– Может, лучше написать – групповой? – потрепал по плечу замолчавшего свидетеля Виноградов.
Тот покладисто кивнул:
– Групповой… секс! – и тоненько захихикал. – Я стишок тут на эту тему…
– Чуть попозже, ладно? Саша! Два кофе, пожалуйста.
Нужно было любой ценой поддержать в свидетеле способность внизу каждой страницы и в конце протокола изобразить положенный текст и подписи. Собственно, больше ничего Виноградов от поэта-беспризорника не ожидал, все, что мог, тот уже рассказал, и теперь оставалось только вкратце перенести его монолог на бумагу.
Владимир Александрович поблагодарил судьбу, приучившую его когда-то постоянно носить в служебной папке пару-тройку казенных бланков, – второй встречи с Пушкиным, даже для записи его показаний в официальной обстановке, психика и печень видавшего виды оперуполномоченного могли не выдержать. Снова устанавливать с ним доверительный контакт оказалось бы слишком накладно для здоровья.
«…приобрела массовый характер. Я попытался разнять дерущихся, но безуспешно. Кто и в какой момент ударил Прохорова ножом в спину, я не видел, кто непосредственно наносил удары мне – тоже. Претензий ни к кому не имею».
Последнюю фразу Виноградов хотел выделить восклицательным знаком, но ограничился только тем, что с выражением произнес ее вслух.
– Подпишите: здесь… и здесь.
– Зачем это? – разлепил веки Реймер.
– Надо! – отчеканил Владимир Александрович.
Свидетель безропотно поставил требуемые закорючки.
– Теперь вот здесь вот попробуйте изобразить текст: «С моих слов записано верно, мною прочитано»… подпись.
– Не буду! – неожиданно заартачился любимец муз. Скрестив на груди руки, он тряханул нечесаными космами и, потеряв равновесие, чуть было не рухнул со стула.
В этот момент он казался себе, очевидно, одновременно Гумилевым и Мандельштамом в чекистских застенках.
– Водки заказать? – Это был, конечно, прием некорректный, но церемониться времени не оставалось. И так предстоял дома легкий скандальчик…
– Пожалуй, – решил снизойти собеседник.
– Мы же друзья?
– Допустим…
– Меня с работы погонят. – Пора пришла бить на жалость.
Поэт как раз находился в миноре:
– Давай сюда! – Под диктовку оперативника он изобразил на странице нечто, отдаленно напоминающее предписанную УПК фразу. Почерк загнал бы в могилу любого графолога, но для стандартного милицейского глухаря годился. – Доволен?
– Спасибо! Вы очень человечный человек…
– Я знаю, – кивнул гражданин Реймер. – Наливай!
Виноградову очень хотелось послать собеседника в вытрезвитель, но врожденное воспитание не позволяло обидеть даже животных.
– Саша! Пожалуйста, последнюю господину Пушкину…
Домой Владимир Александрович добрался, когда дети уже укладывались спать.
– Привет! Разогреешь?
– Конечно. – Жена привычно направилась на кухню. Морщась от источаемого супругом перегара, поинтересовалась:
– Много выиграл?
– Мы сегодня вообще не играли. Не срослось.
– А чего же задержался? – Татьяна считала, что двух отдушин – преферанса и охоты – для мужчины достаточно. Остальное время он должен проводить на работе или дома.
– Служба… дни и ночи!
– Да? Странно. В седьмом часу начальник твой звонил, Филимонов. Просил связаться, как придешь.
– Ну, я ведь не все время в кабинете. – Это уже походило на попытку оправдаться, тем более обидную, что оправдываться не в чем. – С таким типом пришлось общаться…
Но супруга уже не слышала, громыхая посудой и ящиками стола. Виноградов снял обувь, прошел к аппарату и по памяти соединился с начальником отделения:
– Алле, Александр Олегович? Это я. Звонили?
– Звонил. – Филимонов сегодня дежурил от руководства, и Владимир Александрович представил себе прокуренный кабинет, темноту за окном, ключ, торчащий из дверцы сейфа… – Завтра в девять у меня, с делом по убийству инженера. Все чтоб подшил, подчистил! Напихай чего-нибудь для объема.
– Отсылаем, что ли, куда-то? – Конечно, мала вероятность, но в принципе случалось, что главк забирал себе уголовное дело с «земли» – когда близилось громкое раскрытие или чьи-то богатые родственники надавливали на генерала, думая, что сыщики с Литейного круче своих районных коллег.
Проверок вроде никаких не намечалось, да и сроки пока не нарушены…
– Напишешь справку, обобщающую, – проигнорировав вопрос, дополнил задачу Филимонов. – И расскажешь мне на словах что и как.
– Как прикажете! – продемонстрировал сдержанную обиду Владимир Александрович. Исходя из состояния дела он мог себе это позволить.
– Ладно… Не заводись. Костолевского знаешь?
– Кто такой?
– «Старший брат»… раньше в «четверке» работал, на транспорте.
– Фамилия знакомая… – В последнее время Виноградов уже как-то и подзабыл о существовании структур, ведавших государственной безопасностью. Слава Богу, интересы его давно уже не пересекались с интересами соответствующих служб, и нельзя сказать, что это огорчало.
