– Мне не поручения нужны, а сын. О нем что известно?
– Будет известно, будет… Мы с вами обсуждали, тут все одно за другое цепляется… Как насчет поручения, Владимир Михалыч?
– Что надо сделать?
– Лучше не по телефону… Подъезжайте прямо сейчас.
Какой у меня был выбор? Да никакого.
– Через час буду, – сказал я.
После ванной Каплун выглядел забавно: морда вся в йоде, один глаз плачет, другой смеется. Лежал на кровати, кряхтел:
– Сбегай за водочкой, Вован. Душа горит.
– Нет, поеду. Полковник ждет. Может, к вечеру загляну. Отлеживайся. Сейчас Карина придет, принесет.
– Оставь хоть сотенную, я на нуле.
– Доллары разменяй, у меня тоже в обрез.
– Какие доллары, Вовк? – моргал обиженно, как обычно, когда врал. Доллары у него были, я даже знал где. Заначка вон на полке, в томике Пастернака. – Были бы доллары, жил бы в Сочи.
– Ладно, я пошел, пока.
– Подожди, – по глазам видно, хочет сказать что-то серьезное.
– Ну, давай, рожай.
– Вовк, я так не могу.
– Как не можешь?
– Я должен рассчитаться. Ты что, не понимаешь?
Я понимал, но его переживания сейчас казались мне ничтожными.
– Остынь, Федя. Кто мы против них? Пустое место. Раздавят и не заметят. Скажи спасибо, легко отделались.
– Действительно так думаешь?
– А как я должен думать, по-твоему?
– Так нельзя, Володя. Так они нас всех превратят в скотину.
– Уже превратили. Пока мы с тобой ханку жрали.
– Тоже верно, – легко согласился Каплун. – Но я сегодня последний день пью. Поимей в виду, старина.
– Поимею, – сказал я.
В «Квадрат» поехал на такси, за руль не решился сесть, хотя с тоской глянул на свой «жигуленок». Что-то подсказывало, что придется с ним расстаться. А жаль. Хоть и старенький, я к нему привык. Десять лет исправно служил. И бомбил на нем, и еще всякие делишки обделывал, чего только не бывало. Для водителя-совка личный автомобиль рано или поздно становится как бы членом семьи. А я, не отрицаю, как был совком, так и остался. До сих пор пребываю в тайной уверенности, что деньги можно зарабатывать честным трудом, что-то производя, изобретая, леча людей, сея хлеб, а не только торгуя и грабя. Вся новая, полная свободы жизнь мне не в урок, как и Каплуну, хотя он это тщательно скрывает даже от самого себя.
Полковник встретил меня учтиво, напоил кофе с бутербродами, что было очень кстати.
– Вы лучше выглядите, чем утром, – заметил ни к селу ни к городу.
– Неважно, как я выгляжу, – я понял намек. – Что еще придумали? Какой сильный ход?
Полковник достал сигареты, а первый раз не курил. Смотрел на меня изучающе, это мне не нравилось. Я догадывался, что не я один, а большинство людей, встречаясь с этим суховатым, вежливым мужичком, чувствуют себя допрашиваемыми. Неизгладимый отпечаток накладывает любая профессия, если выбрать ее по призванию.
– Дамочка есть одна, некая Стелла, – он отвел глаза, видно, понимая, как действует его взгляд. – Презанятное, скажу вам, существо. Красавица, умница. Работала на кафедре в институте Сеченова, в двадцать семь лет защитила диссертацию по психоанализу. Не слабо, да?
– И что дальше?
– Дальше новые времена, перестройка, гуманизм, гласность – и все прочее. Дамочка, надо заметить, быстро приспособилась, пошла по проторенной дорожке. Нет, не скажу, что стала проституткой, поставила дело солидно. Давала частные объявления, ищу, дескать обеспеченного джентльмена для предоставления изысканных услуг. Тогда и имя сменила, до того была просто Машей, заделалась Стеллой, вроде звучнее. Потом начались, помните, свободные выборы, пиар всякий, окончательная промывка мозгов.
Профессия пригодилась, чуть ли не капиталец нажила. Одно время даже предвыборный штаб Рыбалкина возглавляла. Квартиру оторвала на Кутузовском проспекте за двести тысяч баксов.
Я смотрел на него в некотором оцепенении, вяло дожевывая четвертый или пятый бутерброд.
– Петр Петрович, вы зачем мне все это рассказываете?
– Ах да, я же не упомянул о главном. Дамочка эта, Стелла эта самая, полтора года в официальных любовницах пребывала у Исламбека Гараева. Гремучий был роман, о нем все газеты писали. Неужто не слышали?
– Нелюбопытный я до ихних романов.
– И то верно, зачем это нам, простым смертным. Хотя с другой стороны забавно иногда поглядеть издали на красивую жизнь. Возьмите наших пенсионеров, с голоду помирают, а от телесериала трактором не оторвешь. Никакого другого счастья не надо, только полюбоваться, как дон Родриго донье Сесилье рога наставляет. Тоже своего рода психологический феномен российской действительности.
– Петр Петрович! У меня сына украли.
– Имейте терпение, Владимир Михалыч. На что Исламбек купился – понятно. Как же – столичная штучка, знаменитая дама полусвета, да еще с научной степенью. Самое оно для джигита, чтобы пыль в глаза пустить. А вот что ее привлекло в горце, сказать не могу. Денег у нее к тому времени своих хватало. Надо полагать, просто бабий каприз. Надоели наши ваньки, потянуло на горяченькое. После сама была не рада, да уж поздно было, увязла.
