— Не добавляй горечи в мою чашу, — остановил его Денетор. — Разве не пил я ее много ночей, полагая, что худшее еще лежит на дне? Если бы можно было все изменить! Ах, если бы оно было моим!
— Утешьтесь! — вмешался Гэндальф. — Боромир ни за что не принес бы его вам. Он умер, и умер достойно. Пусть же покоится с миром. Он протянул бы к нему руку и, завладев им, погиб бы. Он присвоил бы его, и вы не узнали бы сына, когда бы он вернулся.
Лицо Денетора стало суровым и холодным. — Боромир оказался не столь уж послушным, не так ли? — негромко спросил он. — Но я, его отец, говорю: он принес бы его мне. Может быть, вы и умны, Митрандир, однако, при всей вашей тонкости и хитрости, не умнее всех. Мудрость можно отыскать не только в сетях колдунов или в поспешности глупцов. Я знаю больше и сужу мудрее, чем вы полагаете.
— В чем же ваша мудрость? — спросил Гэндальф.
— Ее довольно, чтобы понимать: следует воздержаться от двух опасных и безрассудных поступков. Использовать его опасно. А уж отдать его в такую пору в руки безмозглого коротыша и отправить в землю самого Врага, как сделали вы и мой сын Фарамир, – безумие.
— А что сделал бы повелитель Денетор?
— Ни то, ни другое. И уж во всяком случае ни за что не послал бы его навстречу опасности, руководствуясь лишь глупой надеждой и рискуя, что Враг, вновь вернув свою потерю, уничтожит все и вся. Нет, его следовало бы спрятать, укрыть глубоко и надежно. Я не говорю «использовать» – разве только в самом крайнем случае, – но хранить недосягаемым для Врага, так, чтобы тот сумел завладеть им лишь в случае победы столь окончательной, что то, что последует за ней, уже не потревожит нас, мертвых.
— Вы по привычке думаете лишь о Гондоре, повелитель, — сказал Гэндальф. — Но есть другие люди и другие жизни, и есть будущее. Что касается меня, то мне жаль даже его рабов.
— Но где же другие люди будут искать помощи, если Гондор падет? — спросил Денетор. — Если бы оно сейчас лежало в глубоких подземельях моей цитадели, мы не дрожали бы от страха в этой темноте, опасаясь худшего, и ничто не мешало бы нашим беседам. Если вы полагаете, что я не выдержал бы испытания, вы плохо меня знаете.
— Тем не менее я не верю вам, — сказал Гэндальф. — Не то я прислал бы его сюда, вам на хранение, и избавил бы и себя и других от больших тревог. А теперь, слыша ваши слова, я верю вам меньше прежнего... не больше, чем Боромиру. Нет, обуздайте свой гнев! Тут я не доверяю даже себе самому, я отказался от этой вещицы, даже когда ее отдавали мне по доброй воле. Вы сильны и до сих пор иногда способны владеть собой, Денетор, и все же, получи вы его, оно поработило бы вас. Даже похороненное под Миндоллуином, оно продолжало бы выжигать ваш рассудок, а ведь тьма наступает, и за ней скоро последуют худшие вещи.
Денетор взглянул прямо в лицо Гэндальфу. На миг в глазах наместника вновь вспыхнуло пламя гнева, и Пиппин вновь ощутил единоборство могучих и сильных, но теперь их взгляды показались ему скрестившимися клинками, от которых летели искры. Пиппин задрожал, опасаясь чего-то страшного. Но Денетор внезапно совладал с собой, и лицо его вновь стало холодным. Он пожал плечами.
— Если бы я! Если бы вы! — проговорил он. — Сейчас все эти «если» напрасны. Оно ушло в Тень, и только время покажет, какая участь уготована ему и нам. И долго ждать не придется. В оставшиеся же дни те, кто борется с Врагом, пусть держатся вместе и надеются, пока могут, а когда надежда иссякнет, можно будет все же умереть свободными. — Он повернулся к Фарамиру. — Что ты думаешь об осгилиатском гарнизоне?
— Он слаб, — сказал Фарамир. — Говорю же, я отправил свой отряд укрепить его.
— Я думаю, этого мало, — заметил Денетор. — Ведь именно туда падет первый удар. Там понадобится сильный командир.
— И там, и еще много где, — Фарамир вздохнул. — Увы, моего брата, которого я так любил, нет! — Он встал. — Отец, вы позволите мне уйти? — Молодой человек вдруг покачнулся и ухватился за кресло Денетора.
— Я вижу, ты устал, — сказал Денетор. — Ты ехал быстро и издалека. Мне доложили, что тебя преследовали по воздуху злые существа?
— Давайте не будем говорить об этом! — поморщился Фарамир.
— Что ж, не будем, — согласился Денетор, поняв жест Фарамира. — Иди отдыхать. Силы тебе еще понадобятся, и завтра больше, чем сегодня.
С разрешения повелителя города все отправились отдыхать, пока была такая возможность. Когда Гэндальф и Пиппин, который нес маленький факел, возвращались к себе, повсюду была беззвездная тьма. Они молчали, пока не оказались за закрытыми дверьми. Тогда наконец Пиппин взял Гэндальфа за руку.
— Скажите мне, — попросил он, — есть ли какая-нибудь надежда? Я хочу сказать, для Фродо... вернее, главным образом для Фродо.
