– Он вообще ни с кем не общался, – продолжил Йоппенс. – Ни с одним из заключенных, ни с кем на воле, ни с охранниками, ни со мной – ни с кем.
– Звучит необычно, – сказал Роот.
– Он мог просидеть все это время и в одиночной камере, – продолжил Йоппенс. – Ему это было безразлично. Полный интроверт. Чертовски зацикленный на самом себе… хотя, конечно, своеобразный.
– Он не нарушал дисциплину? – спросил Роот.
– Никогда, – ответил Йоппенс. – И ни разу не улыбнулся.
– Он принимал участие в мероприятиях?
Куратор покачал головой:
– Раз в неделю плавал. Два раза ходил в библиотеку. Читал газеты и брал книги… Не знаю, можно ли это назвать мероприятиями.
– Но вы, должно быть, с ним разговаривали?
– Нет, – ответил куратор.
– Он отвечал, когда к нему обращались?
– Конечно. Доброе утро, спокойной ночи и спасибо.
Роот задумался. «Да, стоило провести за рулем целый день ради этого, – подумал он. – Придется поговорить еще немного. Раз уж я здесь».
– Ни с кем близко не общался во всей тюрьме?
– Нет, – ответил Йоппенс.
– Ни с кем, – подтвердил Бортсма.
– Письма?
Куратор немного подумал.
– Получил всего два… Думаю, от родственников. Сам отправил открытку за пару недель до освобождения.
– За двенадцать лет?
– Да. Открытка была его сестре.
– Тогда свидания?
– Два, – ответил Йоппенс. – Вначале как-то приехал брат. Верхавен не стал с ним встречаться. Даже не вышел в комнату для свиданий… Я тогда еще не работал, но мне рассказывал мой предшественник. Брат прождал его там целый день…
– А второе?
– Простите?
– Второе свидание. Вы сказали, что их было два.
– Это была женщина. В прошлом году, кажется… или нет, года два назад.
– Что за женщина? – спросил Роот.
– Понятия не имею.
– Но к ней он вышел?
– Да.
Некоторое время Роот рассматривал ракетки и дипломы.
– Мне кажется, все это довольно странно, – сказал он. – У вас много таких заключенных?
– Ни одного, – ответил директор. – Я никогда не встречал ничего подобного.
– Чудовищное самообладание, – сказал куратор. – Мы говорили о нем с коллегами, все с этим согласились… то есть внешнее. Внутри, конечно, явно какая-то загадка.
Роот кивнул.
– Почему к нему такой интерес? – поинтересовался директор. – Или это нельзя разглашать?
– Не то чтобы… – ответил Роот. – Рано или поздно все станет известно. Мы нашли его убитым.
Тишина, которая повисла в комнате, напомнила Рооту внезапное отключение света.
– Это просто… – Куратор потерял дар речи.
– Но что, черт возь… – начал было директор Бортсма.
– Об этом не следует распространяться до поры до времени, – прервал его Роот. – Если нам удастся поработать еще несколько дней в спокойной обстановке, без охоты на нас журналистов, мы будем благодарны.
– Разумеется, – ответил Бортсма. – Как он умер?
– Мы не знаем, – ответил Роот. – У нас пока нет головы, рук и ног. Кто-то его расчленил.
– Ой, ой, ой, – сказал Бортсма, и Рооту показалось, что его загар поблек на пару тонов. – Это не тот ли, о ком писали газеты?
– Именно он.
– И когда же он умер? – спросил куратор Йоппенс.
– Уже довольно давно, – ответил Роот. – Он пролежал восемь месяцев, прежде чем его обнаружили.
– Восемь месяцев? – воскликнул Йоппенс и наморщил лоб. – Видно, это произошло вскоре после освобождения.
– Мы думаем, что в тот же день.
– Его убили в тот же день?
– Вероятно.
– Хм… – задумался Бортсма.
– Да, у нас тут все же в некотором роде безопасно, – заметил Йоппенс.
Повисла неловкая пауза. Роот почувствовал, что голоден, и подумал, почему ему, во имя всего святого, ничего не предлагают.
– Его отпускали на волю?
– Он никогда не просился, – объяснил Бортсма. – А мы никого не принуждаем.
Роот кивнул. О чем бы еще спросить?
– Значит, у вас нет никаких подозрений… – сказал он задумчиво, – никаких идей, кто бы мог желать ему смерти?
– А у вас есть? – спросил куратор.
– Нет, – признался Роот.
– И у нас нет, – сказал директор. – Ни малейшей догадки. Здесь он вообще ни с кем не общался. Ни по-хорошему, ни по-плохому… Видно, кто-то его поджидал.
Роот вздохнул:
– Видимо, так. – И на некоторое время замолчал. – Кстати, та женщина. Которая его навещала… в позапрошлом году… или когда там это было… Кто она?
Бортсма, посмотрев на куратора, сказал:
– Я не знаю.
– И я не знаю, – добавил куратор. – Надо посмотреть в журналах, если интересно.
– Почему бы нет? – согласился Роот.
Две сотрудницы архива довольно долго искали нужную запись, но в конце концов им удалось ее найти.
5 июня 1992 года. Пятница.
Анна Шмидт.
– Адрес? – спросил Роот.
– У нас его нет, – ответила та, что постарше. – Адрес не требуется.
– Только имя?