Волей-неволей я заслушался, история действительно занимательная, и рассказывал ее полковник, разумеется, не для моего развлечения.
– Да еще как увязла, доложу вам. На ту пору появился на ее горизонте новый кавалер, да не простой, аглицких кровей, чуть ли не лорд и миллионщик. И похоже, запал на нашу дамочку крепко. Недолго думая, как водится у порядочных иностранцев, предложил руку и сердце. Об этом тоже газеты писали и телевизор уши прогудел. Сенсация! Богатейшая пища для ума вымирающих россиян. Представьте себе, с одной стороны благородный английский джентльмен, инвеститор и спонсор, с другой – наша отечественная дуреха. Современный вариант сказки о Золушке. У них вообще, вы, наверное, заметили, Владимир Михалыч, мода завелась брать в жены наших потаскух. Чем-то они их сильно прельщают.
– Так рассказываете, будто сами участвовали в сватовстве.
– Не участвовал, но подробностями поинтересовался по долгу службы… Так вот. Нашей барыньке, естественно, богатый англичанин больше подходил для жизни, чем раздухарившийся абрек, и наладилась она Исламбека кинуть. Да не тут-то было. Горец страшно обиделся. И его можно понять. С какой стати? Деньжищ в нее кучу вложил, цацкался, как с благородной, а оказалась обыкновенной стервой. Поманили из-за бугра – и готова лететь. Это наш русачок, возможно, только пригорюнился бы да сопли утер, но не геройский Исламбек. Полагаю, было у них объяснение, может, умоляла отпустить, может, он ей советовал не делать глупостей, не знаю, не присутствовал. Но судя по продолжению, дамочка закусила удила. Подай лорда – и хоть кол на голове теши. Исламбеку ничего не оставалось, как принять строгие меры. Он барыньку пощадил, а лорда загасил вчистую. Пятый месяц о нем ни слуху ни духу. Наша уголовка ищет, Интерпол ищет, весь мир ищет – как сквозь землю провалился. Вышел утром на крылечко отеля – и больше его не видели. Ни единого следка. Жалко заморского дурня, но не балуй, уж немолод был. Надеялся, видно, облагодетельствовать куртуазную россияночку и самому отогреться на старости лет возле молодого костерка, – не судьба, стало быть. Похоже, так и не понял, куда сунулся, иначе поостерегся бы. Замечу в скобках, они многие не сознают, когда лезут со своими денежками в самое пекло, в освобожденную от ига Россию-матушку. Предполагают поозоровать по-легкому, а взамен – пулька в лобешник.
Тут я нашел нужным возразить.
– Не надо из них оболтусов делать. Не все же промахиваются.
– Не все, – согласился полковник. – Но многие. Статистики нет, но думаю, не более десяти процентов нестрижеными уходят. Только самые глыбы. Типа товарища Сороса. Но и он, слыхать, отвернулся от нас, грешных, со своим капиталом. Бережливее сделался.
Разговор утек в сторону, но я не возражал, разомлел от кофе и халявных бутербродов. Разболтавшийся полковник был мне не в тягость. Может, он тоже за день приложился к горлышку, хотя не похож на пьющего. А вот что многоликий, так это точно. И куда ведет – понятно. Хочет еще раз подставить – и это хорошо, правильно. Все равно без Вишенки мне не жить.
– Рухнула мечта у барыньки, рухнула, – продолжал полковник, посасывая сигаретку, – и таким тоном, будто искренне ей сочувствовал. – С англичанином не обломилось, и у горца по-прежнему на крючке. Для нас в этой истории что любопытно: Стелла нрав выказала, Исламбека к себе не допускает, нигде с ним больше не появляется, в одиночку теперь мается. Других кавалеров у нее нету и быть не может. Какой осел потянется, коли за ней смерть по пятам ходит. А таким, как эта дама, без мужского присутствия жить невозможно, если я правильно понимаю. Для нее это все равно, что алкашу без бутылки. Улавливаешь мысль, Владимир Михалыч?
– Меня к ней подсылаете?
Полковник изобразил смущение.
– Подсылать не имею права, но повод есть. Ей помощь нужна, нам информация. Два несчастья всегда сойдутся. Главное, чтобы выглядело натурально. Она бабенка тертая, свою выгоду должна понять. Ее главная забота, – соскочить с крючка.
– Что можно от нее узнать? Даже если предположить, что мальчик у него, он ей разве скажет об этом? Доложит, где прячет?
– Мальчик – дело второе. Она Исламбека, полагаю, целиком сдаст, со всеми потрохами. Никому другому не сдаст, а вам поверит и сдаст. По той простой причине, что рыбак рыбака… Тут важно точно расставить акценты. Грамотно разработать встречу. Так беретесь, Владимир Михалыч? Право слово, это лучше, чем ждать у моря погоды.
Отдаленно я начал понимать, по какой причине этот человек получил прозвище Квазимодо.
– Да хоть к черту пойду, Петр Петрович. Лишь бы сына вернуть.
Следующие час-полтора ушли у нас на подробнейший инструктаж…
…До Кутузовского проспекта меня доставили на черном БМВ с мигалкой. У полковника все было схвачено. Он даже дал код подъезда, снабженного электроникой. Я поднялся на четвертый этаж и уверенно нажал кнопку звонка на двери, обитой коричневой кожей. Потом с небольшими паузами повторил это действие три раза. Полковник сказал, что она дома, иначе ушел бы. За дверью (как вскоре выяснилось, двойной) никакого движения, возможно, меня разглядывали через видеоглазок, и лишь после четвертого звонка негромкий женский голос спросил из невидимого динамика: