И он шел дальше.
2. ВЫЖИВАНИЕ
Каспар умирал.
Он лежал в тени нависающего камня, прячась от солнца, и знал, что жить ему оставалось недолго. Остатки воды он допил сегодня на рассвете, а продолжался уже третий день пути. Сильно кружилась голова, мысли путались, поэтому Каспар решил переждать жару у почти вертикального уступа.
Если до наступления темноты он не найдет воды, то утром вряд ли проснется. Его губы потрескались, нос и щеки обгорели, плечи покрылись волдырями от солнечных ожогов, но Каспар не почувствовал боли, когда откинулся на каменистую почву. Он слишком устал, чтобы беспокоиться о боли, и, кроме того, только она свидетельствовала о том, что он все еще жив. Он подождет, когда солнце склонится к закату, и потом постарается спуститься вниз, в долину. Пейзаж по-прежнему оставался безжизненным: повсюду лишь камни и плотный глинистый грунт. Да, маг, перенесший сюда Каспара, почти не оставил бывшему герцогу шансов выжить. Это была настоящая пустыня, пусть и без песчаных барханов, которые Каспар связывал с этим понятием.
Те немногие деревья, что встречались ему по пути, стояли безжизненные и сухие, и даже переворачивая камни, Каспар не смог найти ни намека на влагу. Один из его учителей говорил ему много лет назад, что иногда воду находят и в пустыне, под землей, но Каспар был уверен, что на возвышении, где он находился, это невозможно. Какие бы потоки ни оживляли этот пейзаж, они давным-давно исчезли, а если вода и оставалась, то только в лощинах. Именно они стали целью Каспара, именно к ним он брел по иссохшей, потрескавшейся земле. В последние часы ему приходилось все чаще останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Он хватал воздух широко раскрытым ртом, но надышаться никак не мог. Каспар понимал: это еще один симптом ухудшения его состояния.
Никогда еще ему не приходилось видеть столь унылой местности. Вечно меняющиеся, подвижные пески Джал-Пура на севере Кеша поражали, напоминая неспокойное море. Каспар бывал там в детстве, вместе с отцом; однако тогда в их распоряжении находились многочисленные слуги, посланные кешианским императорским двором, а также передвижные деревни из многоцветных шатров и павильонов. Когда отец охотился на легендарных песчаных ящериц Джал-Пура, слуги всегда были поблизости, готовые подать прохладительные напитки — воду, настоянную на ароматных травах и фруктовых экстрактах. Сосуды хранили в ящиках, набитых снегом с гор. Каждую ночь устраивались королевские пиры с холодным элем и пряным вином.
От одного воспоминания обо всех этих напитках Каспару стало больно, и усилием воли он направил горячечные мысли на то, что окружало его в данный момент.
Нельзя сказать, что все вокруг одного цвета, но ни один из оттенков не радовал глаз: тусклая охра, грязно-желтый, рыжевато-бурый. И все, буквально все покрывала серая пыль. Нигде ни намека на зелень и синеву, что указывало бы на близость воды. Хотя вдали, на северо-западе Каспар заметил какое-то мерцание: это могло быть отражением воды в разогретом воздухе.
Только однажды герцогу довелось охотиться в жарких степях Кеша, но он запомнил все, чему его тогда научили. Кешианцы являются потомками охотников на львов, которые кочевали по долинам вокруг великого озера Оверн-Дип, и сохраняют их многовековые традиции. Старый проводник, Кулмаки, советовал Каспару: «Следи за птицами на закате, молодой господин, потому что они летят к воде». Тщетно смотрел он на небо последние два дня, надеясь увидеть хотя бы одну птицу.
И вот он лежал, истощенный и обезвоженный, то проваливаясь в небытие, то вновь приходя в себя, а в воспаленном мозгу перемешались воспоминания, сны и видения.
Каспар припомнил день, когда отец впервые взял его, совсем мальчика, на охоту. Тогда в самый первый раз ему разрешили присоединиться к обществу взрослых мужчин. Охотились на кабанов, и Каспар едва мог удержать тяжелое копье. Он скакал рядом с отцом и видел, как тот завалил первых двух кабанов, но когда настала его очередь сразить животное, он заколебался. Зверь, почувствовав неуверенность юного охотника, увернулся от широкого наконечника копья. Каспар оглянулся и увидел в глазах отца неодобрение. Этого хватило, чтобы мальчик бросился вслед за кабаном в подлесок, не обращая внимания на предупредительный окрик мастера охоты.
Взрослые охотники еще разворачивали коней, а Каспар уже загнал зверя в густой кустарник, откуда тот уже не мог выбраться. В тот раз мальчик все сделал неправильно, и все же, когда прибыли остальные, он с торжествующим видом стоял над бьющимся в агонии кабаном, не обращая внимания на рваную рану у себя на бедре. Мастер охоты немедленно прикончил кабана стрелой, а отец заторопился осмотреть и перевязать рану сына.
Не последовавший затем выговор за безрассудство, а гордость, светившаяся в глазах отца, определила всю дальнейшую жизнь Каспара. «Никогда не бойся». Он навсегда усвоил, что любое решение нужно принимать бесстрашно, а иначе проиграешь.
