Три действующие железные дороги позволяют быстро перебрасывать как строительные батальоны, так и войска на угрожаемые участки. В 1500 году активно строились батареи береговой обороны на Саареме и Хиуме. Царь Иван в этом же году прислал много людей в Ивангород и начал возводить каменные стены и углублять ров. Работами руководили русский мастер Владимир Торгкан и генуэзец Маркус Грек.
Весьма неожиданным был визит самого царя в Ивангород летом 1501 года. Он знал, что Дмитрий находится в Брюгге, и сообщил Марку Бюллову, что желает увидеть Дмитрия. Марк сообщил о приезде Ивана, пришлось лететь в Венту, а оттуда поездом добираться до Нарвы. Встретились с Иваном, как и в прошлый раз, на мосту, только теперь это уже стационарный мост. Августовское солнце еще грело, но ветер был довольно сильный. Обменялись приветствиями.
– Что стряслось, Иоанн свет Васильевич? Я же здесь не живу, я сейчас во Фландрии обитаю.
– Смуту ты затеял на южных рубежах, народец к тебе утекает, боярство зело волнуется, Дмитрий.
– Не о том ты говоришь, царь, по глазам вижу, да и не дело на мосту об этом говорить! Прошу ко мне!
Царь обернулся на свою свиту, внимательно осмотрел митрополита Симона, затем кивнул, и вся процессия перешла на левый берег. Митрополит попытался устроить представление, дескать, лба перекрестить негде, еретики собрались в Нарве. Не пойдет он туда!
– Не хочешь, не ходи, тебя никто не зовет! – ответил Дмитрий и зашагал в сторону ворот. Прошло девять лет, как Иван был тут. Он недоуменно остановился, глядя на стоящий неподалеку поезд.
– Что это?
– Поезд, на котором я приехал.
Царь поджал губы.
– Говорят, тебя анафеме папа предал вовсе не зря! С чертом знаешься!
– Тот папа, который предал, давно в аду жарится! Сожгли его на площади Святого Петра.
– Ладно, я так, шуткую. А это что? – он увидел башенную самоходку на платформе в конце поезда.
– Пушка новая, может прямо стрелять, как пушка, а может навесную стрельбу вести, как мортира.
– С кем воевать-то собрался, со мной, что ли?
– Нет, поезд охраняет от лихих людей.
– И много у тебя таких?
– Мне хватает.
Они прошли внутрь крепости и вошли в зал башни Германа.
– Оставьте нас! – приказал Иван своей свите. Дождался, когда все выйдут, и сел за накрытый стол. Ножом отхватил лопатку жареного кабана, налил себе красного вина: как и в прошлый раз, он Дмитрия не опасался.
– Вот еще, Иван Васильевич, попробуй лобстеров!
– Такие большие раки?
– Угу, морские, в море живут. Ты его лимончиком полей! Вот лимоны!
– Как?
– Пополам разрежь и выжми!
– Ох, вкуснотища! Где такие кислюшки берешь?
– В жарких странах растут, на Канарах.
– Мне продашь! А то, что не о том с тобой говорить собрался, это точно. Об этом Симон хлопочет.
– Догадываюсь! Небось, подбивает, чтоб ты ему в крепость людишек отдал, в рабы.
– Пошто знаешь? – отхлебнув вина, спросил Иван.
– На юге у меня в основном мужички от монастырей ушли. Сначала в отход, а на осень со всем скарбом переселяются. Говорят, что отдать десятину, подати и прощение грехов обходится в три четверти урожая. Бедствуют. На четверть только ноги протянуть.
– Жаден, жаден, что есть, то есть. Так как думаешь, давать им крепь али нет?
Дмитрий отрицательно покачал головой.
– У меня здесь крестьяне в крепи жили. Когда мы немцев турнули, через год сняли крепь, теперь они свободны. В первый год получили дохода восемьдесят тысяч талеров, вложили полтора миллиона талеров. На третий год собрали без малого четыре с половиной миллиона талеров только подати. Сейчас населения прибавилось втрое, а податей собираем восемнадцать миллионов.
