На полке над лабораторным столом выстроились в ряд сотни стеклянных пузырьков и флаконов, саше и мешочков. Фабрицио помнил запах и содержимое каждого — любого из тысяч растений, цветков, масел, уксусов, минералов, жиров и восков и прочих составляющих его личной фармакопеи.
Он знал, какие травы добавить в телячий, гусиный, свиной, бараний, змеиный жир или в жир слизня, чтобы получить дурно пахнущие, но легко втираемые целебные мази. Какие добавить в уксус для лечения укусов, ожогов, кожных болезней и кашля. Какие смешать с миндальным и лавровым маслом или с маслом грецкого ореха для получения притираний с приятным запахом. Что подмешать в молоко или воду, чтобы сварить настойку. Под столом в десятках корзин он держал сушеный помет животных — кроликов, ящериц, коз и белок. Он знал, из каких растений, добавленных в красное или белое вино, получаются противоядия, средства от паразитов и сердечных болезней. Он узнал, как смешивать травы с медом и водой, чтобы получить гидромель для лечения жара, и как с помощью меда, уксуса и морской соли приготавливать окси-мель от змеиных укусов. Он собирал дождевую воду в разное время года и варил виноградный сок от кашля и лихорадки. Он хранил гамамелис для прикладывания к ранам и немного древней эфедры из Китая для лечения болезней глаз. Болезней и страданий несметное множество. Фабрицио чувствовал, что единственный способ ослабить их силу — противопоставить им сотни тысяч лекарств, его собственный набор всевозможных снадобий.
При каждой возможности Фабрицио старался расширить свои познания о компонентах лекарств, одержимый, как бывает одержим ученый-филолог поиском давно забытых этимонов. Он знал, что многие его предшественники порой терпели неудачи. Знал, например, что нельзя использовать толченый жемчуг от кишечных болезней, как это делалось в прежние века. Однако в мудрости своей он не притворялся, подобно некоторым целителям, будто знает все. Фабрицио понимал, что не гордыня поможет найти философский камень, а лишь сочетание удачи, упорного труда, смирения и, возможно, небольшая помощь звезд.
Все еще держа перед глазами пузырек, купленный у актера, он понял, что его острого зрения недостаточно. Однако понюхав его пару раз, можно будет распознать ингредиенты, если только в нем нет чего-либо совершенно незнакомого. Изредка оказывалось, что мазь или экзотическая приправа, прибывшая с Востока через Венецию или из Африки, содержит загадочный эфир или неизвестную ему смолу.
Прежде чем понюхать, священник применил проверенный временем способ греческих целителей, помешав содержимое безымянным пальцем левой руки. От пальца к сердцу идет «вена любви». Если состав ядовит, доктор почувствует это сердцем, прежде чем даст дозу пациенту. Он слегка удивился покалыванию в груди. Но оно не казалось неприятным, — это было скорее сладостное ощущение, словно он вдруг преисполнился радости. Вынув палец из пузырька, он еще больше удивился, почувствовав в нем биение пульса. Фабрицио поднял флакон и глубоко вдохнул полной грудью.
В этот момент священнику показалось, что он слышит едва различимый звук, словно смычком водят по струнам скрипки. Звук не проникал через уши, а слышался глубоко в груди, невесомое глиссандо еле слышно звучало в нем самом.
Затем на него хлынула лавина запахов. Здесь присутствовали традиционные компоненты обычных афродизиаков, набор трав — сладких и горьких, как сама любовь. Явно выделялся тмин, базилик, душистая гвоздика, мята, толика чеснока, крапива, шишковатый корень имбиря, порей (употреблявшийся не столько из-за своих свойств, сколько из-за внешнего вида), валериана, любисток, мальва, календула — исцелявшая также всевозможные укусы, — мускат, редька, немного ночной фиалки, шафран, горчица, шалфей, чабер садовый. Возможно, даже чуть-чуть высушенного пениса тигра из Китая. Фабрицио подумал, что составитель снадобья постарался не упустить ни единого из возможных афродизиаков. Конечно, будучи алхимиком и травником, он знал, что многое зависит от процесса дистилляции. Список ингредиентов был просто списком ингредиентов.
Священник замер. Есть здесь нечто мне незнакомое. Запах одного ингредиента я не встречал ни разу за всю жизнь. Он прекрасен, головокружительно прекрасен. Запах слегка дурманил, и его снова охватило ощущение, будто сердце его переполнено.
Фабрицио еще раз понюхал эликсир, закружилась голова. Совершенно невозможно устоять. Что это? Я должен узнать. Он поднес флакон к губам, сделал глоток, содрогнулся и потряс головой. Немыслимо горький. Он закрыл глаза. В груди снова зазвучал неописуемо тихий голос скрипки. Казалось, его источник не только внутри, но и высоко в небесах. Словно он слышал невероятный звук вращения звезд, планет и иных светил, звук падающей звезды, самой яркой звезды, и невидимой кометы. Эта музыка, непостижимо сокровенная и непостижимо далекая одновременно, перемещалась, закручивалась дугой. Мелодия легчайшего движения через вселенную, мелодия потока света, сияющего, яркого, ясного и лучистого.
