Из кувшина он налил вина в кубки и удалился, кланяясь.
— Приятного аппетита, — бормотал он.
Стоило влюбленным притронуться к кубкам и посмотреть друг другу в глаза, на сцену прокрался Панталоне. Его ширинка топорщилась. Он с вожделением смотрел на Аврору, но пробирался к столу осторожно, опасаясь гнева Оттавио.
— Можно к вам присоединиться?
Оттавио поднял глаза. Поколебавшись секунду, он улыбнулся:
— А, Панталоне. Да, конечно. Все забыто. Я знаю, и она знает, и все остальные, — он обвел толпу широким жестом, — знают, что ты всего лишь похотливый старый пес. Только один ты и не знаешь этого.
Панталоне пожал плечами:
— Ничего не могу с собой поделать. В присутствии прелестной женщины я совершенно беспомощен. Юная девушка и меня заставляет чувствовать себя юным. — Он опустил голову. — Я… боюсь старости.
— Да, я понимаю.
— Желание не умирает, разве ты не видишь?
— В твоем случае, старый пес, оно даже не болеет.
Панталоне уселся, и все трое принялись есть и пить.
В какой-то момент Аврора потянулась через стол за кувшином вина. Панталоне заметил, как рука ее тянется к вину, и легко подтолкнул кувшин, чтобы она не достала. Аврора потянулась снова, наклонившись над столом. Он отодвинул кувшин еще дальше. Оттавио, занятый ножкой каплуна, ничего не заметил. Аврора потянулась снова, и все равно не могла ухватить кувшин за горлышко. По мере того как она наклонялась, демонстрируя роскошный вырез платья, глаза Панталоне раскрывались шире и шире. Он облизал губы. Наконец Аврора достала кувшин и снова села.
— Болван, — прошипела она.
Вернувшись к трапезе, Панталоне в пароксизме возбуждения никак не мог оторвать птичье крылышко. Он сильно дернул, и капля жира, пролетев по воздуху, упала в нежную ямочку между ключицами Авроры. Она с удовольствием обгладывала кость и не заметила этого. Панталоне наблюдал, как блестящий шарик жира скатывается ниже.
— Позволь, я сотру. — Он протянул руку к ее груди.
Оттавио вскочил на ноги и вытащил короткий меч:
— Оставь, старый пес, или выйдешь из-за стола без лапы!
Капля жира тем временем скользнула в ложбинку между грудями.
— Оставь, старик, — предупредил Оттавио. — Она стечет по животу, задержится между ног, мне будет чем полакомиться ночью.
Панталоне повесил голову, оттолкнул тарелку и всхлипнул, скрипя зубами и бормоча про себя:
— Где же эта проклятая скрипка?
Аврора повернулась и посмотрела на него:
— Думаю, он выпил слишком много вина.
Оттавио кивнул:
— Его кровь превратилась в уксус. Сердце замариновалось. Оставь его.
Глава 10
Говорят, в одно прекрасное утро Камбьяти заметили стоящим на вершине башни. От него исходило неописуемое сияние. По словам очевидцев, он спрыгнул с башни и поначалу падал, как обычный человек, но вдруг оказалось, что он плывет вниз легко, как лист дерева. На площади, куда он приземлился, нашли только сутану и больше ничего.
Трудный разговор
Микеле Аркенти свернул на узкую улочку, направляясь на очередной урок латыни с Элеттрой. Булыжники мостовой уже источали жар. Адвокат понял, что о латыни думает в последнюю очередь, и подозревал, что она тоже. Он был в замешательстве по многим причинам. Влюбленный священник. Влюбленный в молодую женщину, она помолвлена, день ее свадьбы назначен. Смятение его усиливалось оттого, что он не был с ней честен. Скрывал свои чувства, использовал ее, пытаясь выведать тайну герцогини. При этом он начинал подозревать, что девушка и герцогиня в свою очередь используют его, чтобы обеспечить успех кандидатуры Камбьяти. Но девушка неотразима, неотразима…
Он остановился, осознав, что последнюю мысль произнес вслух. Адвокат дьявола оглянулся, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь, и поспешил дальше. Вскоре он уже стучался в тяжелые двери герцогского дворца.
— Нам придется прервать занятия латынью на некоторое время. Мне предстоит ненадолго съездить в Казале Монферрато.
Элеттра отложила книгу, устав от медленно продвигавшейся работы над переводом. Она потянулась к чаше на столе и взяла большую красную виноградину величиной почти с абрикос. Аркенти наблюдал, как она вонзает в нее острые белые зубки и закрывает глаза, наслаждаясь вкусом. Не открывая глаз, она тыльной стороной руки вытерла уголок рта.
— Зачем? Что там?
— Выяснилось кое-что, имеющее отношение к расследованию дела кандидата.
Она подождала.
— Вы не скажете мне, что это?
Аркенти поколебался.
— Я в самом деле не должен.
Ее плечи опустились.
— О, эти священники со своими тайнами! Расскажите, или скажу отцу, что ничему не научилась за двадцать уроков латыни.
— Это неправда. Учились вы хорошо. На самом деле, поразительно, до чего быстро вы учились.
Девушка заговорила, не глядя на него:
— Почему вы на меня так смотрите? Каждый раз, когда мы вместе, вы смотрите и смотрите. Я бы сказала, что вы пытаетесь заглянуть в мою душу, но, кажется, вас больше интересует то, что снаружи, да?
Обернувшись, Элеттра посмотрела на него в упор, лицо жесткое и прекрасное, темные глаза горят.
У него вдруг пересохло во рту. Меня допрашивает девчонка. Он облизнул губы.
— Осмелюсь, если позволите, признаться, я смотрю, потому что иначе невозможно.
— Вы считаете меня красивой?
Он медленно кивнул.
— Вы не скажете, зачем едете в Казале Монферрато, потому что считаете меня слишком невежественной, чтобы вникнуть в тонкости вашего расследования?
— Нет, это не так.
— Тогда расскажите. Вы должны рассказать.
— Вы настойчивая юная женщина. — Он помолчал, задумавшись. — Если я расскажу, все должно остаться между нами, понимаете?
Если я дам ей понять, что доверяю ей, может быть, это побудит ее в свою очередь довериться мне.
— Договорились.
— Я собираюсь поискать там семьи с фамилией Камбьяти. Возможно, семья Фабрицио из тех мест. Возможно, они занимались выделкой шелка. Там есть одно место, называется Шелковичный путь, также известный как улица Иудеев.
— Понимаю. Значит, его семья была иудейской? В жилах нашего горячо любимого святого могла течь иудейская кровь?
Адвокат не сомневался, что она поймет намек.
— Такое… возможно.
— И возникнут сложности? Для вас?
— Не для меня лично.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего. Я не против иудеев, хотя многие другие, похоже, винят их во всех бедах мира. Кандидатуре Фабрицио это едва ли на пользу, разве что он был подлинно обращенным. Такой факт трудно доказать по прошествии такого количества времени.
— Иисус был иудеем.
— Конечно. Но многие христиане винят иудеев в его убийстве.
— Его убили не иудеи. Его убили римляне.
Он в очередной раз порадовался ясности ее ума.
— В любом случае многие, даже в церкви, винят иудеев.
— Они боятся, что вину возложат на них самих. Спасителя убили римляне, а не иудеи. Римляне, такие, как вы.
Девушка произнесла это так решительно, что он понял: разговор окончен. Адвокат снова отметил твердость и непреклонность ее воззрений, свойственную власть имущим, сквозящую в ее взгляде гордость, граничащую с надменностью, гордость рожденных править.
На обратном пути Аркенти осознал, что его, влиятельного служителя церкви, прогнала эта… эта девчонка. Но с другой стороны, он совсем не возражал. Напротив, он восторгался ею. Этому сочетанию безупречной красоты и необыкновенной внутренней силы невозможно было противостоять. Он вспоминал, как кровь приливала к щекам девушки, как они вспыхивали от гнева, как сверкали ее глаза. Римляне… Конечно, это древние римляне свозили в Италию всех красивейших женщин мира, для удовольствия и для улучшения рода. Она явно происходила из таких. Без сомнения.
Короткое путешествие в Казале Монферрато
Косой дождь лил все семьдесят миль пути от Кремоны до Казале Монферрато, к северу от города Алессандрии в Пьемонте. Карета ползла по грязи вдоль берега реки По. Адвокат дьявола смотрел, как дождь расчерчивает поверхность воды. Много раз карета застревала в размокшей, топкой колее, адвокату вместе с кучером приходилось ее выталкивать. Они ехали три дня, останавливаясь на ночь в сырых придорожных трактирах.
Монсеньор Аркенти утомился от путешествия и с радостью обнаружил, что в честь его появления у городских ворот наконец показалось солнце.
— В дом священника у церкви, — приказал он кучеру, выглядывая из окна.
Неподалеку виднелась церковная колокольня, сердце Ка-зале Монферрато.
Священник, падре Грасселли, был толстым и передвигался маленькими шажками, вероятно, боялся, что упадет и уже не сможет подняться. Судя по выражению круглого улыбчивого лица, он был польщен приездом столь высокого и благородного гостя.
Вечером священники познакомились ближе, угощаясь элем, линем, а также полентой и местным вином барбера. Адвокат дьявола рассказал падре Грасселли, зачем приехал в Казале Монферрато.
— К чему вам разговаривать с иудеями? — На лице священника читалась неприязнь. — Ростовщики, и только. Им нельзя доверять.
— Сомневаюсь. Если все они ростовщики и менялы, каким образом получается, что одни из них умеют обрабатывать шелк, а другие становятся красильщиками или стеклодувами?
Священник пожал плечами.
— Я должен найти место, что называют Шелковичный путь.
— Улица Иудеев, — сказал священник. — Я ее знаю, но вы должны идти с кем-то, кто понимает этих людей. Они нам, христианам, не доверяют. Если настаиваете, завтра я отведу вас в синагогу. Местные иудеи заявляют, что она самая красивая в мире. Возможно, у тамошнего раввина есть нужные вам сведения.
Утром жаркое солнце быстро высушило город. Священник и монсеньор Аркенти отправились в синагогу.
Увешанная канделябрами и покрытая золотом синагога действительно была самой богатой и самой красивой из всех, что доводилось видеть адвокату дьявола. На расписном потолке выделялась надпись на древнееврейском: «Здесь врата рая». На одной стене красовался барельеф Иерусалима, напротив — другой, неизвестный адвокату город. Монсеньор Аркенти на ходу читал древнееврейские надписи на стенах, а падре Грасселли, не знающий этого языка, нервно шаркал ногами позади.