– Налог денежный али товаром берешь?
– Лен и льняное масло учитываю, как налог по цене рынка, они мне нужны, все остальное – только деньгами. Произвел, но не смог продать – твои проблемы.
– Они своим маслом и колбасами уже на Охотном ряду торгуют! – ухмыльнулся царь. – Три годы назад сушь была великая, так твои навезли зерна. Драли, конечно, но хлебушко был. Раздергали меня, понимаешь! Годы уже не те, к краю подхожу, а дети да внуки все на себя дергают, да и Зойка для них старается. И Симона держится.
– А куда ей деваться! Ей подмога требуется. Ради нее, и чтобы Василия к власти привести, она и обещает этому жадюге все. Но, царь Иван, ты зачем дочь свою за Александра отдал?
– Дабы Литовия и Московия вместе жили.
– То-то и оно! Детей у Александра нет, Елена, если станет вдовой, брату корону ни за какие коврижки не отдаст. Они еще в детстве враждовали.
– Это верно! Она все время с Патрикеевыми знается, а Зойка мне все шепчет, что они против меня что-то затевают. – Царь много пил, разнервничался, у него дрожали руки. – Уйду я скоро, раздерут княжество на части! И Иван умер. А Димитрий молод еще!
– Да, Иван Васильевич, ты самого себя вспомни, как править начал.
– Оно-то верно! – Иван выпил еще чару крепкого Порто и уснул за столом. Ходили слухи, что это у него было в привычке. В дверь постучали, вошел ординарец и доложил, что прибыла княгиня Софья и требует, чтобы ее пропустили.
В дверь почти влетела маленькая толстая тетка в дорогих одеждах. Вслед за ней хотели войти еще женщины, но Дмитрий подал знак всех выгнать. Маленькие глазки из-под жирных щек злобно смотрели на Дмитрия.
– Пошто уединились и без митрополита рядите? Что с Иваном?
– Спит. А ты чего хочешь?
– Я царевна Царегородская, хочу, чтобы восторжествовала справедливость и на трон сел истинный владыка Московии Василий. Его поддерживает вся Церковь православная!
– За что ты им и пообещала, что как в «Слове в защиту церковных имуществ», переводе второканонических книг бывшей Византии, у церкви останутся земли, ты с Василием передашь им в собственность людишек, и все только потому, что ты – царевна Цареградская. А нет Царьграда! Профукали его твои родственники, и никто к ним на помощь не пришел. Правит там султан Баязид II, да у меня там пять крепостей. Одна из них Царьградом называется. Только раньше она называлась по-другому – Удавка, которой удушили Константинополь, Румели. И построена она Баязидом Первым. Теперь ты хочешь так же разорить Русь, Зоя?
Тут проснулся Иван, недовольно осмотрелся и рявкнул:
– Кто пустил! Ты где должна жить? Почему за мной шастаешь?
Тут рекой полились слезы, царица запричитала, что Иван с посланником дьявола связался, совсем с ума сошел, хочет Третий Рим к его ногам бросить. Царь, который не выносил женских слез и причитаний, особенно поверх вина, открыл дверь и рявкнул:
– Вон! И чтоб духу твоего здесь не было! – Позвал князя Холмского и дьяка Беклемишева: – Василий Данилович, Иван Никитович, зайди!
Вошел плотный, небольшого роста воевода в кольчуге и золоченом панцире и воин в простом вооружении. Сняли шеломы, поискали глазами иконы, сплюнули через плечо.
– Мы тут с царем Дмитрием покумекали, садитесь и послушайте. Пейте! – Иван подвинул им тяжелую бутылку с портвейном. Дмитрий указал на стул, князь, гремя вооружением, уселся на него, подвинул себе кубок и блюдо с мясом. Налил от души в чарку, выпил и закусил кабанчиком. Дьяк, показавшийся Дмитрию знакомым, осторожно присел на угловой стул, глазами нашел графин с водкой и немного плеснул себе. Закусил грибочками.
