рабли стали здесь большой редкостью. Большое количество орбитальных станций поставили на прикол, а их персонал был отправлен на одну из планет Фарвестерна или еще дальше.
— Мы выкарабкаемся, — оптимистично заявлял Моретти. — Мы похожи на старый шахтерский городок, где запасы угля подходят к концу. Приезжает группа эмигрантов и обнаруживается, что рубать уголек никто не хочет. Все желают заниматься лишь обслуживанием. В конце концов уголь заканчивается, а шахтеры уезжают на новое месторождение. Но владельцы прачечных остаются — и все становятся миллионерами, обстирывая друг друга.
Ему это казалось ужасно смешным. А Стэну было не до смеха. Все, что он услышал и увидел с тех пор, когда они с Махони бежали с Мостика, свидетельствовало о медленном разрушении Империи. Еще в своей изоляции на Мостике он чувствовал, что оно началось, но лично стать всему свидетелем — совсем другое дело. Жители Империи присмирели — или были усмирены.
Уменьшение энтропии как закон термодинамики хорошо и приемлемо, но как социальное явление это чертовски страшно.
Махони обрисовал ему положение вещей настолько подробно, как только мог. Миры, планетные системы, звездные скопления, даже некоторые галактики впадали в спячку, отказавшись от контактов. По собственному желанию, отклоняя бездарное руководство Тайного Совета? Из‑за войны? Или, что едва ли возможно, пораженные какой‑то болезнью?
Стэн прекрасно понимал, что АМ‑2 служил тем цементом, который скреплял Империю. Без могучих запасов энергии практически невозможно осуществлять звездные путешествия. И, конечно, поскольку АМ‑2 был очень недорог — цены устанавливались Императором — и вполне доступен, что опять-таки устанавливалось Императором, каждый мог без особых затруднений заниматься абсолютно всем, чем ему вздумается — межзвездные коммуникации… вооружение… заводы… производство… Список можно продолжать и продолжать.
Когда же Император погиб, поставки АМ‑2 прекратились.
Стэн с трудом поверил этому, в первый раз услышав новость от Махони. Да и до сих пор у него сохранились сомнения. Он предполагал, что Тайный Совет — в целях личного обогащения и из‑за некомпетентности — просто перекрыл кран подачи АМ‑2.
— Неправда! — втолковывал Махони. — Они и представления не имеют, где топливо. Вот почему Совет стремится тебя поймать, так же как и всех остальных, кто был близок к Императору, а потом будет нежно выдергивать вам ногти, пока вы не откроете Великий Секрет.
— Да они идиоты чертовы!
— А кто спорит? Смотри‑ка, парень. Вся Вселенная свихнулась. Кроме меня и тебя. Хе… хе… хе… И я тоже медленно свихнусь, если ты не сбегаешь за бутылочкой и не откупоришь ее.
Стэн выполнил приказ. Только как следует отпил сам, прежде чем передать бутылку Яну.
— Сгоняй‑ка еще за одной. И смотри, если эти привычки уже записались тебе в ДНК, твои дела плохи!
Стэн снова подчинился приказу.
— Порядок, Махони. Мы нализались, — сообщил он через некоторое время.
Махони фыркнул.
— Ни в одном глазу, мой мальчик! Но все еще впереди.
Раздался стук в дверь.
— Ваш приказ выполнен, сэр!
Махони вскочил на ноги, выхватив из рукава пистолет, и двинулся к двери.
— Спокойно, маршал, — сухо проговорил Стэн. — Открыто!
Пауза, затем дверь распахнулась, и на пороге показался Алекс Килгур с подносом выпивки в руках. Он казался расстроенным.
— Я думал, может, вы захотите повторить, — сказал он с надеждой.
Стэн и Алекс взглянули друг на друга.
— Как близко они к тебе подобрались? — спросил Стэн.
Килгур рассказал ему о засаде и битве на обледенелых улицах.
— Я решил, что раз предупреждение было послано общим кодом, как мы договаривались, то, значит, послал мне его ты.
— Я, — сказал Махони.
— О такой возможности я тоже думал, сэр.
— Быстро думаешь, мистер Килгур. Ладно, ребята. Мой рассказ — и план — займут не много времени. Какова наша цель, вернее, цели, вы поймете, когда я все объясню.
Махони начал с того, что с ним случилось, с того дня, когда погиб Император. Он тогда увидел Большую Пятерку стоящими у свежего холма, могилы Императора, и понял, что видит перед собой пятерку убийц.
После некоторых сомнений Махони все‑таки решил поделиться очень важной деталью. После убийства Императора он прошел в кабинет властителя, откупорил бутылку с бурдой, которую Император величал «виски», и собрался произнести тихую, глубоко личную поминальную речь. К донышку бутылки была прикреплена написанная рукой Императора записка: «НЕ ПРОПАДАЙ ИЗ ВИДУ, ЯН. Я СКОРО ВЕРНУСЬ».
Махони остановился, ожидая полного недоверия. Он и дождался его. Правда, недоверие на лицах обоих мужчин было замаскировано выражением яркой заинтересованности.
— Очень интересно, маршал. Сэр, а как вы себе это представляете? Вы хотите сказать, что человек, которого убили, был двойником Императора?
— Нет. Убили самого Императора.
