— Чтобы выполнить твою просьбу, любезный, требуется время. Я сделал для тебя скрипку, но пришлось преодолеть многие трудности. Осталось добавить еще несколько мелких деталей. И помимо этого, цена выросла вдвое.
— Вдвое! Это немыслимо! — Панталоне кипел и плевался от злости.
В гневе он повернулся к Арлекину:
— Я устраню посредника! Спасибо, Арлекин, ты свободен. Я возьму на себя доставку скрипки, ты тут больше не нужен! Так что прощай!
Он помахал рукой, словно выметая Арлекина прочь. Тот повесил голову:
— Жизнь так несправедлива, а мне вот-вот рожать! Что же мне делать?
Уго смотрел на Панталоне, но обращался к шуту:
— Не беспокойся. Я прослежу, чтобы скряга тебе заплатил. Он сделал заказ тебе, а ты мне. Цена утроилась. Старый сквалыга заплатит, вот увидишь.
Панталоне упал на колени:
— Я бедный старый, жалкий человек. Не распинай меня! Горбун скрестил руки на груди.
— Старый, да. Бедный — ничуть. Не лги мне. О твоем богатстве ходят легенды. Цена будет расти, пока не согласишься. Теперь она в четыре раза выше.
— Basta![19] Ты победил. — Панталоне поднялся на ноги, его передернуло. — Я должен ее получить. Что для этого нужно?
— Я открою тебе маленькую тайну, старик. Одной скрипки мало. Придется уговорить посредницу, сваху, переубедить ее.
— Да, беда не приходит одна. Как это сделать?
Уго задумался, поглаживая голову мастифа. Панталоне ждал. Арлекин тоже ждал, очень заинтересованный. Он знал старую деву, что была свахой, и задумался, не сумеет ли он стать, так сказать, посредником у посредника. Он облизал губы, подсчитывая возможную прибыль. Горбун оставил пса и поднял глаза:
— Можно ее подкупить. Это возможно. Но потребуется ее немного… переубедить. У нее возвышенные представления, но она, конечно, откажется от них за честную и разумную плату.
Панталоне покачал головой:
— Я обречен. Сначала четыре дня пересекаю самую скучную и унылую равнину в мире, по три шага за один раз, на самом глупом в мире осле. А теперь это! Лучше умереть.
— Да будет, будет тебе, старый Панталоне. — Мантуанец отряхнул пыль с одежды актера. — А как же Аврора? Разве все это в конце концов не окупится?
Лукавая усмешка озарила лицо Панталоне, его взгляд снова погрузился в теплую купель мечтаний.
Уго наклонил голову:
— А теперь присоединяйся к нашему пиршеству. Тебя, должно быть, мучит жажда после долгого пути. У меня есть немного местного vino nero,[20] ты должен его попробовать.
Глава 9
Еще одно чудо приписывают Камбьяти, о нем рассказал герцог. Говорят, Фабрицио вылечил тринадцать обитателей городского дома умалишенных. В тот же день тринадцать монахов из капитула иеронимитов принялись бессвязно бормотать, бегать голыми по главной площади и вести себя как одержимые. К утру недуг отступил, но стыд был так велик, что они несколько месяцев не показывались в городе.
Плод с древа познания добра и зла
Фабрицио сидел за высоким столом в своей лаборатории, читая книгу об алхимической важности ртути и способах ее применения для обогащения вещества. Он прервал чтение и поднял глаза. После исповеди герцогини преисполненные радости супруги объявили всем, что ждут ребенка. Герцог был в восторге. Будущий отец неизменно появлялся на людях с широкой улыбкой на лице. Он был особенно нежен с женой в ту неделю и выпил с друзьями море вина. Фабрицио искренне за них радовался. Он склонился над книгой и снова принялся читать.
В лабораторию вошел Омеро:
— А, вот вы где. Там приходил посыльный от… надо же, вы похожи на старого иудея, когда сидите там и читаете книгу…
— Омеро! Посыльный, что он хотел?
— Принес послание от герцога. Я взял на себя смелость его распечатать, уж больно срочное с виду.
Он протянул одной рукой конверт, а другой — само письмо.
Фабрицио покачал головой:
— И что там?
— Он велит вам тотчас явиться в замок.
Фабрицио оцепенел. Он закрыл книгу и судорожно сглотнул.
— Ступай, — с трудом произнес священник. Во рту пересохло.
Омеро немного помешкал, как обычно искусно разыгрывая пренебрежение, притворяясь, что не его отсылают, а он сам решает, когда уйти.
Фабрицио сидел и думал о жестокости герцога. Указательным пальцем он нервно постукивал по обложке закрытой книги. Он знает. Он все знает. Что я скажу? Я не могу отрицать. О Господи!
Дон Фабрицио постучал, дверь открыла служанка. За ней стояла герцогиня, заламывая руки. Буря эмоций отражалась на ее лице.
— А, вот и вы, — проговорила она.
— Да, — коротко ответил священник. — Где он?
— Идемте.
Она повернулась и пошла вверх по широкой мраморной лестнице. Фабрицио плелся сзади, сердце колотилось у него в груди.
Они подошли к двери. Герцогиня тихо постучала и вошла. Еще одна служанка, постарше, поднялась со стула.