Женщина в отчаянии
Той же ночью герцогиня, лежа в постели, прислушивалась к стуку дождевых капель по крыше замка. Дождь скорее не лил, а накрапывал. Унылые низкие тучи укрывали пропитанный туманом город. Рядом похрапывал погруженный в глубокий сон герцог. В тот вечер они трижды предавались любви, отчасти подстегиваемые желанием произвести на свет дитя, отчасти благодаря принятой герцогом дозе афродизиака, купленного им у актеров. В третий раз он уговорил ее тоже попробовать снадобье.
— Вдруг это поможет. Я имею в виду, в наших попытках. Вдруг в этом пузырьке заключен крохотный джинн в виде нашего ребенка. Вдруг это высвободит в тебе что-то, даст плодородную почву моему семени. Давай попытаемся.
Так или иначе, любовный эликсир сделал свое дело. Герцог стал ненасытным, и она тоже. Но к их любви было подмешано отчаяние, которое, похоже, начало отравлять ее. Кроме того, герцогиня не могла не замечать, что он винит в их бездетности именно ее.
Она и сама винила себя. Глаза наполнялись слезами, стоило ей подумать о своей неспособности подарить герцогу ребенка, несмотря на все отвары, которыми целый год снабжал ее Дон Фабрицио. Ничего не помогало. Они лишь вызывали желудочное расстройство и лишали аппетита. И теперь, когда они соединялись на супружеском ложе, во взгляде герцога проскальзывали гнев и отчаяние.
Она слушала звук дождя, глаза ее были открыты, подушка намокла. Этот размеренный звук словно выражал всю скорбь мира и ее сердца. Скорбь терзала ее, и герцогине казалось, что если она не станет сдерживаться, поток ее слез превратится в полноводную реку. Эликсир между тем продолжал действовать. Покалывание расходилось изнутри к рукам и ногам, сердце стучало. Встав с кровати, она подошла к окну, выглянула на улицу и решила, что, несмотря на погоду, прогулка — единственный способ противостоять силе снадобья.
Герцогиня накинула длинный плащ с капюшоном, проскользнула мимо спящего стражника и почувствовала, что действие афродизиака вновь усиливается. И вдруг она различила музыку. Музыка звучала все время, но так слабо, что прежде она не замечала ее. Далекая, незнакомая музыка. Манящая. Музыка небес. Опустив капюшон, герцогиня быстро направилась к центральной площади Кремоны.
Плач скрипки
В то время как Фабрицио брел по улице, прикрывая голову капюшоном сутаны, небеса, казалось, прямо-таки опустились на город. Влага проникла во все укромные щелочки и уголки Кремоны. Дымка дождя, капли тумана, густая пелена, укрывшая стены домов и церквей. Она проникла в дома, сделала водянистыми плоды, размочила рис и муку, пропитала влагой гобелены на стенах замка, любовников в постелях, ресницы и волосы спящих детей.
Остановившись, Фабрицио не сразу понял, что идет дождь. Он почувствовал каплю, упавшую на шею под волосами. Капля скатилась за ворот и подобно холодному пальцу скользнула вдоль позвоночника вниз и на его подпоясанной талии впиталась в одежду.
В голове священника по-прежнему звучал далекий голос скрипки, но теперь он стал громче. Фабрицио искал источник этой неописуемой музыки, уверенный, что он находится не в его душе, а в какой-нибудь мастерской или гостиной неподалеку. Звук полностью пленил его, подобно наркотику.
Словно луч, упавший на поверхность воды, мелодия проникла в глубину его сердца и прошла насквозь.
Он шел дальше. Туман заполнял его глаза, уши, мысли и мечты. Он пропитывал старые скрипки, надежно спрятанные в футлярах, и новые, свежие, только сделанные. Пробрался к облаткам для святого причастия, слегка разбавил вино в церкви и таверне. Пропитал саму историю, словно дождь шел всегда и солнце не появлялось со времен этрусков.
Туман осел на мраморе собора, увлажняя склепы и останки в них, омыл лики святых на фасаде собора и проник в полую статую пророка Исайи, вытекая из глазниц, словно пророк плакал обо всех заблудших душах в мире. Он просочился в святые мощи в кремонском соборе и разбавил драгоценную кровь Христову, святыню собора соседней Мантуи.
Дон Фабрицио припомнил, как зашлось у него сердце, когда он попробовал эликсир. Горький. Горше чистого экстракта миндаля. Горше белладонны. От малюсенькой капли, скользнувшей по языку в глотку, живот немедленно скрутило. Голова закружилась. Он решил, что ему поможет свежий воздух. Десять минут он стоял у входной двери, задыхаясь от дурноты и слушая неописуемо прекрасную музыку, и вернулся в лабораторию принять противоядие. Священник решил, что без противоядия не обойтись. Музыка была такой изысканной и пленительной, что он бы с радостью дал ей унести себя. Я бы охотно умер с этой музыкой. Позволил бы ей вознести меня в рай. И что-то мне подсказывает, что там же я нашел бы кромешный ад. Фабрицио быстро осмотрел сотни пузырьков на полках. Неверный выбор мог оказаться смертельным, но что-то нужно предпринять, иначе он разлетится на миллион кусочков, подобно каменной статуе архангела Михаила, что годом раньше упала с фасада собора и разбилась на мраморных ступенях.