Пока Пиппин смотрел и дивился, стены изменили цвет с серого на белый, зарозовели в лучах зари – и вдруг из тени на востоке вышло солнце, и его луч ударил Городу в лицо. Тогда Пиппин громко вскрикнул: башня Эктелиона, высокая, стройная и прекрасная, поставленная высоко в кольце самой верхней стены, засверкала в небе жемчужно-серебряной иглой. Вершина ее сияла, словно хрустальная. Утренний ветерок развернул и заструил белые знамена на укреплениях, и где-то в недосягаемой вышине зазвенел чистый голос серебряных труб.
Так на восходе солнца Гэндальф и Перегрин подъехали к Главным воротам Гондора, и железные створки распахнулись перед ними.
– Митрандир! Митрандир! – кричали люди. – Теперь мы знаем, что буря близко!
– Она уже грянула, – сказал Гэндальф. – Я примчался на ее крыльях. Пропустите меня! Я должен увидеться с повелителем Денетором, пока он еще наместник. Что бы ни случилось, нынешнему, привычному вам Гондору приходит конец. Пропустите!
Услышав повелительный голос чародея люди расступились и прекратили расспросы, но с удивлением разглядывали хоббита, сидевшего перед Гэндальфом, и коня, на котором чародей приехал. Гондорцы очень мало использовали лошадей, и лишь изредка можно было увидеть этих животных на улицах – только если ехал гонец со срочным поручением повелителя. И люди говорили: «Это, конечно, один из самых больших коней роханского короля. Может, и сами рохирримы скоро явятся к нам на помощь». Но Обгоняющий Тень уже гордо поднимался по длинной извилистой дороге.
Ибо устройство Минас-Тирита было таково, что город построили на семи уровнях, вырытых в склоне холма; над каждым возвели стену, а в каждой стене проделали ворота. Но они располагались не на одной линии: Главные ворота внешней городской стены выходили на восток, следующие – на юго-восток, а те, что за ними, – на северо-восток и так далее. Поэтому мощеная дорога, которая вела к цитадели на вершине холма, то и дело поворачивала, и всякий раз, пересекая линию больших ворот, проходила через сводчатый туннель, пробитый в скале, чей выступ делил надвое все круги Города, кроме первого. Ибо создавшая холм первобытная стихия, а затем несравненное искусство и тяжкие труды древних гондорцев возвели в глубине большого двора за Воротами высоченный каменный бастион с устремленным на восток острым, точно корабельный киль, ребром между фасами. Бастион поднимался вровень с верхним внутренним кругом и на этой высоте венчался укреплениями, чтобы с его вершины из цитадели можно было глядеть, точно морякам огромного корабля, на семьсот футов вниз, на Ворота. Вход в цитадель также смотрел на восток, но был вырублен в самой скале; оттуда длинный, освещенный фонарями склон вел к седьмым воротам. Вошедший в конце концов добирался до королевского двора и площади с фонтаном у подножия белой башни, стройной, высотой пятьдесят саженей от подножия до вершины, где, вознесенный на тысячу футов над равниной, развевался флаг Наместника.
Это была поистине неприступная крепость, и никакое войско не могло овладеть ею, пока в ее стенах оставался хоть один человек, способный держать оружие, – разве что враг зашел бы с тыла, взобрался на Миндоллуин и оттуда по узкому отрогу, соединявшему холм Стражи с горой, подобрался бы к скалистой громаде. Но этот отрог, поднимавшийся до уровня пятой стены, перегораживал мощный вал, достигавший пропасти у его западного края; на этом пространстве между горой и башней стояли вечно безмолвные дома и куполообразные могилы почивших королей и повелителей города.
Пиппин с растущим удивлением смотрел на огромный каменный город, столь обширный и великолепный, что и во сне не приснится, – больше и сильнее Исенгарда и неизмеримо прекраснее. Однако с течением лет Минас-Тирит и в самом деле приходил в упадок и уже наполовину опустел – здесь могло бы свободно проживать вдвое больше народа. На каждой улице Гэндальф и Пиппин проходили мимо больших каменных домов, чьи двери и арки ворот украшала великолепная резьба – надписи, странные и древние. Пиппин предположил, что это имена некогда живших там важных людей и их сородичей. Однако ныне дома были погружены в безмолвие, на широких мощеных дворах не звучали шаги, в залах не звенели голоса, в дверях и пустых окнах не было видно лиц.
Наконец прибывшие вышли из тени к седьмым воротам: теплое солнце, которое сияло за Рекой, когда Фродо шел по долинам Итилиена, сверкало здесь на гладких стенах и колоннах и на большой арке с замковым камнем, вырезанным в виде головы короля в венце. Гэндальф спешился, так как коням не дозволялось входить в цитадель, и после нескольких негромких слов хозяина Обгоняющий Тень позволил увести себя.
Стражники у ворот были одеты в черное, их головы прикрывали диковинные шлемы с высокими гребнями и длинными защитными пластинами, плотно прилегавшими к щекам; выше этих пластин крепились белые крылья морских птиц. Шлемы сверкали серебряным блеском, так как были сделаны из митриля – наследия славы былых дней. На черных плащах под серебряной короной и лучистыми звездами было вышито снежно-белое дерево в цвету. Этот наряд наследников Элендиля не носил никто во всем Гондоре, кроме стражи цитадели перед Фонтанным двором, где когда-то цвело Белое Дерево.