— Так он все‑таки выжил? После того, как в него всадили дюжину пуль или около того, а потом еще и взорвали!
— Ни черта подобного, Стэн. Он был мертв.
— Так, значит, он вылез из могилки, чтобы оставить вам любовную записочку, да? — спросил Алекс.
— И опять не так. Он, конечно, мог оставить инструкции одному из охранников. Или дворцовых слуг. Но я спрашивал — никто ничего не знает.
— Ладно, Ян, давайте на минутку про записку забудем. Вы сами‑то понимаете, что сейчас говорите? Либо вы спятили, либо вступили в ту секту, которая бродит кругом и твердит, что Вечный Император бессмертен. И не забывайте, что шесть лет с гаком — достаточный срок, чтобы одуматься.
— Может, и так. Вы намерены слушать дальше?
Килгур осушил стаканчик спиртного, но продолжал смотреть на Яна настороженно.
— В тот день у меня возник свой собственный план: подняться против Тайного Совета.
— А вы думаете, они не сообразили, что у вас на них зуб? — спросил Стэн.
— Думаю, сообразили. И предпринял все возможные меры защиты.
Махони рано подал в отставку. Тайный Совет в своем сумасшедшем стремлении избавиться от раздувшейся за время войны и чрезвычайно дорогой армии был более чем рад отпустить любого, не задавая лишних вопросов.
Стэн кивнул — точно так же и их с Алексом выбросили в отставку и предали забвению.
Совет был тем более счастлив отпустить маршала Махони — любимца Императора, архитектора победы, а вдобавок еще и главу корпуса «Меркурий» — Имперской разведки — в течение многих и многих лет.
— Но мне не хотелось, чтобы они втайне опасались от меня какого-нибудь неприятного сюрприза. И я придумал себе прикрытие.
Прикрытием Махони, громко разрекламированным, стала идея выпустить полную биографию Вечного Императора, величайшего из людей, когда-либо живших на свете. Этот план вполне был на руку Совету.
— Черт его знает, зачем мне это понадобилось, но я должен был это сделать.
Махони углубился в архивы, собираясь посвятить один год исследованию Древних Времен. Между тем он заметил, что Совет уже потерял к нему интерес и можно перейти к своей подлинной цели.
Немного стесняясь, Махони признался Стэну и Алексу, что ему всегда нравились научные исследования и корпения за документами. Возможно, если бы все сложилось иначе и он не был бы из военной семьи, Махони так бы и копался всю жизнь в архивах, создавая какую-нибудь очередную «Полнейшую историю».
Он был не первым, не сотым и не тысячным, кто создавал биографию Императора. Однако ему удалось открыть нечто интересное. Все биографии врали.
— Ну и что с того? — равнодушно спросил Стэн. — Если бы вы были приближенным Бога, вам разве не хотелось бы, чтобы все говорили о вас одно хорошее?
— Да я не об этом, — махнул рукой Махони. — Биографов подталкивали написать об Императоре. Среди них была масса неаккуратных и ленивых историков, но почему‑то их работа поощрялась. Они заключали выгодные контракты. По этим работам снимали фильмы. И так далее и тому подобное… Я вот что вам скажу, парни: ни одному из них ни разу не дали даже посмотреть на архивные материалы.
— Так чего было скрывать нашему покойному шефу?
— Да почти все, черт возьми! Начиная с того, откуда он взялся, и кончая тем, куда он делся. Можно провести всю жизнь, пытаясь разобраться в семнадцати или восемнадцати тысячах версий одних и тех же событий, причем каждая из них явно была одобрена Императором. Упомяну два самых темных пятна, не считая того, где находится этот чертов АМ‑2. Первое — практическая бессмертность нашего любимого прохвоста; во всяком случае, бессмертность до гибели. А второе — что его уже убивали раньше.
— Но вы же только что сказали…
— Я сам знаю, что сказал. И все же повторяю: он уже умирал раньше. Погибал. Разными способами. Несколько несчастных случаев. По крайней мере, два покушения.
— А вы говорили, не было двойников!
— Я и сейчас говорю. Вот что происходило, по крайней мере, в тех случаях, которым я нашел документальное подтверждение. Во‑первых, Император погибал. Во‑вторых, немедленно после этого всегда происходил дьявольской силы взрыв, который разрушал и тело Императора, и все вокруг. Точно так же, как та бомба, которая взорвалась после выстрелов Чаппеля.
— И так каждый раз?
— В каждом случае из тех, что мне известны. А затем прекращалась подача АМ‑2. Так же, как теперь. А потом Император возвращался. И возвращал АМ‑2. И все опять шло своим чередом.
— Ян, — после паузы сказал Стэн. — Допустим на минутку, что вы правы. Надолго он обычно пропадал? Только не подумайте, что я поверил хоть одному слову из того, что вы тут наговорили.
Махони выглядел взволнованным.
— После несчастного случая — примерно на три‑четыре месяца. После убийства — на год или на два. Видимо, этого времени было достаточно, чтобы люди поняли, насколько он им необходим.
— Но теперь‑то уже шесть лет прошло, — заметил Алекс.
— Я знаю, спасибо.
— Так вы, значит, верите, что Император собирается возникнуть однажды на розовом облачке или из какой-нибудь дурацкой морской раковины и мир снова станет веселым и счастливым? — съехидничал Стэн.