Фабрицио удивился, увидев герцога в постели. Тот повернулся и взглянул на них:
— Дон Фабрицио, спасибо, что пришли. Но где же ваши лекарства?
— Мои лекарства?
— Да, зачем бы я еще вас приглашал?
Фабрицио зажмурился:
— Конечно, конечно. Сначала я определю недуг, а потом вернусь за подходящим лекарством.
— Пустая трата времени, когда мне так больно! Вы должны были принести их с собой.
Глаза герцога сверкали от гнева, и священник на мгновение почувствовал облегчение оттого, что не придется столкнуться с его настоящей яростью.
— Да, да. Не волнуйтесь, ваша светлость. Что вас беспокоит? Женщины покинули комнату, а герцог откинул одеяло, поднял ночную сорочку и обнажил пару сильно распухших яичек.
Священник наклонился, чтобы рассмотреть их поближе. Он хотел коснуться пальцем одного из них, но не решался, боясь, что оно лопнет.
— Не троньте, — прошипел герцог.
— Есть одно растительное средство. Уверен, оно поможет. Я схожу за ним и тут же вернусь.
— Скорее, — простонал герцог, опуская сорочку и натягивая одеяло.
Фабрицио быстро спустился по лестнице, герцогиня пошла за ним и проводила до двери. Когда следовавшая за ними служанка отошла, Фабрицио посмотрел в глаза герцогини. Она печально улыбнулась и отвернулась. Священник вышел за дверь и поспешил вниз по улице.
Философский камень найден и снова потерян
На следующий день после исцеления герцога Фабрицио работал в лаборатории. Впервые за много месяцев на душе его было спокойно.
Окна лаборатории, которая одновременно служила студией, были покрыты бумагой, пропитанной оливковым маслом. Так в комнату проникал мягкий рассеянный свет, идеально подходящий для живописи. Однако недописанный портрет на мольберте оставался нетронутым. В последние две недели Фабрицио больше занимала алхимия, чем рисование. В голове рождались замысловатые идеи. Древняя книга, присланная другом из Майнца, вдохновляла, в голове бурлили новые мудреные идеи. Фабрицио прилежно работал, движимый не демоном, но побуждением. Он был одержим поисками великой тайны, вдохновлявшей каждого алхимика с начала времен — философского камня. Окончательной разгадки тайны жизни и смерти. Драгоценности Уробороса. Он снова вспомнил древнее высказывание: «Камень, но не камень, драгоценность, лишенная ценности, предмет многих форм, не имеющий формы, неизвестное, что всем известно». Священник не желал бессмертия, как многие алхимики. Это глупо. Он хотел избавить мир от страданий. Только это имело для него значение. Многие подбирались вплотную к правде, не желая основополагающей истины. Он стоял уже почти на пороге великого открытия, почти, почти…
Фабрицио помешивал содержимое большого тигля на огне. Сверяясь с открытой книгой, он перевернул страницу, потянулся за кувшином, стоящим на полке, высыпал его содержимое в тигель и снова перевернул страницу. Он выпрямился.
— Половина репы? Должно быть, корнеплод содержит какую-то живительную субстанцию.
Фабрицио вышел из лаборатории. Он вернулся через секунду с репой в руке. Положив ее на стол, он порезал половину на кусочки и бросил их в тигель, оставив вторую половину на столе. Через несколько мгновений жидкость, которая до этого была темно-серого цвета, сделалась ярко-золотистой. Увидев это, ошеломленный священник снова сверился с книгой.
— Еще один ингредиент… горсть доброго чернозема.
Он устремился в огород позади лаборатории.
Пока его не было, в комнату с кипящим тиглем вошел Омеро. Он почувствовал приятный запах и увидел на столе половинку репы.
— О? Суп из репы? Странный цвет.
Он взял ложку, зачерпнул немного супа и попробовал на вкус.
— Совсем несоленый.
Высоко на полке стояла солонка. Схватив ее, Омеро щедро посолил суп. Жидкость утратила густой золотистый оттенок и снова стала серой. Слуга снова пробовал варево, когда из сада вернулся Фабрицио с горстью земли.
— Это для супа?
— Для супа? Для какого супа?
Омеро взглянул на тигель:
— Там соли не хватало. Сейчас в самый раз.
— Соль? Ты насыпал в мой состав соли?
Фабрицио заглянул в тигель, и сердце его оборвалось. Он упал на стул.
— Не знаю, убить тебя или разрыдаться!
— Я увидел репу… подумал… — Он помолчал. — Вы можете снова его сварить. Положите то же самое, вот и все.
Фабрицио махнул свободной рукой.
— Это требует такой исключительной точности. Должно повезти, чтобы все получилось. Положение и фазы звезд и планет должны быть самыми благоприятными. Они должны выстроиться идеально. Один миг — и все меняется. Это невозможно, невозможно… — Он наклонился вперед, ощутил запах земли на ладони и вздохнул. — Омеро, что, по-твоему, это значит? «Камень, но не камень, драгоценность, лишенная ценности, предмет многих форм, не имеющий формы, неизвестное, что всем известно». Легендарная тайна философского камня. Как ты думаешь? Что это может быть?