Тогда князь, видя красоту девушки, хотя лицо ее было бледным и холодным, коснулся ее руки. Наклонившись, он внимательно присмотрелся к Эовин. — Роханцы! — воскликнул он. — Есть ли среди вас лекарь? Она ранена, быть может, смертельно, но еще жива! — И он прижал к ее холодным губам ярко сверкающий стальной нарукавник, и смотрите-ка! сталь едва заметно затуманилась.
— Нужно спешить! — сказал князь и послал одного из своих людей в город за помощью. Но сам, низко поклонившись павшим, попрощался и, сев на коня, поскакал на битву.
А на полях Пеленнора кипела яростная битва, и звон оружия, сливаясь с криками людей и ржанием коней, поднимался к самому небу. Ревели рога, гремели трубы, трубили мумакиль – мумаки, которых гнали на бой. Под южными стенами Города гондорские пехотинцы выступили навстречу легионам Моргула, которые все еще собирались для нападения. Но на восток, на помощь Эомеру поскакали всадники – Хурин Высокий, хранитель ключей, и повелитель Лоссарнаха, и Хирлуин с Зеленых холмов, и прекрасный князь Имрахиль со своими рыцарями.
Но не вдруг пришла к рохирримам подмога: счастье изменило Эомеру, и собственная ярость предала его. Его гневный удар опрокинул переднюю цепь врагов, и большие отряды всадников, выстроенных клином, врезались в ряды южан, приведя в замешательство кавалерию и топча пехотинцев. Но лошади не желали подходить к мумакам, они останавливались и сворачивали в сторону, так что никто не сражался с огромными чудовищами – они возвышались, точно защитные башни, и харадримы собирались вокруг них. И если поначалу одни лишь харадримы втрое превышали числом нападающих, то вскоре положение рохирримов ухудшилось, ибо на поле боя из Осгилиата стали притекать новые отряды врага. Они собирались там, чтобы разграбить Город, на поругание Гондору, и ждали только сигнала своего вожака. Тот погиб, но Готмог, моргульский наместник, бросил ратников в битву, и они пошли – уроженцы Востока с топорами, жестокие северяне из Ханда, южане в алом, и черные люди из дальнего Харада, и белоглазые полутролли с красными языками. Одни быстро зашли рохирримам в тыл, другие отправились на запад, дабы задержать силы Гондора и помешать им соединиться с Роханом.
И вот в миг, когда удача отвернулась от Гондора и надежда его померкла, в Городе поднялся громкий крик. Утро было в разгаре, дул сильный ветер; он унес дождевые тучи на север, и ярко светило солнце. И в чистом воздухе часовые на стенах увидели такое, что внушило им ужас и лишило последних надежд.
Ибо русло Андуина за Харлондской излучиной таково, что видно из Города на несколько лиг, и тот, у кого острое зрение, может издалека разглядеть приближающиеся корабли. И, поглядев туда, горожане закричали в испуге: по блестящей воде, подгоняемый ветром, шел черный флот – большие парусные галеры и грузные многовесельные корабли; и ветер туго надувал черные паруса.
— Умбарские пираты! — кричали люди. — Умбарские пираты! Смотрите! Идут умбарские пираты! Значит, Бельфалас пал, Этир и Лебеннин захвачены! Пираты против нас! Это последний из ударов судьбы!
И одни без приказа, ибо никто не руководил горожанами, побежали и забили в набат. Другие затрубили отступление. «Назад, за стены! — кричали они. — Назад, за стены! Возвращайтесь в город, иначе погибнете!» Но ветер, подгонявший корабли, уносил эти крики прочь.
Рохирримам же ни к чему было передавать тревожную новость. Они и сами отлично видели черные паруса. Ибо Эомер был всего в миле от Харлонда, и первый большой вражий отряд стоял между ним и гаванью, а со всех сторон его обходил новый враг, отсекая от князя. Эомер взглянул на Реку, и надежда в его сердце умерла, и он проклял ветер, который прежде благословлял. Но войско Мордора воспрянуло духом и с новой яростью и алчбой бросилось в атаку.
Однако Эомер ожесточился, и голова его вновь прояснилась. Он приказал трубить в рога, дабы собрать под свое знамя всех, кто сможет прийти: он задумал выстроить огромную стену из щитов, и так встретить врага, и биться пешими до последнего человека, и совершить подвиги, достойные песен о битве на полях Пеленнора, хотя на западе, быть может, и не останется ни души, чтобы вспомнить последнего короля Марки. И посему он подъехал к зеленому пригорку и установил там свой стяг, и Белый Конь на раздуваемом ветром полотнище, казалось, бежал.
Отбросив сомнения, как отбросил тьму начавшийся день,
Я иду в лучах солнца, с песней, обнажив меч!
Я иду до конца надежды, до гибели сердца,
Навстречу гневу, разрушению, багряной ночи!
Такие строки прочел Эомер, но при этом смеялся. Ибо в нем снова проснулась жажда битвы, с ним оставались жизнь и молодость, а еще он был королем, повелителем свирепого племени. И вот, смеясь от отчаяния, Эомер вновь взглянул на черные корабли и воздел меч, бросая им вызов.