Вспомнил Каспар и день, когда на его плечи легла мантия правителя. Держа в руке ладошку младшей сестры, он молча следил, как священники подносили факелы к погребальному костру. Дым и пепел возносились к небу, а молодой герцог Оласко клялся быть смелым и защищать свой народ так же отважно, как сражался с тем, первым, кабаном.
Но в какой-то момент что-то пошло не так. Поиски достойного места под солнцем для Оласко незаметно для Каспара сменились утолением честолюбивых амбиций. Он вдруг решил, что должен стать королем Ролдема. В линии наследования он был восьмым, так что лишь несколько несчастных случаев и скоропостижных смертей отделяли его от возможности объединить разрозненные народы восточных земель под флагом Ролдема.
Вдруг воспоминания прервались появлением отца. На долю секунды Каспар даже подумал, что уже умер и отец пришел, чтобы проводить сына в зал Смерти, где Лимс-Крагма взвесит ценность прожитой им жизни и определит место Каспара на Колесе для следующего оборота.
— Разве я не говорил тебе, что надо быть осторожным?
Каспар не столько выговорил, сколько прохрипел еле слышно:
— Что?
— Из всех слабостей, что подстерегают человека, тщеславие — самая опасная. Именно тщеславие заставляет мудрого человека делать глупости.
Каспар приподнялся, но отец исчез.
Измученный жаждой и голодом, Каспар не мог понять, что значило это видение, но все же смутно догадывался о его важности. Времени на размышления, однако, не было. С внезапной ясностью он осознал, что заката ждать нельзя. В его положении каждая минута на счету. И Каспар поковылял по каменистому склону вниз, перелезая через серые и охряные валуны, дрожащие в пелене зноя, поскальзываясь на гладких поверхностях, отполированных давно ушедшей водой.
Вода.
У него снова начались видения. Он отдавал себе отчет в том, что отец его умер, и все же видел, как старый герцог шел впереди него.
— Ты слишком полагался на тех, кто говорил тебе то, что ты хотел услышать. И игнорировал тех, кто пытался донести до тебя правду.
Каспар хотел крикнуть в ответ, но слова прозвучали невнятным мычанием:
— Но я был силой, внушающей страх!
— Страх — не единственный инструмент дипломатии и правления, мой сын. Преданность рождается из доверия.
— Доверие! — снова пытался кричать Каспар, однако сухое, как пергамент, горло исторгало лишь сиплый хрип. — Никому не доверяй! — Он остановился и чуть не упал, ткнув пальцем в призрак. — Ты меня сам этому учил!
— Я ошибался, — печально ответил призрак и пропал.
Каспар огляделся, чтобы убедиться, что двигается примерно в том направлении, где раньше видел мерцание. И вновь пошел, пошатываясь, поднимая одну ногу и ставя ее перед другой. Медленно он преодолел половину намеченного расстояния, потом половину оставшегося пути.
А в памяти опять всплывали картины детства, затем — тех времен, когда пало его правление. То и дело являлись новые видения. Некоторое время рядом с Каспаром двигалась молодая девушка. Он не сразу вспомнил, кто она такая. Ах да, дочка одного торговца, которая когда-то казалась ему симпатичной. Отец запретил встречаться с ней. «Ты женишься из соображений государственной выгоды, — сказал тогда старый герцог. — Возьми ее в постель, если уж так хочется, но дурацкие мысли о любви выкинь из головы раз и навсегда».
Девушка вышла замуж за кого-то другого.
Как бы он хотел вспомнить ее имя.
Он шел и шел, спотыкаясь, запинаясь, падая и снова вставая. Сил не было, Каспара поддерживала только воля к жизни. Текли минуты, часы, дни — он потерял способность оценивать время. Его сознание сужалось, он чувствовал, как жизнь ускользает от него.
В какой-то момент он поднял голову и сквозь смыкающиеся веки разглядел, что наступает вечер, а сам он двигается по дну узкой расщелины, ведущей вниз.
И тут он услышал звук.
Птичий щебет. Чирикнула какая-то птица, наверное, не больше воробья, но все же птица.
Бывший герцог воспрянул духом. Он даже сумел побороть сковавшую сознание апатию и поморгал, восстанавливая зрение. И вдруг снова до него донесся щебет. Склонив голову, Каспар прислушался и вскоре был вознагражден третьим «чирик-чирик».
Он заковылял в сторону, откуда доносился звук, не глядя под ноги. Споткнулся, чуть не растянулся во весь рост, но успел схватиться за стенку расщелины, которая стала уже довольно глубокой.
Вот уже среди камней начала появляться жесткая трава, и его мозг уцепился за этот факт: раз есть трава, то под ней должна быть вода. Вдалеке замаячила рощица. Каспар чуть не тащил себя к ней, но наконец силы иссякли, он опустился на колени и упал лицом вниз.
Задыхаясь, он прижался губами к травинкам, кожей ощутил их влажность. Слабеющими пальцами Каспар ухватил кустик травы, вырвал ее, стал ковырять грунт. Под верхним, сухим слоем показалась сырая земля. Отчаянным усилием воли он приподнялся и вытащил меч. Почему-то подумалось, что при виде такого обращения с оружием старый мастер клинка, учивший его владению мечом, несомненно задал бы ученику хорошую трепку. Каспар отмахнулся от неуместной мысли и вонзил клинок в землю, пользуясь им так же, как садовник пользуется лопатой. Он копал. И копал. И копал.