К своим холмам, ни престарелый Форлонг
На родину, в цветущие долины
Арнаха не вернулись торжествуя.
Ни лучники высокие, Деруфин
И Дуилин, к родимым темным водам,
К озерам Мортонда под сенью гор
С той битвы уж вовек не возвращались.
Смерть забирала воинов и утром,
И на исходе дня. Давно они
Спят под травою Гондора приречной.
Великая Река течет как слезы,
То серая, то серебром сверкая,
А в те поры ревущая вода
Багряная катилась в том же русле:
Горела под закатным солнцем пена,
От крови алая, как маяки в холмах
Горят во тьме, и на Раммас-Эхоре
траву покрыла красная роса.[1]
Глава VIIПогребальный костер Денетора
Темная тень отступила от Ворот, а Гэндальф не шелохнулся. Но Пиппин вскочил на ноги, точно с плеч у него свалилась огромная тяжесть. Он стоял, слушая пение рогов, и ему казалось, что его сердце разорвется от радости (с тех пор всякий раз, как хоббит слышал далекое пение рога, на глаза ему наворачивались слезы). Но вдруг он вспомнил о деле и побежал вперед. В этот миг Гэндальф пошевелился, что-то сказал Обгоняющему Тень и вознамерился проехать в Ворота.
— Гэндальф, Гэндальф! — закричал Пиппин, и Обгоняющий Тень остановился.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Гэндальф. — Разве в Городе нет закона, согласно которому те, кто носит черное с серебром, должны оставаться в цитадели, если только сам повелитель не разрешит им уйти?
— Он разрешил, — выпалил Пиппин. — Он отослал меня прочь. Но я боюсь. Может случиться нечто ужасное. По-моему, повелитель лишился рассудка. Боюсь, он убьет и себя и Фарамира. Вы можете что-нибудь сделать?
Гэндальф посмотрел за зияющие ворота, на поля, откуда неслись звуки битвы. И сжал руку в кулак. — Я должен ехать, — сказал он. — Там Черный Всадник, он еще может все погубить. Мне некогда.
— Но Фарамир! — вскричал Пиппин. — Он еще жив, но его сожгут живьем, если их не остановить.
— Сожгут живьем? — переспросил Гэндальф. — Что это значит? Скорей!
— Денетор ушел к Усыпальницам, — объяснил Пиппин, — и забрал с собой Фарамира, и сказал, что все мы сгорим, но он не будет ждать, а потому надо сложить погребальный костер и сжечь и его и Фарамира. И послал людей за дровами и маслом. Я сказал Берегонду, но боюсь, он не решится оставить пост: он на страже. Да и что он может сделать? — Закончив рассказ, Пиппин дрожащими пальцами коснулся колена Гэндальфа. — Вы же можете спасти Фарамира?
— Возможно, — отозвался Гэндальф, — но если я это сделаю, боюсь, тогда умрут другие. Но так как никто другой не в силах ему помочь, придется идти мне. Однако это возымеет горькие и страшные последствия. Врагу хватило силы нанести удар даже в сердце нашей крепости, ибо это его работа.
Приняв решение, чародей не стал медлить: подхватив Пиппина, он посадил его перед собой и развернул Обгоняющего Тень. Они помчались вверх по извилистым улицам Минас-Тирита, а позади слышался гул войны. Повсюду люди, очнувшись от отчаяния и страха, потрясали оружием и кричали: «Рохан пришел!» Собирались отряды, звучали приказы; многие устремились вниз, к Воротам.
Им встретился князь Имрахиль. Он окликнул: — Куда теперь, Митрандир? Рохирримы сражаются на полях Гондора! Мы должны собрать все силы.
— Вам потребуются все и каждый, — ответил Гэндальф. — Торопитесь. Я приду, когда смогу. Но у меня есть неотложное дело к повелителю Денетору. Примите командование в отсутствие повелителя!
Гэндальф с Пиппином двинулись дальше. Близ цитадели им в лицо дохнул ветер, и в небе далеко на юге они увидели свет утра. Но в том было мало надежды: они не знали, что за опасность ждет впереди, и боялись опоздать.
— Тьма рассеивается, — сказал Гэндальф, — но она еще тяжелым покровом лежит над Городом.
У входа в цитадель они не увидели часового. — Значит, Берегонд ушел, — с надеждой сказал Пиппин. Они повернули и заторопились по дороге к Закрытой Двери. Та была широко распахнута, перед ней лежал привратник. Он был мертв, ключ от дверей исчез.
— Козни Врага! — сказал Гэндальф. — Он любит посеять вражду между друзьями. — Чародей спешился и попросил Обгоняющего Тень вернуться в конюшню. — Мы с тобой, друг мой, давно помчались бы на битву, — сказал он, — но меня отвлекают иные дела. И все же, если я позову, не медли!
Они прошли в дверь и спустились по извилистой дороге. Свет прибывал, высокие колонны и резные фигуры по сторонам дороги уходили назад, как серые призраки.
Неожиданно тишину нарушили крики и звон мечей внизу – подобные звуки не оглашали это священное место с основания Города. Наконец хоббит и чародей пришли на Рат-Динен и заторопились к усыпальнице Наместников, чей величественный купол возвышался во мраке.
— Стойте! Стойте! — крикнул Гэндальф, взбегая по каменным ступеням у входа. — Довольно безумствовать!
Ибо там с мечами и факелами в руках были слуги Денетора, а на площадке у верхней ступени лестницы стоял один Берегонд, в черно-серебряном гвардейском мундире: он оборонял дверь. Двое слуг уже пали от его меча, окрасив ступени своей кровью. Прочие проклинали гвардейца, называя беззаконником и предателем.