– Так вот! Пошлешь в Белозеро за Василием Патрикеевым. Софью – в Покров. Василия – в Астрахань, пусть там княжит, себя проявит. Затем к Нилу съездите, скажите, что я зову. И, Иван, позови Симона.
Вошел митрополит, долго плевался через плечо, до тех пор пока Дмитрий не кинул ему тряпку и не приказал вытереть все, что наплевал. Тот было решил развернуться и уйти, но Иван не дал ему этой возможности.
– Стой и слушай! Просил крепь ввести?
– Да, великий князь! Иначе разор всех нас ждет. В первую голову тебя!
– Не будет тебе крепи! Чернь у тебя бедствует! Три четвертины берешь! Вот они и уходят! И идут сюда! Не умеешь хозяйствовать, не берись! Все монастырские земли теперь – государевы. Жить монастыри будут со своих доходов, пахоты прекратить, весь урожай этого года сдать в приказы. И собор назначь на сентябрь! Вдоволь тебе!
Митрополит повалился в ноги великому князю, запричитал, что режет его князюшко ни за грош, что околдовал князя нехристь поганая Дмитрий, что опору из-под себя выбивает князь. Тут Дмитрий не выдержал, поднял митрополита за воротник и портки и слегка приложил его о столб.
– Ты у меня в крепости на меня хулу возводишь, смерд? Повесить!
Тут с попом казус произошел – медвежья болезнь! Жиденько, и запах поплыл. Да при свидетелях!
– Брысь отсюда, поганец! – Симон выскочил из светлицы, а через несколько секунд кто-то из наших закричал:
– Врача!
Удар у него приключился! Через десять минут врач доложил, что у митрополита инсульт, требуется госпитализация. Однако его окружение сделать это не дало. Причитая, забрали его и понесли на тот берег. Иван не расстроился и долго хохотал над происшествием. К собору Симон так и не пришел в себя, отказала речь, парализовало правую сторону. Митрополитом стал Нил Сорский, который отправил своего идейного противника Иосифа Волоцкого на Валаам.
Дмитрий же был вынужден прервать пребывание в Нарве из-за событий в Кале: там вспыхнуло восстание горожан. Спровоцировал его, как и следовало ожидать, епископ крупнейшего собора Нотр-Дам-де-Кале Джозеф. Поводом послужила драка на Оружейной площади между французами и англичанами. Во времена английского владычества разговаривать на французском запрещалось под страхом бития кнутом. Власть сменилась, французы расхрабрились и заговорили на рынке по-французски. Немедленно возникла драка, которую поддержал епископ. Началась резня французов, и комендант крепости приказал открыть огонь по бунтовщикам. Канарцы довольно быстро навели порядок на улицах, но значительная часть людей спряталась от огня в церкви и отказалась выходить, заняв там оборону. Неожиданно там оказалось довольно много оружия, хотя собор несколько раз обыскивали. Собственно, в Кале две крепости: одна большая у порта на искусственном острове, там и находится собор, а вторая меньше, это герцогский замок, построенный еще в восьмом веке. Тоже окружен рвом с водой. Мосты через рвы подъемные и довольно хлипкие, так как рвы широкие, что в одной, что в другой крепости. Тяжелая техника по ним пройти не может. Только бронетранспортеры. Поэтому пушки находились в Брюгге. А собор – это крепость, маленькая, но довольно хорошо укрепленная. Сам собор выстроен в виде креста, а с северо-западной стороны – пристройка в виде небольшого форта. В верхней части – бойницы и укрытия для стрелков. В общем, без артиллерии не взять, или с потерями. Вокруг собора – довольно толстая стена. Переговоры ни к чему не приводили. Пришлось снимать разведроту Мальцева с дока и направлять туда. Дмитрий приехал в Кале в начале сентября. Выслушав Гонтье и Мальцева, принял решение в переговоры не вступать, а выкурить из собора всех хлорпикрином. Переснарядили дымовые мины для 82-мм минометов и дали несколько залпов. Одновременно подорвали ворота собора. Произвели зачистку основного здания. Но в пристройке засело более четырехсот человек. Туда газ не попал. С балкона главного здания зачистили крышу пристройки, туда спустилось несколько челове