– Я слышал, сын, что ты теперь много времени проводишь со сродником Жданом. И не ты один. А Ждан, забросив молодую жену, учит вас драться на деревянных мечах и метать ножи. Верно ли это?
Да, все так и было. Орлик только вздохнул:
– Ты гневаешься, отец?
Владдух, обдумав его вопрос, медленно покачал головой:
– Ты волен делать, что тебе хочется, сынок, если это не помеха другим, более важным делам. Но мне стало любопытно, что за блажь такая на вас нашла. Особенно когда узнал, что Ждан на свои деньги уже заказал с десяток настоящих мечей в соседнем городе у тамошнего кузнеца.
Поскольку Орлик помалкивал, старейшина Владдух продолжал еще более мягким тоном, не желая обижать своего младшего и горячо любимого сына:
– Уже много десятилетий нашим главным делом было пение. Именно за него мы получали все необходимое от наших гостей и соседей, в том числе и защиту. У других народов не так: я еще помню благословенное время после моей свадьбы, когда сродник твоей матери и отец Ждана донимал денно и нощно старейшин, требовал раздобыть оружие и растить наших ребят, как воинов. Но со временем и он смирился, разве что сына воспитал в традициях своего народа.
– А разве он был так уж не прав, отец? – не сдержался, вскинул голову Орлик. – Да, долгое время мы жили мирно, в окружении добрых соседей. – Тут он спрятал за спиной сжатые до хруста кулаки. – Но все может измениться в один день и даже час. Вдруг некий воинственный народ захочет завладеть главными богатствами Кречета: юношами с дивными голосами и девами-провидицами? Или соседи, осознав возможность наживы, нападут на нас первыми, а мы не сумеем защититься от них.
Владдух выслушал его речь невозмутимо. Потом сказал:
– Да, такое возможно. Любой разумный человек в Кречете понимает это. Наш народ невелик, город стоит в низине и не имеет естественной защиты от вражеского войска. Наши юноши спокойны и миролюбивы, любят пение и отдают ему почти все свое время. Конечно, не такой уж большой труд щенков ласковой суки превратить в озлобленных волчат, но и выть они тогда станут по-волчьи. Если на нас нападут, то все равно одолеют, и какой тогда толк для нас, если успеем обагрить свои руки кровью десятка врагов? Не лучше ли остаться в памяти людей певчим и мирным народом?
– Нет, не лучше! – уже не в силах сдерживаться, закричал Орлик. – Если у нас будет оружие, если мы научимся сражаться, то хотя бы погибнем достойно! Не позволим бесчестить наших дев, заслоним своими телами беспомощных стариков и детей. Ты не знаешь, отец, как это страшно, когда твой город охвачен огнем, отовсюду несутся предсмертные стоны и мольбы о помощи, а ты ничего не можешь поделать!.. – Тут он осекся, боясь вопроса отца: сам-то Орлик откуда такое знает? – Перехожие люди рассказывали много ужасных вещей, – пробормотал себе под нос.
– Знаю, сын. Поверь, подобных рассказов я слышал гораздо больше, чем ты. Но вот же дожил до седых волос, – тут старейшина Владдух слегка подергал себя за бороду, – а в моем Кречете все так же мирно и вольно, как во времена моего детства. И может, горе и зло не случайно обходят такие места, где слышатся песни и веселые голоса, а не злобные выкрики и бряцание оружия? Подумай об этом, сын.
Старейшина начал привставать с порога. Вук встрепенулся, завертелся волчком, выкусывая у основания хвоста очередную назойливую блоху. А Владдух, уже отворив дверь в дом, оглянулся, и лукавая улыбка озарила его лицо.
– Кажется, я знаю, Орлик, как отвлечь тебя от тревожных дум. Задумал я на Велесовы дни сыграть свадьбу сразу для троих своих сыновей. Весну обещают раннюю, невеста Лана с родней как раз прибудет в Кречет, как и множество гостей. Вот и повод задать пир на весь город и хорошенько повеселиться!
Сказал – и скрылся за дверью. Орлик же некоторое время стоял на месте, не в силах осмыслить слова отца. А потом сорвался с места и кинулся к дому Деи. Любимая не простит, если он промедлит с такой новостью хоть на час, обвинит потом, что не дал достойно подготовиться к важному событию. У девушек такая подготовка почему-то занимает на диво много времени. К тому же мать Деи уже много лет лежит без сил на постели и дочери не помощница. Так что девушка наверняка тут же бросится просить подмоги у своих подруг, и часу не пройдет, как о грядущем событии будет знать уже весь Кречет. Орлик ощутил, как горячая волна заливает его щеки, тяжелеет дыхание. Вдруг ошеломленная Дея позволит сегодня целовать ее дольше обычного? Или, напротив, хитрый лисенок коварно унесется прочь, мигом смекнув о его задумке?
Вот и дом отца Деи, основательный и крепкий, как и его хозяин. Орлик хотел, как положено, войти в калитку, но вдруг услышал, как на заднем дворе распевает Дея, и побежал на голос вдоль забора, заглядывая в щели. Так и есть, девушка возилась на своем огородике, собирала последний урожай и пела – чуточку фальшиво, зато звонко и радостно. Руки и щеки перемазаны влажной землей, косы растрепались. И очень хорошо – в таком виде она из родительского дома точно никуда сразу не побежит.