– Да.
Роот вздохнул:
– Как она выглядела?
Обе пожали плечами:
– Спросите об этом у охранников.
– Можно узнать, кто в тот день дежурил и кто мог ее видеть?
– Конечно.
Это тоже оказалось небыстро. Но Роот хотя бы успел заглянуть в столовую и купить пару бутербродов с сыром, пока они искали нужные фамилии.
– Вы Еммелин Вайгерс?
– Да.
– Вы дежурили пятого июня тысяча девятьсот девяносто второго года?
– Да, наверное.
– В тот день навестили Леопольда Верхавена. То есть это довольно-таки необычно.
– Да.
– Вы это помните?
– Да, хорошо помню.
– Но прошло почти два года.
– Я помню, потому что навестили именно его. Мы даже говорили об этом. Он был немного… особенный, вы, наверное, слышали.
– Его не навещали?
– Никогда.
– Вы можете описать посетительницу?
– Боюсь, что не очень хорошо. Не помню точно. Довольно пожилая, во всяком случае. Около шестидесяти, наверное… болезненного вида. Она была с клюкой.
– Вы бы ее узнали?
Она немного подумала:
– Нет, не думаю. Нет.
– Сколько они разговаривали?
– Точно не помню. Пятнадцать – двадцать минут, если не ошибаюсь. Не все время, это точно.
– Все время?
– Разрешается полчаса по правилам.
– Не было ли чего-то особенного, чтобы вам вспомнилось, когда вы об этом думаете? Какой-нибудь детали или чего-то еще?
Она подумала секунд десять.
– Нет, – сказала она наконец. – Ничего.
Роот поблагодарил и вышел.
Еще полчаса у него ушло на то, чтобы выйти из учреждения и добраться до дома номер четыре по аллее Раутенс в самом городке Ульменталь. Он припарковался у белого домика. Собрался с мыслями, вышел из машины и направился к выложенным камнем воротам. Позвонил.
– Да?
– Господин Шервуз?
– Да.
– Меня зовут Роот. Криминальный инспектор Роот. Я звонил вам.
– Входите. Или вы предпочитаете посидеть в саду? Погода сегодня хорошая.
– Да, с удовольствием.
– Красиво, когда цветут каштаны, – заметил Шервуз, наливая в два больших бокала пиво.
– Да, – согласился Роот. – Очень.
Они выпили.
– Что там насчет Верхавена?
– Вы дежурили, несли внешнюю вахту, как это называется, пятого июня тысяча девятьсот девяносто второго года. В тот день Верхавена навестила женщина. Конечно, прошло два года, но все же, может быть, вы ее помните?
Шервуз сделал еще глоток:
– Я именно об этом и подумал, когда вы позвонили. Она приехала на такси. Довольно пожилая. С трудом передвигалась… опиралась на костыли или на один костыль. Господи, это то, что мне запомнилось. Я могу ошибаться… вдруг это совсем другой человек?
– Почему вы вообще ее запомнили?
– Конечно потому, что она шла к нему.
– Вот как. Вы ее раньше не видели?
– Нет.
– Не обратили внимания на что-нибудь еще?
– Нет… не думаю.
– Вы видели, как она уезжала?
– Нет, должно быть, я сменился. По крайней мере, я не помню.
– Вы бы ее узнали?
– Нет, точно не узнал бы.
Прошло несколько секунд. Потом Шервуз спросил с плохо скрываемым любопытством в голосе:
– Что он наделал?
– Ничего. Он мертв.
Ужин в привокзальном ресторане не вызвал у Роота одобрения, и, когда он наконец снова сел за руль, уже начало смеркаться.
«Да, сегодня от меня было много пользы, – подумал он. – Ну просто колоссально много».
И когда он начал считать, сколько денег налогоплательщиков он потратил и сколько еще их будет потрачено в будущем на это сомнительное расследование, то заметил, что злится.
Особенно при мысли, в какую сумму Леопольд Верхавен уже обошелся государственному бюджету. За всю свою жизнь.
Убил двух женщин. Его ловили, два раза судили на очень громких процессах, а потом держали в тюрьме почти четверть века. А теперь нашелся кто-то, кто поставил на этом точку.
Не лучше ли было бы, если бы полиция сразу сделала то же самое?
Поставили бы точку. Или нарисовали прочерк и притворились, что никогда не находили расчлененного трупа в ковре. Кому нужно тратить столько сил, чтобы найти убийцу, который по какой-то необъяснимой причине решил прервать эту одинокую преступную жизнь?
Черт возьми, кого волнует то, что Верхавен мертв?
Есть хоть один такой человек? Кроме того, кто его убил, конечно.
Роот в этом сомневался.
Но где-то глубоко таились и другие мысли, возможно, что-то, почерпнутое им из Устава криминальной полиции, он точно не помнил, ведь они были смутны. Но их суть можно было выразить одной из формулировок Ван Вейтерена:
«Если убийца сидит за компьютером где-нибудь в Тимбукту, нужно ехать туда на первом же такси. В конце концов, мы не коммерческая организация!»
Кто-то спросил: «А где, собственно, Тимбукту находится?»
На что Ван Вейтерен ответил: «Об этом знает таксист».
«Наверное, лучше всего придерживаться такой позиции, – подумал Роот. – Трудно предугадать последствия каких-либо отклонений».