Гэндальф положил руку на голову Пиппина. — Особенной надежды никогда не было, — сказал он. — Так, глупые чаяния, как мне сказали. А когда я услышал о Кирит-Унголе... — Чародей замолчал и подошел к окну, будто стремился проникнуть взглядом в Тьму на востоке. — Кирит-Унгол! — пробормотал он. — Почему туда, хотел бы я знать? — Он повернулся. — Мое сердце едва не остановилось, Пиппин, когда я услышал это название. И однако сейчас мне кажется, что в известиях, принесенных Фарамиром, есть росток надежды. Ибо вполне очевидно, что Враг начал войну и сделал первый ход, когда Фродо еще был на свободе. Теперь в течение многих дней внимание его будет устремляться к разным, далеким от его собственного края, землям. И все же, Пиппин, я даже отсюда чувствую его торопливость и страх. Он начал раньше, чем собирался. Что-то подтолкнуло его.
Гэндальф постоял в задумчивости. — Может быть, — пробормотал он. — Может быть, даже твоя глупость помогла, сынок. Посмотрим: дней этак с пять назад он обнаружил, что мы низвергли Сарумана и забрали Камень. Ну и что? Мы не могли воспользоваться им с большим толком или так, чтобы Он не знал. А! Понятно. Арагорн. Его время близится. На деле он силен и суров, Пиппин, отважен, решителен, умен и способен в случае необходимости на большой риск. Может быть, дело именно в этом. Возможно, он воспользовался Камнем и показался Врагу, бросил ему вызов – именно ради того, о чем мы говорим. Хотел бы я знать... Впрочем, ответ мы не узнаем, пока не прибудут всадники Рохана, если они появятся не слишком поздно. Нас ждут тяжелые дни. Спи, пока можно.
— Но... — начал Пиппин.
— Что «но»? Сегодня вечером я позволю тебе только одно «но».
— Голлум, — сказал Пиппин. — Как, скажите на милость, они могли идти вместе с ним и даже за ним? Я же видел, что место, куда Голлум повел их, по душе Фарамиру не больше, чем вам. Что там плохого?
— Пока не могу ответить, — сказал Гэндальф. — Но сердце подсказывает мне, что прежде, чем все закончится, Фродо и Голлум встретятся. К добру или к худу. А вот о Кирит-Унголе я сегодня говорить не буду. Предательства, предательства страшусь я, измены этого жалкого существа. Но будь что будет. Вспомним, что предатель может изменить себе и невольно совершить доброе дело. Иногда бывает и так. Спокойной ночи!
Новый день начался с темного утра, словно затянутого коричневой дымкой, и в сердцах людей, приободрившихся было после возвращения Фарамира, вновь поселилось уныние. В этот день Крылатые Тени не показывались, но время от времени высоко над городом раздавался слабый крик, и многие слышавшие его замирали, пораженные ужасом, а наименее стойкие дрожали и плакали.
Фарамир же вновь ускакал. «Ему совсем не дали отдохнуть, — ворчали некоторые. — Повелитель слишком жестоко обращается со своим сыном, а ведь тому сейчас придется послужить за двоих – за себя и за того, кто уже не вернется». И все поглядывали на север, спрашивая: «Где же всадники Рохана?»
И верно, Фарамир уехал не по своей воле. Но повелитель Города, глава минас-тиритского Совета, в тот день не склонен был прислушиваться к чьим бы то ни было словам. Совет созвали спозаранок. Военачальники единодушно решили, что из-за угрозы на юге их силы слишком малы, чтобы самим нанести удар, – разве что всадники Рохана все-таки прибудут. Пока же следует укрепить стены и ждать.
— Однако, — заметил Денетор, — нельзя так легко отказываться от внешней обороны, от Раммаса, созданного таким огромным трудом. А еще Враг должен дорого заплатить за переход через Реку. Чтобы напасть на город, он должен переправиться через Реку, но на севере у Кайр-Андроса этому мешают болота, а на юге, у Лебеннина, Река чересчур широка, потребуется много лодок. Враг ударит по Осгилиату, как в прошлый раз, когда Боромир помешал ему переправиться.
— То была лишь проба, — сказал Фарамир. — Пусть сегодня нам по силам заставить врага у прохода десятикратно заплатить за наши потери, нам придется пожалеть о подобной мене. Ибо ему легче перенести утрату войска, чем нам – потерю отряда. А тем, кого мы вышлем далеко в поле, придется отступить, если силы Врага переправятся через Реку, и отступление это будет ужасным.
— А Кайр-Андрос? — спросил князь. — Его тоже нужно удерживать, если мы обороняем Осгилиат. Не будем забывать об опасности, грозящей с запада. Рохирримы могут прийти, а могут и не прийти. Но Фарамир поведал нам об огромных силах, бесконечно движущихся к Черным воротам. Оттуда может выйти не одна рать... и ударить по нескольким проходам.
— Война всегда требует большого риска, — сказал Денетор. — В Кайр-Андросе есть свой гарнизон, и больше мы никого не можем послать туда. Но я не отдам Реку и Пеленнор без борьбы – не отдам, если здесь найдется военачальник столь храбрый, чтобы выполнить волю своего повелителя.
Тогда все примолкли, но в конце концов Фарамир сказал: — Я не противлюсь вашей воле, сир. Поскольку вы лишились Боромира, я пойду и, как смогу, заменю его, если прикажете.
— Приказываю, — наклонил голову Денетор.
— Тогда прощайте! — сказал Фарамир. — Но если я вернусь, перемените свое мнение обо мне!