Весть о прибытии Гэндальфа и хоббита, по-видимому, опередила гостей: чародея и Пиппина пропустили немедленно и без всяких вопросов. Гэндальф быстро прошел через мощенный белым камнем двор. Там среди яркой зелени играл струями на утреннем солнце красивый фонтан, но в центре стояло мертвое дерево, склоненное над бассейном, и с его голых и обломанных ветвей в чистую воду печально стекали капли.
Торопясь вслед за Гэндальфом, Пиппин взглянул на дерево. Ему подумалось, что выглядит оно траурно, и он удивился, зачем мертвое дерево оставили там, где все прочее так ухоженно.
Ему вспомнились слова, которые когда-то пробормотал Гэндальф: «Семь звезд, и семь камней, и одно Белое Дерево».
Но тут Пиппин оказался у дверей большого зала под сверкающей башней, вслед за чародеем прошел мимо высоких молчаливых часовых и очутился в холодном гулком полумраке каменного здания.
Они прошли по мощеному коридору, длинному и пустому, и по дороге Гэндальф негромко наставлял Пиппина: — Будь осторожен в выборе слов, мастер Перегрин! Сейчас не время для хоббичьих дерзостей. Теоден – добрый старик. Денетор – человек иного сорта, гордый и хитрый, человек с гораздо более древней родословной и с большей властью, хоть он и не называет себя королем. Но он будет говорить главным образом с тобой и много расспрашивать – ведь ты можешь рассказать ему о его сыне Боромире. Он сильно любил его – может быть, слишком сильно, тем более что они ничуть не похожи. Но в то же время Денетор будет думать, что легче узнает искомое от тебя, нежели от меня. Не рассказывай больше необходимого и забудь о поручении, данном Фродо. В должное время я сам поговорю с ним об этом. И пока сможешь, ничего не говори об Арагорне.
— А почему? При чем тут Странник? — прошептал Пиппин. — Он же хотел прийти сюда, верно? И скоро придет.
— Может быть, может быть, — проговорил Гэндальф. — Хотя если он и появится, это станет полной неожиданностью для всех, в том числе и для Денетора. Так будет лучше. Во всяком случае, не следует извещать о его приходе.
Гэндальф остановился перед высокой дверью из полированного металла. — Послушай, мастер Пиппин, сейчас не время учить тебя истории Гондора, хотя лучше бы ты кое-что узнал о ней, еще когда разорял птичьи гнезда и прогуливал уроки в лесах Шира. Делай так, как я велю! Тому, кто приносит могущественному повелителю весть о гибели его наследника, неразумно слишком много распространяться о прибытии того, кто может предъявить права на трон. Ясно?
— На трон? — удивленно спросил Пиппин.
— Да, — сказал Гэндальф. — Если все эти дни уши твои были закрыты, а разум спал, проснись! — И он постучал.
Дверь открылась, но кто ее открыл, не было видно. Пиппин заглянул в большой зал, освещавшийся с обеих сторон двумя рядами окон в глубоких нишах, за рядами высоких колонн, поддерживающих крышу. Высеченные из цельных кусков черного мрамора, колонны поднимались к массивным капителям, обильно украшенным изображениями диковинных животных и растений. Высоко вверху, в сумраке, тусклым золотом блестел широкий свод, выложенный многоцветными узорами. В этом огромном торжественном зале не было ни единого ковра, ни единого занавеса, ничего из ткани или дерева. Между колоннами стоял молчаливый строй высоких статуй, высеченных из холодного камня.
Неожиданно Пиппин вспомнил о каменных изваяниях Аргоната и ощутил благоговейный страх, глядя на строй давно умерших королей. В дальнем конце зала на помосте со множеством ступеней был установлен высокий трон под мраморным куполом, изображавшим венценосный шлем. За ним на стене было вырезано изображение цветущего дерева, украшенное драгоценными камнями. Но трон был пуст. У подножия помоста, на самой нижней широкой ступени стояло каменное кресло, черное, без украшений. В кресле сидел старик и глядел себе в колени. В руках он держал белый жезл с золотым набалдашником. Старик не поднимал головы. Пришедшие торжественно прошествовали через длинный зал и остановились в трех шагах от ступеней. Тогда Гэндальф заговорил.
— Привет тебе, о Денетор, сын Эктелиона, повелитель и наместник Минас-Тирита! В мрачный час пришел я с вестями и советом.
Старик поднял голову. Пиппин увидел точеное лицо с гордыми чертами и кожей цвета слоновой кости, с длинным орлиным носом между темными глубокими глазами. Это лицо напомнило ему не столько Боромира, сколько Арагорна. — Час этот поистине мрачен, — согласился старик. — У вас привычка появляться в такие часы, Митрандир. Но хотя все предвещает гибель Гондора, этот мрак для меня не столь страшен, как мрак, царящий у меня в душе. Мне сказали, что с вами пришел тот, кто видел смерть моего сына. Это он?
— Да, — сказал Гэндальф, — один из двоих. Второй сейчас с Теоденом из Рохана и, возможно, прибудет позже. Это коротыши, но оба – не те, о ком говорилось во сне.