– Он сейчас у нас в районе. Курирует то, что осталось от оборонки… и очень хочет познакомиться с материалами по Прохорову.
– Шпионские страсти?
– Не знаю. Но завтра в половине десятого мы с тобой должны быть у шефа – они с этим Костолевским так договорились. Имеешь возражения? Нет? Будь здоров!
– До свидания. Спокойного дежурства…
– Послушай, ты вообще что-нибудь в электронике понимаешь?
– Смутно! – не стал набивать себе цену Виноградов. По существу, слово «электроника» вызвало у него в первую очередь ассоциации с детским телевизионным фильмом и с резиновыми изделиями контрацептивного назначения, которые этой электроникой проверялись. Если, конечно, верить надписи на упаковке.
– Оно и заметно…
Костолевский оказался вполне приличным парнем года на три моложе Владимира Александровича. Раньше они не встречались, но сразу же вспомнили общих знакомых – тот уволился в коммерцию, этот сидит, еще один в Городском собрании, депутатом, – и ледок взаимной профессиональной настороженности был сломан.
Бывают люди, которые сразу активно не нравятся, так вот представитель «старших братьев», наоборот, с первого взгляда внушал симпатию. Очевидно, у него не было проблем с вербовками, особенно среди дамского контингента.
Пролистав полученные из рук щетинистого подполковника, исполнявшего обязанности начальника отдела милиции, документы, Костолевский вежливо поблагодарил присутствующих, заверил, что доведет до своего руководства самые лестные отзывы о работе местного уголовного розыска и отдела в целом, а затем попросил разрешения обсудить детали дальнейшего взаимодействия непосредственно с капитаном Виноградовым.
Филимонов не возражал, отметив только для порядка, что следовало бы поставить в известность следователя, но и он вполне удовлетворился заверениями, что сотрудничество будет носить не процессуальный, а исключительно агентурно-оперативный характер. Словом, встреча прошла в неформальной, дружественной почти обстановке.
Откланявшись, гость последовал за Владимиром Александровичем на его рабочее место и теперь помогал хозяину опустошать вторую бутылку «Херши». Виноградов пил жадно и много – в прямой причинно-следственной связи со вчерашним криминально-поэтическим времяпровождением. Костолевский поддерживал его из вежливой солидарности.
– Знаешь, давай по порядку.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего. Кроме того, что я-то так и не понял, в связи с чем имею честь…
– Ну я же сказал вашему руководству: покойный работал на достаточно режимном предприятии, необходимо отработать, не связано ли его убийство… сам понимаешь с чем. Тем более иностранная валюта, происхождение которой не установлено.
– Ага! Опоздал.
– В каком смысле – опоздал?
– Лет на десять. Вот лет десять назад я бы тебе поверил, потому что – да! А сейчас?..
Гость отдал должное мнению собеседника, потом обезоруживающе рассмеялся:
– Неприятности нужны?
– Нет! – твердо и моментально отреагировал Виноградов. Уж что-что, а создавать проблемы ведомство Костолевского умело.
– Тогда не суетись. И не показывай на каждом углу, что такой умный… В институт, где Прохоров работал, идти собираешься?
– Допустим.
– Не ходи пока. Пожалуйста…
Виноградов изобразил неопределенный перекос лица, означающий, что он лично человек подневольный и если начальство или следак прикажут, то…
– Денек повремени. Это не приказ, естественно, – просьба! И не обижайся, ладно?
– Обидишься на тебя, как же! Себе дороже.
В робость Владимира Александровича коллега из параллельного ведомства не поверил.
– Подожди… Ты ведь, кажется, сумку ищешь?
Особой какой-то мистической проницательностью Костолевский не поразил – из первичных протоколов это было ясно и самому начинающему оперативнику.
– Допустим…
– А давай ты ее найдешь? – полуспросил-полупредложил контрразведчик. – Сегодня. Чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитый рабочий день?
– Давай! – Виноградов, в сущности, человеком был покладистым, хотя и знал, что бесплатный сыр попадается только в мышеловке.
– Скажем, после трех?
– А можно раньше?
– Боюсь, не успеем, – сожалеюще вздохнул Костолевский и даже развел руками.
Диалог все больше напоминал сценку из репертуара театра абсурда. Владимир Александрович снова почувствовал себя идиотом, но из роли не выходил:
– Жаль! А идти далеко?
– Ну, постараемся, чтоб не очень. Скажем… – Гость на несколько мгновений задумался. А потом принял решение: – Скажем, в соседнем доме с «Мутоном» есть мусорные баки. В проходном дворе. Вот там!
– Можно прямо сейчас идти? Чего ждать-то?
– Слушай… Я тебя просил не показывать, какой ты умный. Но и дурака из себя корчить, ради Христа, не надо!
– Прошу прощения, – искренне извинился Виноградов. С его стороны имелся определенный перебор, но найти нужный тон в такой ситуации оказалось достаточно сложно. – Нет, серьезно… А последний вопрос можно?