То была Эовин – и одновременно Дернхельм. Ибо в сознании Мерри промелькнуло воспоминание о лице, которое он видел, уезжая из Дунхарроу, – лицо того, кто лишился надежды и ждет смерти. Жалость и великое удивление затопили его сердце, и в нем вдруг проснулась медленно разгорающаяся храбрость его племени. Мерри сжал кулаки. Она не должна умереть, такая прекрасная, такая отчаянная! Не должна умереть одна, без помощи!
Лицо врага было обращено не к нему, но Мерри по-прежнему не смел шелохнуться, боясь, как бы на него не упал взгляд ужасных глаз. Медленно-медленно хоббит начал отползать в сторону, но Черный Воевода, терзаемый сомнением и сосредоточивший всю свою злобу на стоящей перед ним женщине, обратил на него не больше внимания, чем на земляного червя.
Вдруг огромный зверь взмахнул исполинскими крыльями, подняв зловонный ветер. Он взмыл в воздух и с криком упал на Эовин, пронзительно крича и угрожая клювом и когтями.
И вновь она не отступила, девушка из Рохана, дочь королей, стройная и хрупкая, но прочная, как стальной клинок, прекрасная, но ужасная. Она нанесла сильный быстрый удар, искусный и смертоносный, разрубила вытянутую шею, и отсеченная голова упала, точно камень. Эовин отскочила: огромное существо, раскинув крылья, рухнуло и разбилось, и, едва оно коснулось земли, тень исчезла. На Эовин хлынул свет, и волосы ее заблестели в лучах утренней зари.
Высокий и грозный поднялся с мертвого зверя Черный Воевода и грозно навис над девушкой. С криком ненависти, жалившим слух, точно укус ядовитой змеи, ударил он булавой. Щит Эовин разлетелся вдребезги, рука была перебита. Девушка упала на колени. Воевода навис над ней, как туча, глаза его сверкали. Он поднял булаву, чтобы добить.
Но неожиданно сам пошатнулся, испустив крик боли, и булава, пролетев мимо Эовин, вонзилась в землю. Это Мерри, подобравшись сзади, полоснул Черного Воеводу мечом, пробил черный плащ и перерезал под кольчугой поджилки могучего колена.
— Эовин! Эовин! — закричал Мерри. И тогда, шатаясь, она встала, напрягая последние силы, и занесла меч, и, когда широкие черные плечи наклонились, ударила между венцом и плащом. Полетели искры, меч раздробился на множество осколков. Венец со звоном откатился в сторону. Эовин упала на поверженного врага. Но что это? Плащ и кольчуга были пусты! Они лежали на земле изорванные и разбитые, ни на что не похожие, воздух же сотряс вопль, который, затихая, перешел в тонкий вой, и ветер унес его – бестелесный крик, замерший, заглохший, которого никогда более никто не слышал.
И стоял хоббит Мериадок среди тел, моргая, как сова при свете дня, ибо слезы ослепили его: точно сквозь туман смотрел он на прекрасную Эовин (а та лежала неподвижно) и в лицо королю, павшему в разгар своей славы: Снежногривый в предсмертной муке придавил его. Лошадь стала причиной гибели своего хозяина.
Тогда Мерри наклонился и поднес руку короля к губам, желая поцеловать. Но вдруг Теоден открыл ясные глаза и заговорил с усилием, но спокойно:
— Прощайте, мастер Холбитла! — сказал он Мерри. — Моя телесная оболочка разрушена. Я ухожу к предкам. Но и рядом с этими богатырями мне нечего будет стыдиться. Я сразил черного аспида. Угрюмое утро, радостный день и золотой закат!
Мерри не мог говорить: он снова заплакал. — Простите меня, повелитель, — вымолвил он наконец, — я нарушил ваш приказ, но не могу больше ничем послужить вам, лишь оплакать расставание.
Старый король улыбнулся. — Не печальтесь. Я вас прощаю. Нельзя отвергать щедрое сердце. Будьте благословенны. И когда будете мирно сидеть со своей трубкой, вспомните обо мне! Ибо не сидеть мне с вами в Медусельде, как я обещал, не слушать ваших рассказов о травах. — Теоден закрыл глаза, и Мерри склонился над ним. Вскоре король снова заговорил. — Где Эомер? Ибо глаза мои застилает тьма, а я хотел бы повидаться с ним перед кончиной. Он должен стать королем после меня. И нужно послать весточку Эовин. Она не хотела отпускать меня, а теперь я не увижу ее. Она была мне дороже дочери.
— Повелитель, повелитель, — начал несчастным голосом Мерри, — она... — Но в этот миг раздался нестройный гул, загремели рога и трубы. Мерри огляделся: он забыл о войне и обо всем на свете, и ему казалось, будто с падения короля минуло много часов, хотя на деле прошло совсем немного времени. Тут он увидел, что им грозит опасность: войска вскоре должны были сойтись вновь, и они с Теоденом и Эовин попадали в самую гущу битвы.
По дороге от Реки спешно прибывали свежие силы врага, из-за стены выходили легионы Моргула, а с южных полей подтягивались харадские пехотинцы. Перед ними скакали всадники, а позади виднелись огромные спины мумаков с боевыми башнями на них. Но на севере перед огромным фронтом рохирримов, вновь собранных и построенных, мелькал белый султан Эомера, а из города выходили уцелевшие осажденные и впереди, отгоняя врага от ворот, – серебряный лебедь Дол-Амрота.