И тут его охватили удивление и великая радость: он подбросил меч, сверкнувший в лучах солнца, и запел, поймав его. И все посмотрели туда же, куда и он, и о чудо! на головном корабле развернулось большое знамя, и, когда судно повернуло к Харлонду, ветер расправил его. На том знамени цвело Белое Дерево, знак Гондора, но над Деревом сияли Семь Звезд под высоким венцом – знаки Элендиля, которых уже много лет не носил ни один повелитель. Звезды пламенели в лучах солнца, ибо их вышила самоцветами Арвен, дочь Эльронда, а венец ярко сверкал: он был сделан из митриля и золота.
Так пришел Арагорн, сын Араторна, Элессар, потомок Исильдура, пришел Тропами Мертвых, ветер примчал его с Моря в королевство Гондор, и ликующие рохирримы приветствовали Скитальца взрывом хохота и блеском мечей, а обрадованный Город – музыкой труб и звоном колоколов. Мордорское же войско оторопело: ему показалось страшным колдовством, что их собственные корабли полны врагов, и черный ужас охватил ратников Мордора. Они поняли, что судьба повернулась против них и гибель их близка.
На восток поскакали рыцари Дол-Амрота, гоня перед собой врага: троллей, северян и орков, ненавистников солнечного света. На юг решительно двинулся Эомер, и враги бежали перед ним; они оказались между молотом и наковальней, ибо люди спрыгивали с кораблей на причалы Харлонда и, как буря, мчались на север. Там были Леголас и Гимли, размахивающий топором, и Халбарад со знаменем, и Эльладан, и Эльрохир со звездами во лбу, и суровые дунаданы, скитальцы Севера, ведущие за собой большое войско из Лебеннина, и Ламедона, и южных поместий Гондора. А впереди всех шел Арагорн с Пламенем Запада – Андурилем, горящим новым огнем, с Андурилем, восстановленным Нарсилем и столь же смертоносным, как в древности; и на лбу Арагорна горела Звезда Элендиля.
Так наконец Эомер и Арагорн встретились в гуще битвы. Опираясь на мечи, они взглянули друг на друга – с радостью.
— Вот мы и встретились, хотя все рати Мордора разделяли нас, — сказал Арагорн. — Не это ли я обещал в Хорнбурге?
— Обещали, — согласился Эомер. — Но надежды часто обманывают, а я в то время не ведал, что вы и есть человек, предсказанный пророком. Но дважды благословенна нечаянная помощь, и никогда встреча друзей не была более радостной! — И они обменялись рукопожатием. — И более своевременной, — прибавил Эомер. — Но вы не слишком спешили, друг мой. Большие потери и большая печаль обрушились на нас.
— Тогда давайте мстить, а не говорить о них! — воскликнул Арагорн, и они вместе поскакали на битву.
Им еще предстояла жестокая схватка и долгие труды, ибо южане были храбры и жестоки, а в отчаянном положении люты, а уроженцы Востока – сильны и закалены в боях и не просили пощады. И они упрямо собирались то тут, то там, у сожженного хутора или амбара, на пригорке или на насыпи, под стеной или в поле, и сражались, пока день не подошел к концу.
Наконец солнце скрылось за Миндоллуин и зажгло все небо пожаром, так что холмы и горы словно бы окрасились кровью. В Реке отражался огонь, и трава Пеленнора алела в сумерках. В этот час завершилась великая битва на гондорском Поле, и внутри Раммаса не осталось ни единого живого врага. Все лежали там мертвые кроме тех, что убежали умирать или утонули в багряной пене Реки. Мало кто вернулся в Моргул или в Мордор, а в далекую землю харадримов дошли лишь слухи – рассказы о гневе и ужасе Гондора.
Арагорн, Эомер и Имрахиль возвращались к городским воротам – такие усталые, что не чувствовали ни радости, ни печали. Эти трое уцелели, ибо такова была их судьба, таковы были искусство и мощь их рук, и мало кто дерзал противиться им или смотреть им в глаза в минуты гнева. Но многие иные лежали на полях раненые, искалеченные или мертвые. Топоры изрубили Форлонга, сражавшегося в одиночку и пешим, а Дуилина из Мортонда и его брата затоптали насмерть, когда они напали на мумаков, подведя своих лучников на расстояние выстрела, чтобы поразить зверей в глаза. Не суждено было вернуться и прекрасному Хирлуину в Пиннат-Гелин, и Гримболду – в Гримслейд, и суровому следопыту Халбараду – на Север. Погибли многие: славные и безвестные, полководцы и простые ратники, ибо то была великая битва и невозможно полностью рассказать о ней. Вот как много лет спустя пел о ней роханский сказитель в балладе о могилах Мундбурга:
Мы слышали про песнь рогов в горах,
Про блеск мечей на юге в Королевстве.
И кони шли наметом в Стоунингленд,
Как ветер утренний. Затеялась война
И разгоралась. Пал там Теоден,
Могучий Тенглинг. Он уж не вернулся
К своим чертогам золотым, к зеленым
Лугам, к любимым северным полям,
Высокородный повелитель войска.
Хардинг и Гутлав, Дуинхир, Деорвайн,
Могучий Гримболд, Хирфара, Хирубранд,
Хорн, Фастред – все погибли на чужбине.
У Мундбурга лежат они в земле
С союзниками, гондорскою знатью.
Ни Хирлуин Прекрасный к брегу Моря,