Орлик совсем уже примерился, чтобы перемахнуть забор, как вдруг что-то кольнуло его в сердце, заставило отступить и по-стариковски опереться о забор рукой. День померк, стылый мрак воцарился в душе. Тело словно заледенело, только сердце билось неровно, подбитой птицей и словно кричало хозяину: «Чему ты поверил? Ничего этого нет, лишь морок, блаженный сон на пороге смерти. Тебя проглотила Смертная Тень. Твой Кречет разрушен и сожжен. Твоя Дея – давно уже жена другого. Ей грозит опасность, а ты не спешишь на помощь, потому что поддался мороку и забыл обо всем на свете!»
Некоторое время Орлик боролся с собой, с тем мраком, что завладевал его душой, потом оттолкнулся от забора и побрел прочь. Дея все еще пела, но теперь ее голос пробуждал в душе лишь лютую злобу и желание бежать из города как можно дальше. Но куда? Может, вернуться на болото, отыскать островок, где нашли его братья, да хорошенько оглядеться?
Орлик, не давая себе времени все обдумать, ринулся в сторону леса. Дорогу он помнил хорошо и скоро добрался до болота. Отыскал взглядом среди истлевших останков деревьев несколько живых, не до конца сбросивших листья крон. Видно, там и находился тот самый островок. Пробежал, опасно балансируя на кочках, до гряды кустов, сбросивших листья, но искрящихся россыпью багровых ягод. Продрался между колючими ветками и оказался на круглой и выпуклой, словно взбитая подушка, небольшой полянке. И сразу заметил кое-что знакомое: половину полянки укутывал черный туман.
Юноша вошел в него, поморгал, стараясь хоть что-то разглядеть, и заметил очертания высокой арки – она казалась частью туманной пелены, но слабые искорки, наподобие светлячков, непрерывно пробегали по ней. Внутри арки тоже был туман, и все же Орлик без долгих раздумий шагнул прямо в нее.
Теперь под ногами у него, и по бокам, и над головой были черные круглые камни, а между ними – туман. И он все сгущался, пока не стало трудно идти. Мгла не пускала, приходилось давить на него всем телом, чтобы сделать еще хоть шаг вперед. Туман забивался в рот, в глаза, так что скоро Орлик прорывался вперед уже вслепую, задыхаясь; туман теперь приходилось разрывать руками, как полотно.
Наступил момент, когда двигаться не осталось сил, и Орлик в отчаянии опустился на черные камни. Отступать было до слез обидно, казалось, большую часть пути он уже преодолел, потратил столько сил, почти выбрался! Где-то впереди ждала его настоящая Дея, а не жалкий морок, рядом с которым он прожил столько недель. Если он выберется, то найдет способ отнять любимую у Властителя, они снова будут вместе! Если он выберется, его уже никто и ничто не остановит!
Но на деле он не мог сделать больше ни шагу. Не мог открыть воспаленных глаз. Его пальцы лишились ногтей и превратились в кровоточащие обрубки, но это не волновало Орлика: сейчас он ненавидел себя за собственную поспешность. Что стоило ему взять с собой кинжал, что раздобыл для него Ждан, острый и крепкий, ручка которого словно сама собой ложилась в кулак. Этим кинжалом он без труда прорезал бы себе путь в тумане. Вот досада, всегда носил его с собой, только не брал на спевки, чувствуя в глубине души, что песня и оружие несовместимы.
Теперь же оставалось только вернуться за ним, выждать пару дней, чтобы зажили пальцы, и повторить попытку. Орлик тяжело поднялся на ноги и побрел в обратном направлении. Теперь ему ничего не мешало, наоборот, казалось, туман дружески подталкивает в спину. По пути юноша решил, что забежит в город ненадолго, чтобы прихватить оружие и немного еды, потом спрячется в лесу и обождет день или два, пока не восстановятся силы. Но он не станет разговаривать ни с кем из знакомцев или родных. Не позволит снова себя обмануть.
Яркий свет ослепил его глаза даже под сомкнутыми веками. Орлик остановился, поморгал немного, пока снова не обрел способность видеть, пусть и не очень четко. И понял, что стоит в паре шагов от выхода из арки, а впереди все белым-бело. Видно, пока он бродил в тумане, начался небывалый снегопад и враз укрыл белоснежной периной наполовину облетевшие деревья, и траву, и болото.
Орлик добрел до выхода из арки и там, уже на заснеженной полянке, посидел немного, привыкая к свету. Опустил в сугроб обе пятерни – снег зашипел и окрасился кровью, но юноша не убирал руки, пока не утихла боль в онемевших пальцах. Потом встал и побрел в сторону Кречета.
Путь оказался на этот раз куда как труден и даже опасен. Снег на болоте прикрыл кочки, и Орлик несколько раз едва не провалился в трясину, пока добрался до сухого места, а после и до дороги. Зашагал по ней скорым шагом, чтобы не замерзнуть, и по пути вяло дивился тому, что совсем не чувствует холода.
Поначалу он думал только о том, как пробраться в дом и не попасться никому на глаза. Как миновать дом Деи, не бросить на него предательский взгляд? Сможет ли он снова уйти, если девушка окликнет его, подбежит, если увидит он совсем рядом ее теплые серые очи, полные веселья и любви, или забудет враз обо всем, кроме обещанной отцом скорой свадьбы?