эоред окружил его с тыла и с боков. Дернхельм держался рядом с Теоденом, хотя отряд Эльфхельма повернул направо. Люди Гримболда тоже свернули и дальше к востоку прошли через широкую брешь в стене.
Мерри выглянул из-за спины Дернхельма. Далеко, милях в десяти с лишним от них, поднималось большое зарево. Между ним и всадниками широченным полумесяцем пылали огненные полосы, а до ближайшей его точки было меньше лиги. Мерри мало различал на темной равнине и пока что не видел никаких проблесков утра, не чувствовал ни перемены ветра, ни самого ветра.
Войско Рохана бесшумно устремилось на гондорское поле, заливая его медленно, но неумолимо, словно вода через бреши в плотине, которую считали надежной. Однако мысли Черного Воеводы полностью поглощал гибнущий город, и он не получал никаких известий о том, что в его замыслы вкралась ошибка, что допущен просчет.
Через некоторое время король со своими людьми взял восточнее, чтобы пройти между огненным осадным кольцом и внешними полями. Рохирримов по-прежнему не замечали, и Теоден по-прежнему не давал сигнала. Наконец он снова остановился. Город приблизился. Запах дыма и смерти пропитал воздух. Кони волновались. Но король, созерцая агонию Минас-Тирита, сидел на Снежногривом неподвижно, словно внезапно пораженный болью или ужасом. Казалось, он съежился, ссохся от старости. Мерри и сам ощущал страшное бремя ужаса и сомнений. Сердце его упало. Они опоздали! Поздно оказалось хуже, чем никогда. Вдруг Теоден дрогнет, склонит убеленную сединами голову, развернется и ускользнет, чтобы спрятаться в холмах?..
И тут наконец Мерри вдруг ощутил несомненную перемену. Ему в лицо подул ветер! Чуть посветлело. На далеком юге смутно проступили серые силуэты медленно плывущих облаков: за ними начиналось утро.
Но в тот же миг в Городе блеснула вспышка, как будто там из-под земли ударила молния. На мгновение он обрисовался – далекий, черно-белый, с похожей на блестящую иглу верхней башней, – тьма вновь сомкнулась, и над полями прокатилось тяжелое бум.
При этом звуке согбенная фигура короля неожиданно распрямилась. Он вновь стал высоким и гордым и, поднявшись в стременах, громким голосом, звонким и ясным, какого до той поры никто не слыхал у смертных, крикнул:
Вставайте, вставайте, всадники Теодена!
Лютуют пожары и резня!
Будут трещать копья, будут ломаться щиты,
День меча, красный день до захода солнца!
Вперед! Вперед! Вперед на Гондор!
С этими словами он выхватил у Гутлава-знаменосца большой рог и так дунул в него, что тот разлетелся на части. И тут же откликнулись все рога в войске, и рев роханских рогов в этот час был подобен реву бури на равнинах и грому в горах.
Вперед! Вперед! Вперед на Гондор!
Вдруг король что-то крикнул Снежногривому, и конь понесся вперед. Ветер развевал королевское знамя – белого коня на зеленом поле, – но Теоден опережал его. За королем в громе копыт мчались рыцари королевского двора, но они не могли догнать своего властелина. Здесь же мчался Эомер, так быстро, что белый конский хвост на его шлеме плыл по воздуху. Передние ряды первого эореда летели вперед, как пенный вал на берег моря, но догнать Теодена было невозможно. Обезумел ли король или же ярость битвы новым огнем запылала в его крови, но только он походил на древнего бога, на Оромэ Великого в битве валаров на заре времен. И смотрите-ка! Его золотой щит, явленный на свет, сверкал, точно подобие Солнца, и трава вспыхивала яркой зеленью подле белоснежных ног Теоденова коня. Ибо пришло утро, утро и ветер с Моря, и тьма рассеялась, и мордорское войско в ужасе дрогнуло. И враги побежали. Они гибли, и копыта гнева топтали их. И тут все войско Рохана запело, и, убивая, воины пели, ибо их охватила радость битвы, и эта песнь, прекрасная и страшная, долетала даже до города.
Глава VIБитва на полях Пеленнора
Но осадой Гондора руководил не просто вожак орков и не просто разбойник. Тьма рассеялась слишком быстро, прежде времени, назначенного господином, счастье на мгновение изменило этому воителю, и мир восстал против него. Победа в последний миг ускользала из рук. Но то были длинные руки. Он все еще располагал огромными силами. Король, Дух Кольца, повелитель назгулов – он владел многими видами оружия. Он покинул ворота и исчез.
Теоден, король Марки, достиг дороги, соединявшей Реку с Воротами, и повернул к Городу, до коего оставалось не более мили. В поисках новых врагов он поехал чуть медленнее, и рыцари, а с ними и Дернхельм, догнали его. Впереди, ближе к стенам, у осадных машин появились люди Эльфхельма. Они рубили, кололи, загоняли врагов в огненные ямы. Захватили почти всю северную часть Пеленнора – там пылали палатки, орки, как дичь от охотников, толпами бежали к Реке, а рохирримы свободно передвигались во всех направлениях. Но они еще не сняли осаду и не освободили Ворота. Множество врагов сдерживало их, а на дальней половине поля мордорские войска еще не вступали в бой. Южнее, за дорогой, сосредоточились главные силы харадримов, там всадники с Юга собрались под знамена своего вождя. И вождь оглядел поле, и в прибывающем утреннем свете увидел, что знамя короля Рохана мчится далеко впереди и окружено лишь небольшим отрядом. Тогда, исполнившись лютой злобы, он с громким криком развернул свой штандарт – черного аспида на алом поле – и с великой тьмою ратников поскакал навстречу белому коню на зеленом поле, и блеск выхваченных из ножен кривых сабель южан напоминал мерцание звезд.