На мгновение в сознании Мерри вспыхнула мысль: «Где Гэндальф? Нет ли его здесь? Он мог бы спасти короля и Эовин!» Но вот торопливо подскакал Эомер, а с ним уцелевшие рыцари из королевской гвардии, которые справились со своими лошадьми. Они с удивлением смотрели на тушу свирепого чудовища, а их кони артачились и не хотели идти дальше. Но Эомер соскочил с седла, и печаль и отчаяние отразились на его лице, когда он подошел к королю и остановился в молчании.
Один из рыцарей взял из рук убитого Гутлава, королевского знаменосца, знамя и поднял его. Теоден медленно открыл глаза. Увидев знамя, он знаком велел передать его Эомеру.
— Приветствую тебя, король Марки! — проговорил он. — Скачи к победе! Попрощайся за меня с Эовин! — И с этими словами он умер, так и не узнав, что Эовин лежит рядом с ним. И те, что стояли подле него, залились слезами, восклицая: «Король Теоден! Король Теоден!»
Но Эомер сказал:
Не печальтесь чрезмерно! Могуч был погибший,
погиб он, как подобает. Когда насыплют его могилу,
женщины будут на нею плакать. Нас же зовет битва!
Однако сам плакал, говоря это. — Пусть его рыцари останутся здесь, — повелел он, — а тело короля с почестями унесите с поля битвы! И всех людей короля, что лежат здесь! — И он взглянул на убитых, припоминая их имена. И вдруг увидел Эовин, свою сестру, и узнал ее. На мгновение Эомер повел себя так, словно стрела оборвала его на полуслове, пронзив сердце. Затем лицо его смертельно побледнело, холодная ярость вскипела в нем, так что на мгновение он потерял дар речи. Безрассудство обуяло Эомера.
— Эовин, Эовин! — воскликнул он наконец. — Эовин, как ты оказалась здесь? Что за безумие, что за дьявольские козни увлекли тебя? Смерть, смерть, смерть! Смерть забери нас всех!
И, ни с кем не советуясь, не дожидаясь, пока подойдут люди из Города, он пришпорил коня и помчался вперед, навстречу врагу, трубя в рог и громкими возгласами призывая к атаке. Над полем звенел его голос: — Смерть! Вперед! Вперед, к уничтожению, вперед к концу мира!
И, заслышав эти крики, все войско пришло в движение. Но рохирримы больше не пели. Громким и ужасным хором они восклицали: «Смерть!» И все быстрее, точно огромный водяной вал, с ревом хлынули мимо своего павшего короля на юг, на битву.
А хоббит Мериадок все стоял, смаргивая слезы, и никто не заговорил с ним, никто не заметил его. Он вытер слезы, наклонился за зеленым щитом, данным ему Эовин, и повесил его за спину. Потом свободной левой рукой поискал меч, который обронил. И смотрите-ка! Меч лежал здесь же, но клинок его дымился, как сухая ветвь, сунутая в огонь, и на глазах у хоббита его оружие покорежилось, ссохлось и исчезло.
Так пришел конец мечу из Могильных курганов, сработанному на Западе. Но тот, кто не спеша выковал его в северном королевстве когда-то давно, когда дунаданы были молоды, а главным их врагом было страшное королевство Ангмар и его король-колдун, порадовался бы, узнав о его судьбе. Никакой иной клинок, даже направляемый более могучей рукой, не мог бы нанести врагу столь жестокую рану и рассечь плоть нежити, разрушить заклятие, делавшее Главу Назгулов неуязвимым.
Воины тем временем подняли короля и, набросив на древки копий плащи, понесли его на этих носилках в Город, другие же осторожно подняли Эовин и понесли следом. Но рыцарей королевской гвардии – их пало здесь семеро, и среди них начальник гвардии Деорвайн – унести не смогли. Лишь положили их в стороне от тел врагов и свирепого зверя и оградили частоколом из копий. Потом, когда все кончилось, люди вернулись сюда, разложили костер и сожгли тушу крылатого чудовища, но для Снежногривого выкопали могилу и установили на ней камень с надписью на языках Гондора и Марки:
Верный слуга, но погибель хозяину,
Легконогий конь, быстрый Снежногривый.
Высокая зеленая трава выросла на могиле Снежногривого, но всегда голой и черной оставалась земля там, где сгорело чудовище.
Мерри медленно и печально шел рядом с носилками, больше не замечая сражения. Он устал и испытывал невыносимую боль, все его члены дрожали, как в ознобе. С моря пришел сильный ливень – казалось, весь мир оплакивает Теодена и Эовин. Серые слезы дождя погасили пожары в городе. Вскоре, как сквозь туман, Мерри увидел авангард защитников Гондора. Имрахиль, князь Дол-Амротский, подъехал к ним и натянул поводья.
— Что вы несете, роханцы? — вскричал он.
— Короля Теодена, — ответили ему. — Он мертв. Но войска повел на битву король Эомер – вон его белый султан.
Тогда князь сошел с коня, и в знак уважения к павшему королю и его подвигу преклонил колени у погребальных носилок, и прослезился. Поднявшись, он взглянул на Эовин и поразился. — Неужто женщина? — спросил он. — Неужто даже роханские женщины идут на войну, если нам потребна помощь?
— О нет! Лишь одна, — ответили ему. — Это благородная Эовин, сестра Эомера. До сего часа мы не ведали, что она с нами, и горько сожалеем об этом.