аврация власти помещиков и капиталистов на германских и гетманских штыках, заставила Нестора Махно и его соратников встать на путь вооружённой борьбы с контрреволюцией.
О том, как он помогал Красной Армии изгонять врагов, командуя дивизией и народной армией, довольно подробно описано в названной мной литературе, как и о том, каким образом новая власть «отблагодарила» своего соратника к исходу Гражданской войны. Особенно интересно и достоверно, на мой взгляд, это сделано в историко-художественном исследовании Василия Головачёва «Тачанка с юга». Сегодня, благодаря источникам, не засоренным политическими догмами, каждый думающий человек может составить своё объективное представление о неординарной личности «батьки».
Мне после прочтения новых документов и воспоминаний о Махно и «махновщине» захотелось обязательно побывать на родине Нестора Ивановича, увидеть Гуляйполе и его окрестности своими глазами, почувствовать дух этого места, давшего в XVI веке казачью вольницу – Запорожскую Сечь, а в лихолетье Гражданской войны – непокорную диктаторам всех мастей крестьянскую республику. В 2012 году такая возможность представилась – Запорожский областной центр патриотического воспитания молодёжи пригласил меня на международную конференцию.
В Запорожье живёт мой давний приятель, замечательный поэт Григорий Иванович Лютый. Ныне он руководит областной писательской организацией. В 1984 году мы с Гришей были делегатами 8-го Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве, там подружились. Я перевёл на русский язык и опубликовал в различных московских издательствах несколько подборок его стихотворений. Григорий родом из Гуляйполя. Я предполагаю, что сподвижник Нестора Махно Исидор Лютый был для моего друга не просто однофамильцем. Так что сопровождающего для поездки на родину «батьки» я выбрал заранее.
Прилетев среди дня в Запорожье полупустым самолётом авиакомпании «Мотор Сич», сразу же позвонил своему приятелю:
– Гриша, щиро витаю! Я в Запорожье. Еду в гостиницу «Украина»! Привёз книжки с переводами твоих стихов. Мечтаю сегодня попасть в Гуляйполе. Походить стёжками батьки Махно. Сможем съездить?
Мой собрат после приветствия засомневался:
– Пока до готеля доеду, потом часа два добираться до Гуляйполя. Стемнеет уже. Ничего толком не увидишь. Может, в другой день?
А у меня все дни командировки, кроме этого, расписаны по часам. Понимаю здравый смысл в Гришиных размышлениях, но досадую:
– Другого дня не будет. Выступаю на пленарном заседании и в двух секциях. Сам понимаешь, программа жёстко регламентирована! А душа рвётся к батьке. Хоть на пару часов. Да и на такси, наверное, быстрее доберёмся, чем на автобусе? Тебе же не нужно рассказывать, как для поэта важно видеть исторические места своими глазами?
– Добре! – соглашается Лютый. – Чекай, через хвилин 30–40 прииду в готель.
В назначенное время Гриша постучал в дверь моего гостиничного номера. Обнялись по-братски. Вручил ему сборники с переводами, вышедшие ещё в прошлом веке в «Молодой гвардии» и «Московском писателе». И, не теряя драгоценных минут, спустились к администратору гостиницы, заказали такси.
Вскоре к подъезду подкатила приличная иномарка «эконом-класса». Водитель Сергей согласился отвезти нас туда и обратно за вполне умеренную цену, по моим представлениям и в сравнении с московскими тарифами. Мы разместились в машине и взяли курс на Гуляйполе.
Гриша вызвонил кого-то по мобильнику. Из слов «гость», «казак», «поэт» и «музей» понял, что работницу местного краеведческого музея. В распорядок работы музея мы явно не вписывались, и Лютый просил «по-дружески», «в порядке исключения»… В итоге приведённых аргументов абонент согласилась провести нас по залам Махно в нерабочее время и даже обещала созвониться с вдовой внука Карпа Махно (одного из братьев Нестора) и попытаться завести нас к ней в гости.
Я, в общем-то, особо не сомневался, что всё именно так и получится. Душа ведь – субстанция небесная, а она призывала в путь, значит, знала, что поездка не будет напрасной.
За стёклами машины мелькали степные пейзажи Запорожья, очень похожие на мои донские степи, но более всхолмлённые, изрезанные балками и оврагами, с речками, заросшими по берегам камышом и кугой (осокой), деревьями и кустарниками пойменного леса. По степи и вдоль речек виднелись вытоптанные стадами тропы и наезженные местными селянами, рыбаками и охотниками просёлки.
Мне стало понятно, каким образом Махно и его хлопцам удавалось скрытно совершать свои многокилометровые рейды и, внезапно напав на неприятеля, разгромив его или наказав за грехи, так же молниеносно исчезать в степных просторах. Работая с детских лет подпаском и батраком у помещиков и колонистов, Нестор прекрасно изучил окрестности Гуляйполя и прилегающих к нему районов, ориентировался на местности без топографических карт и проводников, подобно степным ястребам, в изобилии обитающим в этих краях. А врагов у бедного крестьянина и каторжанина, избранного в марте 1917 года председателем Гуляйпольского крестьянского союза, преобразованного позже в Совет рабочих и крестьянских депутатов, всегда было в избытке.