Тогда Теоден увидел это и, не пожелавши ждать нападения, криком подхлестнул Снежногривого и ринулся на врага. Громко зазвенела сталь, когда они сшиблись. Но, хотя раскаленная добела ярость северянина пылала жарче, рыцари короля оказались искуснее во владении длинными копьями и беспощаднее. Их было меньше, но они врезались в орду южан, как молния прожигает просеки в лесу. Прямо через толпу проскакал Теоден, сын Тенгеля, и его копье задрожало, выбив из седла вожака. Потом меч короля, вылетев из ножен, перерубил древко знамени и знаменосца, и черный аспид повергся наземь. Тогда уцелевшие всадники-южане обратились в бегство.
Но о диво! – вдруг в самый расцвет славы короля золотой щит потускнел. Новое утро померкло. На поле опустилась тьма. Кони загарцевали на месте и заржали. Люди падали с седел и ползали по земле.
— Ко мне! Ко мне! — кричал Теоден. — Вставайте, эорлинги! Не бойтесь тьмы. — Но Снежногривый в ужасе поднялся на дыбы, забил ногами в воздухе и с громким ржанием упал на бок, пронзенный черной стрелой. Король оказался под лошадью.
Огромная тень, как падающее облако, опускалась на поле. И что же! То было крылатое существо, и если птица, то больше всех иных птиц, и было оно голое, без перьев и пуха, а его огромные крылья походили на кожистую паутину меж когтистых пальцев, и от него исходило зловоние. Быть может, то было древнее существо, чьи сородичи, скрываясь где-то в холодных забытых горах, дожили до этих дней и вывели в отвратительном гнезде своего последнего птенца, рожденного не ко времени и злобного? И Повелитель Тьмы взял его, и кормил падалью, пока тот не перерос всех летучих тварей, и сделал крылатым конем своего слуги. Ниже и ниже спускалась эта тварь, и вот, сложив пальчатые перепонки, с хриплым криком уселась на тушу Снежногривого, впиваясь в нее когтями и вытягивая длинную голую шею.
Верхом на этой «птице» сидела фигура в черном, огромная и зловещая. На голове у нее был железный венец, но между венцом и одеждой не было видно ничего, кроме мертвенного блеска глаз. То был Глава Назгулов. Когда Тьма подалась, он призвал своего крылатого коня и вновь поднялся в воздух и вот явился, сея гибель и истребление, обращая надежду в отчаяние и победу в смерть. Назгул играл большой черной булавой.
Однако Теоден еще не был обречен. Его рыцари лежали вокруг убитые или, не сумев обуздать обезумевших коней, были унесены прочь. Но один рыцарь оставался с властелином – юный Дернхельм, чья преданность была сильнее страха. Он плакал, ибо любил своего повелителя, как родного отца. Мерри, невредимый, всю атаку просидел у юноши за спиной, но, когда пришла Тень, Виндфола в ужасе сбросил всадников и теперь, обезумев, мчался по равнине. Мерри пополз на четвереньках, как оглушенное животное, и такой ужас охватил хоббита, что он ослеп и оглох.
«Слуга короля! Слуга короля! — кричало его сердце. — Ты должен остаться с ним! Ты сказал: вы будете мне как отец!» — Но воля покинула Мерри, он весь дрожал, не смея открыть глаза и оглядеться.
Потом сквозь тьму, охватившую рассудок, ему послышался голос Дернхельма, но теперь он казался странным и напоминал чей-то иной некогда слышанный голос.
— Изыди, гнусная тварь, владыка падали! Оставь мертвых в покое!
Холодный голос ответил: — Не становись между назгулом и его добычей! Не то легкой смерти тебе не видать. Он унесет тебя в обитель плача, за пределы всякой тьмы, где плоть твою пожрут, а дрожащий разум нагим предстанет пред Оком-без-Вежд.
Зазвенел выхваченный из ножен меч.
— Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу!
— Помешаешь мне? Глупец! Никто из мужей не может помешать мне!
И тогда Мерри услышал необычайный для того часа звук. Казалось, Дернхельм смеялся, и его ясный голос был подобен звону стали: — Но я не муж! Перед тобою женщина! Я Эовин, дочь Эомунда! Ты стоишь между мной и моим королем и родичем! Убирайся, если не бессмертен! Ибо живой ты или нежить, рожденная тьмой, я убью тебя, если ты притронешься к нему!
Крылатое существо испустило грозный вопль, но Дух Кольца не ответил и погрузился в молчание, словно во власти внезапных сомнений. Крайнее изумление на миг победило страх Мерри. Хоббит открыл глаза, и тьма отступила. В нескольких шагах от него сидела огромная тварь, и все вокруг нее казалось темным, а над нею призраком отчаяния высился Глава Назгулов. Чуть левее, лицом к ним, стояла та, кого хоббит звал Дернхельмом. Шлем, хранитель ее тайны, упал с головы девушки, и на плечах Эовин, освободясь от его оков, бледным золотом сверкали блестящие волосы. Серые, как море, глаза смотрели решительно и безжалостно, но на щеках блестели слезы. В руке Эовин держала меч и прикрывалась щитом от страшного взгляда врага.