Рванувшись вперед, Гэндальф и Пиппин услышали донесшийся из усыпальницы голос Денетора: «Скорее, скорее! Исполните мой приказ! Убейте изменника! Или я должен сделать это сам?» Дверь, которую Берегонд придерживал левой рукой, распахнулась. За ней стоял повелитель Гондора, высокий и свирепый. Глаза его горели, а в руках сверкал обнаженный меч.
Но Гэндальф взбежал по ступеням, и люди расступились перед ним, закрывая глаза: появление чародея был подобен пришествию белого света во тьму, и шел он с великим гневом. Гэндальф вскинул руку, и меч, как от удара, вылетел из руки Денетора и упал в сумрак усыпальницы за спиной наместника, а сам Денетор отступил перед Гэндальфом, словно в великом изумлении.
— В чем дело, повелитель? — спросил чародей. — Усыпальницы не место для живых. И почему люди сражаются здесь, в священном месте, когда у Ворот кипит битва? Или Враг проник уже и на Рат-Динен?
— С каких это пор повелитель Гондора должен держать ответ перед тобой? — ответил Денетор. — Неужто я не волен распоряжаться собственными слугами?
— Вольны, — сказал Гэндальф. — Прочим же не возбраняется противиться вашей воле, когда та обращается к безумию и злу. Где ваш сын Фарамир?
— Лежит внутри, — ответил Денетор, — и горит, уже горит. Они поселили огонь в его плоти. Но скоро все сгорит. Запад погиб. Все погибнет в великом пожаре, все пойдет прахом. Прах! Прах и дым развеет ветер!
Тогда Гэндальф, убедившись в безумии Денетора и опасаясь, что тот уже совершил непоправимое, решительно двинулся вперед, а за ним Берегонд и Пиппин. Денетор же отступал, пока не остановился у стола внутри гробницы. На этом столе они увидели Фарамира, по-прежнему погруженного в горячечное забытье. Под столом и высоко вокруг него были сложены дрова, и все было обильно пропитано маслом, даже одежда Фарамира и его покровы, но огонь еще не подносили. И тут Гэндальф явил силу, которую скрывал, как скрывал в складках серого плаща блеск своего могущества. Чародей вспрыгнул на вязанки дров, легко поднял больного, соскочил вниз и понес его к двери. Но Фарамир застонал и в бреду позвал отца.
Денетор вздрогнул, будто проснулся, огонь в его глазах погас, и он заплакал и сказал: — Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
— Зовет, — ответил Гэндальф, — но вы еще не можете прийти к нему. Ибо он на пороге смерти должен искать исцеления, хотя может и не найти его. Вам же надлежит отправиться на битву за ваш Город, где, может быть, вас ждет смерть. В глубине души вы это сознаете.
— Он уж не проснется, — сказал Денетор. — Битва напрасна. К чему жить? Почему бы не умереть вместе, рядом?
— Не в вашей власти, наместник Гондора, назначать час своей смерти, — ответил Гэндальф. — Лишь языческие короли, обуянные Темной Силой, поступают так, в гордыне и отчаянии убивая себя и своих родичей, дабы облегчить свою смерть. — И, выйдя за порог, чародей вынес Фарамира из страшных стен и положил на носилки, на которых его принесли сюда. Денетор последовал за ними и стоял, дрожа и глядя на лицо сына. Все молча смотрели на муки Денетора. На мгновение тот заколебался.
— Идемте! — позвал Гэндальф. — Мы нужны там. Предстоит многое сделать.
Денетор вдруг рассмеялся. Вновь гордо выпрямившись во весь рост, он быстро отступил к столу и поднял изголовье, на которой прежде покоилась его голова. Подойдя к двери, он сорвал покров, и о диво! в руках у него оказался палантир. И когда Денетор поднял его, всем почудилось, будто внутри шара зажглось пламя, отчего изможденное лицо наместника словно озарилось красным огнем и стало казаться высеченным из твердого камня, резко очерченное густыми тенями, благородное, гордое и ужасное. Глаза наместника сверкнули.
— Гордыня и отчаяние! — воскликнул он. — Ты думал, Белая башня поражена слепотой? Нет, я видел больше, чем тебе ведомо, Серый Глупец. Ибо твоя надежда не что иное как невежество. Так ступай же и трудись, исцеляя! Иди и сражайся! Все суета. Ибо тебе по силам лишь отвоевать немного времени, на день торжествовать победу. Но ту Силу, которая поднимается ныне, победить невозможно. К Городу протянут лишь один ее палец. Весь восток пришел в движение. Даже сейчас ветер твоей надежды обманывает тебя, он несет к Андуину флот под черными парусами. Запад проиграл. Для тех, кто не хочет быть рабами, пришла пора уходить.
— Такие советы сделают победу Врага поистине несомненной, — заметил Гэндальф.
— Что ж, надейся! — насмехался Денетор. — Разве я не знаю тебя, Митрандир? Ты надеешься править за меня, стоять за каждым троном на севере, юге или западе. Я прочел твои мысли и разгадал твое коварство. Разве я не понял, что это ты приказал коротышу молчать? Что ты привел его шпионить за мной в моих собственных покоях? И все же из нашей беседы я узнал имена и цели всех твоих приспешников. Да! Левой рукой ты превращаешь меня в щит против Мордора, а правой приводишь сюда скитальцев с севера, дабы вытеснить меня.