В отличие от многих революционных крикунов, Нестор Махно предпочитал обязательно подкреплять слова делами. Так, подписав письмо в Петроград о необходимости чистки Временного правительства от министров-капиталистов, он тут же ввёл рабочий контроль на всех предприятиях Гуляйполя, затем изъял оружие у местных заводчиков и землевладельцев, принял активное участие в национализации помещичьей земли и разделе её между крестьянами. Помещикам Махно предлагал зарабатывать свой хлеб крестьянским трудом на общих условиях.
Григорий Лютый отметил, что с чувством юмора у батьки всё было в порядке, занятия в театральном кружке, который он посещал некоторое время до начала революционной деятельности, не пропали даром. Нестор Иванович любил и умел производить эффект своими словами, действиями и даже экипировкой. Может быть, и одесский юмор его сподвижника Лёвы Задова тоже этому способствовал.
Юмор юмором, но прежде всего Махно зарекомендовал себя талантливым стратегом и организатором. Действия его народной армии были тщательно спланированы, отлично налажено оповещение своих сторонников и дезинформация неприятеля, он поддерживал строгую дисциплину в отрядах, пресекал грабежи местного населения и еврейские погромы. Известно, что Нестор Махно лично расстрелял атамана Григорьева, отряд которого не брезговал разбоями и насилием в Причерноморье. И то, что ему всегда удавалось уйти от преследователей, от всех облав и хитрых уловок, очень убедительно свидетельствует о его аналитическом уме, развитой интуиции и неординарных командирских способностях. Его слову верили, его любили, за ним шли тысячи честных простых тружеников и многие из них своими жизнями спасали его жизнь до последнего дня пребывания батьки на родной земле Украины.
К Гуляйполю мы подъехали уже в сумерках. Но я заметил особую опрятность города, чистоту на улицах, ухоженность хат, садовых деревьев на приусадебных участках, обилие цветов во дворах. Глядя на особое роскошество последних октябрьских цветов, вспомнил строчки из стихотворения Владимира Солоухина: «Имеющий в руках цветы / Дурного совершить не может». А следом подумал: «Солоухин первым из русских писателей в Советском Союзе написал уважительно о «сибирском Махно» – Иване Соловьёве в книге «Солёное озеро» и наоборот – очень негативно о вождях мировой революции в книгах «При свете дня» и «Последняя ступень». На родине Соловьёва и на его могиле в Хакасии мне удалось побывать в конце XX века. Вот и до вотчины Нестора Махно доехал.
Гриша попросил Сергея притормозить возле дома с зелёными металлическими воротами, предложил мне:
– Давай разомнёмся, зайдём за директором музея Любой Геньба. Она прихворнула трохи, но согласилась принять нас. Наша по духу – поэтесса.
Мой спутник попытался открыть щеколду калитки и, не сумев, застучал кулаком в ворота. Громко крикнул:
– Хозяйка, открывай!
Раза три повторив свой стук и призыв и убедившись, что его не слышат, Гриша легко взметнул своё сухопарое тело над воротами и перемахнул их. Уверенно направился к не запертой на замок двери летней кухни. Ну, истый махновец!
Через несколько минут он вышел из кухни с двумя ладными хлопцами, сыновьями хозяйки. Они открыли калитку. Поздоровались со мной за руку, сказали, что мама одевается. Вскоре к нам подошла и Любовь Григорьевна – среднего роста темноглазая женщина в белом вязаном пончо с кистями, с пышной копной светло-каштановых волос. Приветливо улыбнулась во время представления нас друг другу Григорием Лютым.
Без задержек и лишних разговоров сели в машину и тихо поехали по улицам Гуляйполя, останавливаясь возле мест, связанных с деятельностью Махно, – у бывшего чугунолитейного завода, где работал юный Нестор, у здания местной администрации, которая располагается в бывшем штабе народной армии, у памятника батьке в центре города.
Памятник мятежному атаману небольшой, соответствующий его невысокому росту. Присел батька на роздыхе после своих ратных трудов по защите земляков, глядит на всех проходящих мимо внимательным, цепким взором, как будто думку думает: «А не зря ли я за вас здоровье своё и жизнь отдал?» Не сверху смотрит, не с высокого постамента, как самодержцы российские или вожди революции, а с родной земли, которую он так самоотверженно любил, но не нашёл на ней ни счастья, ни мирной крестьянской жизни, ни последнего приюта.
Люба рассказала, что всё большее количество земляков, особенно молодых, чтут Нестора Ивановича. К его памятнику возлагают цветы молодожёны, приходят местные жители с детьми, туристы. В честь батьки проводятся фестивали культуры, спортивные праздники. Правда, некоторые земляки до сих пор не понимают идей анархистов и трактуют их, как при большевиках, извращённо. Считая, что махновцы ратовали не за порядок и твёрдую местную власть, а за вседозволенность и разгульность. Махно быстро бы вразумил таких легкомысленных последователей анархизма.